Жан-Кристоф Гранже - Кайкен Страница 9

Его самое уязвимое место — улика, которую он бросил на пустыре за кварталом Кло-Сен-Лазар. Нечего и думать вернуться за ней. Остается только молиться, чтобы никто на нее не наткнулся.

Еще одна загвоздка — автомастерская в Стэне. Придется объяснять, почему холдинг скрывал эту собственность, и надеяться, что в мастерской не найдут никаких органических остатков прежних жертв. Хотя каждый раз он все очищал огнем — ничто не должно его выдать.

Единственная подлинная угроза по-прежнему исходила от Врага. Он называл его также Охотником или Ночным рыцарем.

При одном этом воспоминании внутри все сжалось, и он снова глотнул колы. Оливье Пассан никогда не отступится. Для него эта охота не расследование, не работа, а истинное наваждение. Враждебная, неодолимая сила почти под стать его Плану.

Что за бог поставил на его пути подобное препятствие? В чем смысл этого испытания?

На дороге замелькали указатели. Нантер. Дефанс. Нейи-сюр-Сен.

Ему нравилась эта магистраль, А85, соединяющая департамент Сен-Дени с О-де-Сен. Она напоминала его собственный жизненный путь: от трущоб в Ла-Курнёв до роскошных апартаментов в Нейи-сюр-Сен. Одну за другой он преодолевал ступени социальной лестницы, чтобы достичь этой вершины. Выбраться из грязи, оторваться от своих нищенских корней. Средний класс с его глупостью и нетерпимостью был ему столь же ненавистен, но в Нейи, среди безмятежных богачей, он хотя бы предоставлен сам себе. Он обитает в своем особняке словно в башне из слоновой кости. Здесь он волен облегчать свою боль. Совершать свои Возрождения.

Он снова подумал об Охотнике. Известна ли ему его тайна? Пожалуй, да. Вспомнилось, как при задержании у него брали мазки для анализа ДНК. При одной лишь мысли об этом била дрожь.

Пассан не похож на других легавых. В каждом мужчине, в каждой женщине есть и мужское, и женское начало. Конечно, природный пол перевешивает, но всегда хоть немного подпорчен другим. То, что он учуял, впервые встретившись с Пассаном, его потрясло. Майор был недалек от абсолютной чистоты. Сто процентов мужских гормонов, металл без окалины.

Тогда ему удалось ничем не выдать своего смятения, улыбаться и сохранять дружелюбный тон. Охотник пришел просто разведать обстановку. Его единственная зацепка сводилась к банальному совпадению: одна из жертв купила машину в его автосалоне в Сен-Дени, другая ремонтировала свою в его же мастерской в Ла-Курнёв. Это даже следом не назовешь — это случайность. Он без труда отвечал, разыгрывая удивление и недоверие.

Ни одному из них не удалось одурачить другого. Пассан пришел из-за него. Он догадывался, что инстинкт Охотника ничуть не уступает его собственному. Так начался их поединок. Последующие события доказали его правоту. Слежка, обыски, допросы — легавый вцепился в него мертвой хваткой, даже арестовал в середине мая, сразу после жертвоприношения третьей Матери. К счастью, с апреля 2011 года новый закон давал ему право на адвоката при временном задержании, и адвокат умерил пыл следователя.

Он подал жалобу, свидетельствовал против Пассана, изображал жертву преследования. Его адвокат требовал отстранить майора от работы, но безупречный послужной список Врага перевесил. Дело осталось за Пассаном, хотя отныне он не имел права приближаться к своему главному подозреваемому. Теперь тот был не просто невиновным, а неприкосновенным.

Ему бы следовало отказаться от Возрождений, но он не мог. Это вопрос жизни и смерти. Он удвоил предосторожности, изменил метод. Только одно осталось неизменным — место жертвоприношения. И это едва не стоило ему свободы.

Гийар открыл новую банку. Ледяная кола щекотала горло. Он закрыл глаза. Образ, вспыхнувший перед внутренним взором, был воплощением сладострастия. Когда они с легавым скатились с насыпи, он думал, что ему конец. И вместе с тем почувствовал себя защищенным. Он стал ею. Страх расплавился, обернувшись чистым наслаждением. И она отдалась Врагу, приняла его, раскрыв объятия в порыве дикого возбуждения.

— Приехали, месье.

Он плакал. Выпрямившись, вытер слезы, от которых мокли бинты. Это простое движение вызвало острую боль, током пронзившую позвоночник снизу доверху. Ему не сразу удалось сфокусировать взгляд: ворота, тупик, особняки, вытянувшиеся вдоль тротуаров…

— Высадите меня здесь и возвращайтесь в гараж.

Его шофер, не более разговорчивый, чем скала, ограничился кивком. Ни словом не обмолвился ни о его разбитом лице, ни о часах, проведенных в больнице. Втайне он был за это признателен и радовался тому, что у него есть эта тень, которая, пока длится дневная сторона его существования, возит его повсюду, никогда не задавая вопросов.

Он с трудом выбрался из машины, мысленно уже составляя список китайских трав и порошков, которые примет, чтобы усмирить боль. Годами он не употреблял препаратов западного производства — не считая Жизненного Сока. И без того, когда он был подростком, его организм перенасытился медикаментами, активными веществами, лекарствами. Отказавшись от них, он отказался и от цивилизации, которая оттолкнула и заклеймила его.

Солнце опять укрылось за плотной завесой темных туч. Вновь зарядил дождь, заливая улочку грязным серым лаком. Скованной походкой он шел вдоль особняков. Тело ломило не только от побоев — Охотник прервал Жертвоприношение, действо Возрождения не состоялось. Во всяком случае, не завершилось.

Он чувствовал себя изголодавшимся, неудовлетворенным.

И выход у него был только один.

11

Сандрина Дюма припарковалась перед входом и, выруливая, задела парковочный столбик. Ругнулась сквозь зубы и вышла из машины, продолжая бормотать «чтоб тебя». Заперла дверцу и, даже не взглянув, сильно ли пострадала ее машина, бросилась на улицу Понтье. Волосы у нее растрепались, одежда пришла в беспорядок.

Но хуже всего то, что она опаздывала.

Они с Наоко знакомы уже много лет, и за все это время Сандрине ни разу не удалось прийти на встречу первой. Однажды она попыталась объяснить подруге, что во Франции принято из вежливости приходить минут на пятнадцать позже, но сдалась, столкнувшись с неподдельным изумлением. Сандрине запомнился документальный фильм о японках, сортирующих жемчуг восемь часов подряд. Эти напряженные черные глаза, точные, словно линзы микроскопа, навсегда впечатались в ее память. И еще выражение на лицах работниц — оцепенение, сосредоточенность, усиленные разрезом глаз, этим монгольским прищуром, который порой напоминает косоглазие.

При одной только мысли, что можно опаздывать из вежливости, лицо Наоко приняло точно такое же выражение.

Сандрина пересекла авеню Матиньон на красный свет, вынуждая машины судорожно тормозить перед самым ее носом. Гудков она не слышала, продолжая вполголоса ругаться. Чего ради Наоко вздумалось так измываться над ней? Час простоять в пробках, чтобы наспех пообедать… Но, кроме себя, винить некого: она сама же и выбрала этот ресторан. К тому же занятия возобновятся только в три.

Добравшись до ресторана, Сандрина оправила одежду, перевела дыхание и переступила порог. Она страшно потела — один из побочных эффектов лечения. В зале она тут же увидела Наоко. Помимо красоты, в японке было что-то обескураживающее: какая-то неистребимая свежесть, рядом с которой все портреты рекламных красоток смахивали на старые потрепанные афиши.

Иногда Наоко давала Сандрине что-нибудь из японской косметики, в основном с надписью «бихаку», что можно приблизительно перевести как «бледная красота». Наоко и представляла собой законченное воплощение этой самой «бихаку». Она выглядела так, словно питалась одним рисом, запивая его молоком и водой «Эвиан». Но это впечатление было обманчивым: Наоко ела за троих и знала наперечет все парижские кондитерские. Из вредности Сандрина иногда пыталась представить себе ее через тридцать лет, но все без толку. Цвет лица Наоко ослеплял как солнце — заглянуть дальше не получалось.

— Прости, что опоздала, — выпалила Сандрина, переводя дух.

Наоко ответила улыбкой, означавшей «как всегда». Но также и «ничего страшного». Сандрина положила сумку на стул и села. Сняв плащ, она ощутила себя окруженной облаком собственных испарений. Еще одно последствие химиотерапии: чуть что, она начинала задыхаться, к горлу подкатывала тошнота.

— Ты заглянула в меню? По слухам, это один из лучших японских ресторанов в Париже.

Наоко скептически поморщилась.

— Что? — сказала Сандрина с притворным испугом. — Они не японцы?

— Корейцы.

— Черт. А я прочла статью в «Эль»…

— Проехали.

Это стало у них вечной темой для шуток. Год за годом Сандрина из кожи вон лезла, стараясь найти для Наоко очередной японский ресторан. И через раз оказывалось, что его владельцы — китайцы или корейцы.