Франк Тилье - Переломы Страница 9

Она поворачивает одеяло, чтобы показать ему другие пятна. Люк рассматривает их вблизи.

— Но цвет не похож на кровь. Слишком темный.

— Может быть, на свежем воздухе произошла какая-то реакция. Кровь свернулась, или что-то в этом роде.

— Но даже в этом случае кровь не становится такой черной.

Жюли тоже растирает руки, чтобы согреться, этим утром воздух очень сухой, колючий. У Люка была привычка: когда Анна дрожала от холода, он подсовывал руку ей под затылок и нежно массировал позвоночник.

Жюли аккуратно сворачивает одеяло и закрывает багажник.

— Отнесу в лабораторию и попрошу провести анализ на группу крови.

— Пустая трата времени. Это не…

— Не кровь, понимаю. Но мы хотя бы убедимся в этом. У вашего кататоника нулевая группа, резус положительный.

— Да, самая распространенная. Ну хорошо… Предположим, чтобы доставить вам удовольствие, что это именно кровь. И если окажется, что она той же группы, что тогда?

— Не знаю. Анализ на ДНК?

Люк пожимает плечами:

— И что он вам даст, если не считать траты сил и преодоления всяческих административных сложностей? А если кровь другой группы, что это вам даст?

— Это позволит начать судебное расследование.

Люк качает головой. В этой женщине столько ума, столько пылкости, но она слишком спешит.

— Не надо замахиваться на что-то грандиозное, не так сразу, все эти новые методы хороши, только чтобы деньги тратить.

— А, так вы приверженец старой школы?

— Прежде всего надо снять отпечатки пальцев. Я вам уже сказал, меньше чем через сутки мы проведем тест с ривотрилом. Может быть, больной сможет рассказать нам, что случилось с ним за последние часы. А также объяснит происхождение пятен, которые так вас волнуют.

Жюли снова улыбается, на ее щеках появляются ямочки, она невероятно привлекательна.

— А это что, какой-то волшебный препарат?

— Он произвел настоящую революцию.

Она опирается на багажник и размышляет.

— Хорошо, я подожду. Но эта история занимает меня все больше и больше. Потому что, помимо того что этот больной неподвижен, у него в глазах страх. Как будто, ну, не знаю… он увидел что-то ужасное, такое страшное, что застыл. Такое возможно?

— В кино — да, а в психиатрии — нет.

— Он сжал мою руку, как будто… просил о помощи…

— Или, скорее, это был кататонический рефлекс.

— Как, по-вашему, он мог добраться в таком состоянии до автобусной остановки?

— Кататония редко поражает человека внезапно, ее можно сравнить с оболочкой из бетона: представьте, что он на вас льется и постепенно застывает, пока не затвердеет полностью. Прошло несколько недель, и больной уже не владел своим телом, не понимал, как выглядит. Может быть, он вышел из дома со своим одеялом, не имея никакой определенной цели, присел на автобусной остановке, а потом наступила неподвижность. Чаще всего за кататонией скрывается шизофрения или психическая травма. Нам предстоит это выяснить.

Она согласно кивает, потом идет к передней дверце машины. Люк смотрит на ее затылок, на мягкие волны волос, спадающие на плечи. Анна недалеко, она парит где-то в воздухе, как легкий дух. Доктору так хотелось бы оказаться сейчас где-нибудь в другом месте и думать лишь о работе, изнемогая под тяжестью проблем психических патологий.

Жюли садится за руль и опускает стекло:

— До скорого, доктор. И держите меня в курсе, если до завтра что-то узнаете, хорошо?

— Да, конечно.

Поколебавшись, она говорит:

— Послушайте, сегодня мне повезло, и в полдень я успею пообедать в медицинском общежитии в Салангро. Спагетти болоньезе, знаете, с таким рыжим соусом… лучшее блюдо за неделю. Если вас это привлекает…

Люк чувствует, как что-то сжимается у него в груди. Он умирает от желания.

— Увы. У меня страшно много работы. Меня недавно назначили судебным экспертом по психиатрии в Лилле, там произошло убийство. И потом… суд через три недели, а мне надо просмотреть столько статистики, столько видеоматериалов, все протоколы, и еще…

— Да ладно. Я все понимаю, вы просто не любите рыжий соус.

Жюли поднимает стекло, и машина медленно выезжает с парковки. Люк смотрит вслед, пока она не скрывается из виду.

Анна…

Углубившись в воспоминания, психиатр идет к мрачному зданию, основному месту своей работы. Открывается раздвижная дверь, и мимо него быстро проходит какой-то человек в низко надвинутой на глаза красной кепке и куртке с поднятым воротником.

Сбитый с толку Люк останавливается перед входом. Он видит, как человек удаляется быстрыми шагами, а миновав въезд на парковку, бросается бежать. Психиатр вбегает в приемное отделение. Сотрудницы болтают в углу. Люк ударяет кулаком по деревянной стойке:

— Эй!

Одна из сотрудниц с улыбкой подходит к нему:

— Да, доктор?

— Только что отсюда выбежал человек в верхней одежде. Вы ничего не видели?

— Нет. Ничего.

Короткая пауза. Девушка с недоумением смотрит на собеседника:

— Что-то еще?

— Нет, спасибо.

Психиатр стоит неподвижно, еще не понимая, почему он вдруг так разволновался. Он вынимает из кармана сигарету, нюхает ее и решает снова выйти на улицу, чтобы наконец закурить. Черт побери, если от работы в психушке сам становишься параноиком, куда же катится мир? Он успевает сделать только три затяжки, а потом сигарета падает на землю, а сам он снова входит в приемное.

Люк обшаривает глазами стойку. Кровь мгновенно приливает к щекам.

— Лоранс! Простите…

Регистраторша, не скрывая легкого раздражения, отставляет чашку с кофе.

— Да?

— Бланк госпитализации? Я только что заполнял его, куда он делся?

Она пожимает плечами, отходит, чтобы спросить у подружек, возвращается:

— Никто его не трогал.

— Вы уверены?

— На сто процентов.

Вконец заинтригованный Люк идет в палату к своему больному. Прислонившись к стене, засунув руки в карманы, он несколько мгновений смотрит на него.

— Кому могло понадобиться украсть бланк твоей госпитализации? Что про тебя хотят узнать? Кто же ты такой?

10

Александр ожесточенно испытывает на прочность решетки своей темницы. Раз за разом он упирается ногами в металлическое основание, сжимает прутья руками и изо всех сил тянет назад. Почти девяносто килограммов, преобразившиеся в сгусток энергии, не приносят результата. Впервые после того, как он пришел в себя, в голову приходит невыносимая мысль: он больше не хозяин своей судьбы.

Он думает о семье, вспоминает забавные моменты.

А что, если… Что, если с ними случилась беда? А что…

Не думать об этом, только не сейчас. Не сейчас? А когда? Можно подумать, что здесь, в этой яме, он может изменить свои мысли. Он проводит рукой по голове, облизывает губы. Появляются новые ощущения, голод и жажда, и он все сильнее чувствует холод.

Хватит, с него довольно этого бреда, сколько можно сидеть в клетке для кроликов! Он решает воспользоваться единственным средством, с помощью которого можно преодолеть эти решетки: своим голосом. Главное, чтобы он звучал уверенно.

— Слушайте, может, хватит уже? Выпустите меня немедленно!

«Немедленно… медленно… енно… енно…»

— Чертово эхо!

«Во эхо… эхо… эхо…»

— Тихо…

Александр резко замирает, все его чувства обостряются еще больше.

— Кто? Кто это сказал? Кто вы?

Ни звука. Александр понимает, что на этот раз ни о какой галлюцинации не может быть и речи.

— Ради всего святого, ответьте, чего вы хотите?

До его слуха доносится шепот, невнятный, словно журчание далекого ручейка:

— Тихо… Замолчите… Иначе… придет чудовище и унесет вас… И вас больше никто никогда не увидит… Тихо, поняли?

Александр бросается влево, прижимается лицом к решетке. Голос, голос шел оттуда, он совсем рядом!

— Кто вы?

Ответа нет.

— Сколько времени вы здесь?

Шорох.

— Долго…

— Долго? Как долго?

— Я… Я уже не знаю. День, неделю, месяц… Или больше… Это уже неважно.

Мир рушится. Александр вспоминает: «Когда ты вернешься, папа? Когда мы поиграем в футбол? Завтра…»

Он закрывает глаза.

— Что здесь происходит?

Тишина, а потом:

— Нас наказывают. Мы здесь во искупление.

— Во… во искупление? Но… Что это значит?

Ответа нет. Александр просит, требует… Ничего.

Он отходит к задней стене, прижимает руки ко лбу.