Игорь Сахновский - Человек, который знал все Страница 9

Назавтра Шимкевич вызвал к себе Виталика. На столе стояла массивная сумка.

— Здесь шестьсот тонн. Отвезешь Холодянину. Смотри, аккуратно!

Холодянин был первым помощником губернатора Стилкина.

Виталику вдруг захотелось, чтобы вчерашней пленки с этим же домашним голосом просто не было. Чтобы Коля его ценил, как прежде, и не считал «сукой номер один».

Он выехал на центральный проспект, увязая в полдневной автомобильной пробке. Торопиться было некуда. Минуту назад он решил деньги никому не отвозить — понадобятся на первых военных порах. Воевать так воевать! Коля себе еще локти искусает: не на того напал. Сурин всех научит зубы чистить! Надо только узнать, кто его заложил. С какой стороны? Если это Стефанов — он ему собственноручно кишки наружу выпустит, прямо на дискотеке или где они там встретятся… Но, значит, так, по порядку. Сначала мальчик Женя. Возле гаража убирать удобно, никто не услышит… Юный пионер, мать его! Он, проглот, сам себя будет кушать по кусочкам! Потом Шимкевич… И тут Виталику снова захотелось стать ценным работником, чтобы не придумывать военные действия, а выполнять Колины задания.

Сурин заехал в немецкий ресторан, заказал огромное свиное колено, дождался, когда принесут, но есть не смог и пошел назад в машину. Он чувствовал себя одновременно безработным и курортником.

В соседней парикмахерской, она же «салон красоты», Виталику сделали модную стрижку, начесав мокрый чубчик на лоб, затем шелковисто побрили, так, что лицо стало похоже на младенческую поясницу, и, уже не зная, чем угодить, предложили маникюр. Трогая свой липкий чубчик, он подумал словами Шимкевича: «Хоть раз могу для себя пожить!», а вслух ответил: «Маникюр не повредит».

Потом, чуть оттопыривая пальцы с прозрачным лаком на ногтях, поехал к массажистке Антониде — она привлекала его тем, что называла сынулей и за двойную плату работала обнаженной по пояс. Любое самовольство клиента немедленно сказывалось на тарифе. «Сынуля, — предложила Антонида по окончании сеанса многоборья, — давай я подберу тебе ароматическое масло?» «Зачем?» «Пахнешь ты плохо. Дышать невозможно». Виталик ощутил горячую потребность стиснуть намертво белое горлышко массажистки, но вспомнил, что его ждут более славные дела и надо поберечь нервы.

По случаю своей первой уборки охранник Женя вырядился в новый кожаный плащ. Он подкарауливал Сурина уже третий час, поэтому успел притомиться, два раза оголодать, кое-что погрызть и усеять прилегающую местность обертками пищевых продуктов, а также продуктами этого питания. Увидев, наконец, знакомые, режущие темноту фары, Женя так обрадовался, что чуть не заорал: «Виталя, привет!», но догадался укрыться от света за гаражом.

Сурин остановил двигатель и минуты полторы сидел неподвижно. На исходе курортного дня он подумывал, что можно и не начинать военных действий, а уехать, допустим, со всеми деньгами в город Багдад. Он знать не знал, что это за город, но предполагал, что в Африке, на берегу моря, и там продаются рабыни. «Полежать на песочке, позагорать, а там поглядим». Последнее, на что он поглядел, были вытаращенные от восторга и страха глаза охранника Жени — слева, за боковым стеклом. С таким выражением лица ребенок, желающий напугать, прячет за спиной хлопушку. «Вот дебил, он же день перепутал! Не сегодня…» — последний раз в жизни подумал Виталик.

Ствол был с глушителем, и звук получился такой, будто лопнула большая закупоренная банка с маринадом, разбрызгивая пряный соус и слезоточивый, остро-кислый дух. Женя обвалил остатки стекла, просунул руку и открыл машину. Второй выстрел он сделал в упор, всматриваясь в отрешенного Сурина, кое-как подавляя рвотный позыв…

Безукладников приехал на конечную остановку автобуса № 55 за полчаса до полуночи. Следующие полчаса он проторчал здесь же, на остановке, плохо сознавая — чего, собственно, ждет. Если это у меня и пунктуальность, думал он, то какаято клиническая… В пять минут первого он с опаской двинулся в сторону гаражей, белевших неподалеку. Вокруг не было ни души. На пути ему повстречался только один, видимо, сильно перепивший молодой человек в кожаном плаще, которого тошнило на ходу.

Обогнув гаражный ряд, Безукладников спустился в асфальтированную лощинку. Он увидел это почти сразу — темный, без признаков жизни автомобиль с распахнутой дверью, а в нем грузную тень, прилегшую на руль. Стояло такое молчание, что страшен стал звук собственных шагов. Хотелось одного: уйти отсюда навсегда. Чтобы стронуться с места, приблизиться и взять сумку, лежащую на заднем сиденье, ему пришлось отослать в глубокий обморок все свои чувства — не глядя, не дыша, не понимая.

Он позволил себе остановиться и передохнуть, лишь когда очутился в районе вокзала, более освещенном и людном. Человек с тяжелой сумкой здесь выглядел одним из многих пассажиров.

В прошлую ночь он задал себе (кому же еще?) нереальный вопрос о полумиллионе долларов и получил вполне реальный ответ. «Все-таки странно, — подумал Безукладников, — что место, где можно взять столько денег, так отвратно пахнет…»

Больше его уже ничто не удивляло.

Глава шестая

ЖИЗНЬ КАК НЕЛЕТНАЯ ПОГОДА

Случай Безукладникова — строго говоря, не подарок для тех, кого больше любых вымыслов привлекают достоверные факты, поддающиеся проверке. С некоторой поправкой я и себя могу отнести к таким людям. (Поправка подразумевает широковатость ненаучных допущений, от которых никому не должно быть ни холодно, ни жарко.) Пусть меня простят обожатели научной фантастики, но пишу я точно не для них.

Вместе с тем факты жизни Безукладникова, которыми я случайно располагаю, чрезвычайно обрывочны, слишком фантастичны и вряд ли могут иметь независимых свидетелей. Здесь мне остается уповать на свою личную независимость, а уж менято знакомство с человеком по фамилии Безукладников не подкупило и не одарило ничем — скорее, наоборот, привело к малоприятным ситуациям, и хвастаться этим не хочется.

Следует иметь в виду, что одинокий, малообщительный Безукладников, поневоле сделавшись публичной фигурой, остро интересующей и очень специальные службы, и всеядную прессу, в результате еще больше закрылся, безоговорочно предпочитая сугубо частную жизнь. Поэтому я вправе писать лишь о том, что он сам счел нужным мне рассказать (без особых оговорок: «между нами») за несколько встреч.

Кроме уже описанного чаепития на безукладниковской кухне, были еще две короткие встречи в Лондоне и затем, примерно через год, странная неделя совместного отдыха на одном анонимном курорте, который несравненная Рената Бьюкенен в своих интимных записках о совместной жизни с Безукладниковым почемуто называет Полинезийской Ривьерой. (Эти странноватые, на мой вкус, мемуары здесь еще прозвучат.)

В безукладниковских признаниях задевала слух одна особенность. Он мог, например, вставить: «Ренате почудилось, что…» или «Стефанов подумал…», и от этих оборотов веяло художественной литературой, как будто рассказчик по ходу дела сочинял внутреннюю жизнь своих персонажей. А потом я сказал себе, что человеку, без труда узнающему дату смерти любого из нас, любые послезавтрашние новости или стихотворную строку, приснившуюся мне нынче ночью, нет нужды сочинять, что подумал пресловутый Стефанов или что вдруг почудилось божественной Ренате. Он просто в любую секунду мог это знать.

Мы сидели в изумительно старом лондонском пабе, и пивная пена пролилась на черную дубовую столешницу, терпящую, наверно, уже десятое поколение таких же неопрятных выпивох. «Тринадцатое», — уточнил Безукладников, хотя я молчал.

И тут я рискнул спросить: когда, в каких случаях его настигает информация, нужная либо совсем лишняя? И вообще как он до сих пор не сошел с ума?

— К счастью, если только задаю вопрос. Но все равно — уже сошел…

Он помолчал, остужая ладони бокалом с остатками ледяного «Гиннесса».

— Спасибо хоть, не спрашиваете, есть ли Бог и что там, после смерти.

— Не за что. Представляю, как вас уже затерзали этими вопросами.

— Может, еще пива?..

— Мне хватит. А кстати, что там — после смерти?

Возвратясь домой поздней ночью, Безукладников вывалил деньги из сумки и отнес ее на помойку, где тщательно затолкал в мусорный бак.

Он отсчитал триста двадцать тысяч долларов для Сергея Юрьевича, выбирая пачки с крупными купюрами. Подумав, добавил для ровного счета еще тридцать тысяч, после чего сообразил, что передавать деньги ему не в чем. Делать он это собирался анонимно, а дарить какому-то Сергею Юрьевичу свой любимый кожаный портфель (хоть и затертый уже до белых залысин) — больно много чести. Безукладников порылся в бельевом шкафчике и нашел чистую наволочку: так даже романтичней. Хотя какая тут, к черту, романтика?

Набитая наволочка выглядела внушительно.