Пьер Леметр - Жертвоприношения Страница 9

А машина, в которую они сели! Какая? Да вот! Можно подумать, они буйвола остановили на всем скаку! Они его атаковали с базукой или как? В баллистике эти люди разбираются так же, как в машинах: о каких только калибрах ни шла речь, так и хочется пальнуть в воздух, чтобы замолчали. Или прямо в их кучу, чтобы стало тихо.

Раздувшись от собственной значимости, патрон бросает тоном, не терпящим возражений:

— Длинноствольный карабин двадцать второго калибра.

Произнеся это, он закрывает глаза — эксперт ни дать ни взять.

Я представляю, как у него отлетает голова после двенадцатого калибра, как у того турка, — настроение поднимается. Длинноствольный карабин двадцать второго калибра или не карабин и не такого калибра, клиенты согласно кивают, никто в этом ничего не смыслит. Да, с такими свидетелями полицейские намаются.

— Но зачем вам это нужно? — спрашивает дивизионный комиссар, оборачиваясь.

Она совершает плавный поворот вокруг своей основной оси — гигантской, циклопической задницы. Какие тут пропорции? Госпоже комиссару Мишар, скажем, от сорока до пятидесяти, на лице — тень от никогда не исполненных обещаний, волосы как вороново крыло, натуральные, вероятно, русые. Нижняя часть лица украшена большими кроличьими зубами, а верхняя — очками в прямоугольной оправе, подчеркивающими, что эта женщина находится у власти и что у нее есть хватка. Про таких говорят «закаленный характер» (чтобы яснее — зараза), ум очень живой (поэтому она способна навредить в десять раз больше), но самое запоминающееся — это зад, Зад с большой буквы. Галлюциногенных размеров. Спрашивается, как она его удерживает? Странно, что черты лица у комиссара Мишар мягкие (с таким именем нетрудно представить себе возможные шутки, которые по мере того, как ближе знакомишься с ней, становятся все более непристойными, если не мрачными), что противоречит всему, что о ней известно: неоспоримая компетентность, сверхострое стратегическое чутье, весьма знаменательные боевые подвиги… Она из руководителей, которые работают в десять раз больше других, и не нарадуется, что она — начальник. Камиль присутствовал при ее назначении на пост и сразу понял, что если до тех пор у него была дома одна зараза — Дудушка (кошечка еще с тем характером, истеричка, которую он, конечно, обожал), то теперь появилась вторая — на работе.

Ну так вот: «Зачем вам это нужно?»

Есть люди, перед которыми трудно сохранять спокойствие. Комиссар Мишар подходит к Камилю очень близко. Она всегда с ним так разговаривает. Ее напоминающая широкое кресло фигура рядом со стремящимся к исчезновению телом Верховена — ни дать ни взять кастинг для американской комедии, но эта женщина не умеет смеяться.

Стоя перед дверями крематория, они всем мешают и входят туда последними. Камилю понадобился не один маневр, чтобы занять именно эту позицию и именно в требуемое время. Потому что именно тогда, когда он произносил свою просьбу, совсем рядом с ними проходит генеральный инспектор Ле Ган, близкий друг Камиля, предшественник Мишар на посту комиссара (обычная чехарда: один поднимается в высшие эшелоны, другой становится дивизионным комиссаром). А всем известно, что Камиль с Ле Ганом больше чем друзья, Камиль даже исполнял роль свидетеля на всех свадьбах Ле Гана, что довольно обременительно: Ле Ган только что женился в шестой раз на своей бывшей второй жене.

Дивизионный комиссар Мишар, совсем недавно заступившая на свой пост, пока должна думать о том, чтобы «и волки были сыты, и овцы целы» (она обожает избитые поговорки, которым, как утверждает, придает новое звучание), и, прежде чем начинать гнать волну, проанализировать расклад сил… И когда друг ее начальника просит что-нибудь, хочешь не хочешь, а задумаешься. Тем более что входят они последними. Нужно дать просьбе вызреть, но Мишар известна живым умом, она хвастается, что все решает быстро. Ведущий церемонии просто сверлит их взглядом, как только они появляются в дверях. Пора начинать. На нем двубортный костюм, обесцвеченные белые волосы, он больше похож на футболиста — факельщики теперь уже не те, что раньше.

Ответ на вопрос — почему Верховен хочет заняться этим делом? — единственный, который Камиль успел подготовить, потому что другого-то вопроса и нет.

Ограбление произошло около десяти утра, а сейчас нет и пятнадцати. Криминалисты заканчивают осмотр места происшествия в пассаже Монье, коллеги допрашивают последних свидетелей, но дело еще никому не передано.

— Потому что у меня есть информатор, — сообщает Камиль. — Он занимает высокое положение…

— Вы знали о налете?

Она очень театрально таращит глаза. На память Камилю тут же приходят свирепые взгляды самураев в японской иконографии. Она хочет сказать: вы либо сказали слишком много, либо что-то недоговариваете — Мишар очень нравится это выражение.

— Конечно же нет! — восклицает Камиль. — Я ничего не знал! — Он очень убедителен в этом скетче, и создается впечатление, что он действительно говорит то, что думает. — Я ничего не знал, но мой осведомитель — возможно… И он волнуется. Как море. — Верховен уверен, что подобная образность не оставит Мишар равнодушной. — Он сейчас согласен сотрудничать… Жаль будет не воспользоваться…

Хватает одного взгляда, чтобы разговор из технического превратился в тактический. Взгляд Камиля устремляется в кладбищенские дали, этого достаточно, чтобы титулярное лицо генерального контролера осенило их диалог. Молчание. Комиссар улыбается, это знак: поняла.

Для убедительности Камиль добавляет:

— Там не только ограбление, там еще попытка убийства с отягчающими и…

Комиссар бросает странный взгляд на майора, потом качает головой — медленно, как будто за всем этим, вообще-то, достаточно тяжеловесным маневром она начала различать какой-то плохо определимый отблеск, будто она пыталась что-то понять. Или же понимала. Или вот-вот должна была понять. Камилю известно, какой интуитивной чувствительностью обладает эта женщина: стоит произойти какому-нибудь сбою, ее внутренний сейсмограф просто верещит во все горло.

Камиль снова берет инициативу в свои руки, начинает говорить очень быстро и наиубедительнейшим тоном:

— Я вам все объясню. Мой человек связан с другим человеком, который был в команде, в прошлом году, история, казалось бы, как история, но…

Дивизионный комиссар Мишар машет рукой: замолчите, с нее проблем достаточно. Она все поняла. Да и на посту она совсем недавно и не может встревать между своим начальником и подчиненным.

— Договорились, комиссар. Я поговорю с судебным следователем Перейрой.

Камиль и виду не подал, но именно на это и надеялся. Не добейся он так скоро ее капитуляции, неизвестно, каким образом он завершил бы начатую фразу.

Луи быстро ушел. Камилю же пришлось ждать почти до конца церемонии — положение обязывает. Церемония была долгой, очень долгой, ограниченной лишь счастливой для каждого возможностью показать, на что он годится в качестве оратора. Камиль тихо исчез, как только представилась возможность.

Когда он подходил к машине, пришло голосовое сообщение. От Луи. Тот сделал несколько звонков и уже мог дать серьезную информацию.

«Mossberg-500» при вооруженном нападении засветился только один раз. Семнадцатого января прошлого года. Схожесть почерка практически не оставляет сомнений. И то дело было вовсе не простым… Вы помните?

Камиль помнит.

Но в январе все было жестче. Четыре вооруженных ограбления подряд. Один человек убит. Хозяин винтовки известен, это Венсан Афнер. С января о нем ничего не было слышно. А тогда он хорошо засветился…

В кафе неожиданное оживление.

Разговоры прерываются воем сирен, все устремляются на террасу, выглядывают на улицу, — кажется, сирены воют на тон выше, чем полагается. Хозяин заведения категоричен: это министр внутренних дел. Начинают припоминать, как его зовут, но напрасно. Будь он телеведущим, все было бы проще. И снова начинается обсуждение. Некоторые считают, что оживление возникло из-за нового поворота событий: найден труп, например, или что-нибудь типа того. Патрон снова прикрывает глаза: он удовлетворен. Несогласие клиентов не что иное, как утверждение его познаний.

— Министр внутренних дел, я вам говорю.

Он преспокойно вытирает бокалы и чуть заметно улыбается, на террасу он не смотрит, всем видом показывая, что совершенно уверен в своих словах.

Все в нервном ожидании, задерживают дыхание, как будто присутствуют на этапе велогонки «Тур де Франс».

Ощущение, будто голова набита гигроскопической ватой и ее стягивают жилы толщиной в руку, которые трутся друг о друга, гремят.

Анна открывает глаза. Больничная палата.