Джулия Берри - Вся правда во мне Страница 9

Я сидела рядом на случай, если ему понадобиться помощь, но он, похоже, забыл обо мне. Его пальцы разворачивали свертки, открывали пузырьки и капсюли. Медленно, слишком медленно. Звуки боя продолжали доноситься.

Это неплохо. Мы все еще держимся, правда?

Я тихо пошла на звук.

Здесь река течет в ущелье, с обеих сторон окруженная скалами. По звуку воды я определила, что от края уступа меня отделяет всего несколько ярдов, похоже, бойцы совсем недалеко. Очень хорошо, что вы решили встретить корабли именно здесь, укрывшись на высоте, так врагам будет сложнее высадиться и приблизиться к вам.

На краю обрыва деревья стали тоньше, а кустарник более редким. Я сначала пригнулась, а потом и просто встала на четвереньки. Стало слышно, как сидящие в кустарнике мужчины негромко переговариваются друг с другом. До самого края уступа оставалось совсем немного. Хватит ли у меня духа, я не уверена.

Сквозь пучки осенней травы я увидела скрюченного как кузнечик мужчину, он сидел, плотно прижав ступни к бедрам. Длинные белые пальцы сжимали ружье. Это был учитель. Откинув волосы с глаз, он низко пригнулся, прячась от пуль. Я возмутилась, как можно так трусить, когда ты и Даррелл в такой опасности!

Я обошла его. Руперт Джиллис даже и не заметил. Его уши ничего, кроме выстрелов, не различали.

Теперь мне приходилось двигаться еще с большей осторожностью.

Еще шаг. Я прижалась к земле и перестала дышать.

Кто-то остановился рядом и приставил мне к носу дуло ружья.

Я подняла голову и увидела, что это ты в меня целишься.

LXXXIII

Ты жив.

Твое лицо бледно. В глазах ужас. Ты опустил ружье.

– Джудит?

Ты назвал меня по имени. Не мисс Финч. Я встала на ноги.

– Что ты здесь делаешь?

Твои глаза смотрели попеременно то на меня, то на ущелье. Ты больше разозлен или напуган?

– Пожалуйста, иди домой, – сказал ты. – Это место не для тебя. Тебя ранят, и я не смогу…

Вдруг твое внимание переключилось, и ты стал похож на охотничью собаку, которая нюхает воздух.

Ты выглядел так, будто застрял в ночном кошмаре. Наверное, мне следовало бы тебя пожалеть, но я была так счастлива, что ты живой.

– Пожалуйста, иди домой, – повторил он. – Пожалуйста.

Ты что, действительно думаешь, что я тебя преследую? Я чуть не рассмеялась.

Я замотала головой. Домой мне не хотелось. Наверное, мне и надо было рассмеяться, ведь теперь я жена, свободная как птица.

Каждый выстрел заставлял тебя оглядываться назад, туда, где бойцы, рискуя собой, поднимались, стреляли и снова прятались.

– Лукас, – донесся до нас чей-то негромкий голос, – у нас почти закончились патроны.

Ты повернулся на голос, но я тебя опередила. Схватив твою руку, я потянула тебя к твоему отцу. Ты сопротивлялся, но не слишком сильно. Сработал эффект неожиданности. Ты шел. Согнувшись, мы пробирались сквозь траву. Я крепко сжимала твою руку, мозолистую и горячую, мокрую от пота, с волосками на тыльной части. От счастья у меня кружилась голова, в небо черными клубами поднимался дым, свистели пули, а твоя рука была в моей.

Ты остановился и попытался выдернуть ее.

– Что я делаю? Джудит, я не могу с тобой уйти!

Мне ничего не оставалось делать, и я почти по-звериному замычала:

– Ихем!

Получилось довольно внятно.

Ты встал как вкопанный и уставился на меня. Пойдем, и я удивлю тебя не только моим голосом.

Я снова взяла тебя за руку, и ты послушно пошел вперед.

И тогда я раздвинула траву и показала тебе твоего отца, твоего бродягу-отца, который так ярко разыграл свою собственную смерть.

LXXXIV

Сначала ты его не узнал. Ничего удивительного. Потом отец увидел тебя. Увидел, что я держу тебя за руку. Увидел, каким ты стал высоким и складным.

– Лукас.

Ты уставился на него, потом на меня. Ты сверлил меня взглядом, переводя глаза с моего рта на платье, будя во мне самые страшные воспоминания. И ты начал понимать, вернее решил, что понимаешь. Твои губы изогнулись от ужаса. Я стояла перед вами обоими как голая. Мне хотелось юркнуть в заросли и бежать отсюда сломя голову.

В своих мыслях я не заходила так далеко.

Я убила тебя. Убила твою жалость ко мне. Снова убила твоего отца в твоих глазах. У меня нет языка, и я не могу проглотить ту желчь, которая во мне скопилась. Вот стоишь ты, вот на корточках сидит он, вокруг нас рвутся снаряды, а в голубое октябрьское небо, как осенние гуси, поднимаются крики раненых.

LXXXV

Один крик я узнала. Даррелл. Он ранен.

Мы с мамой и папой так привыкли к плачу Даррелла, что почти на него не реагировали. Папин сорванец, мамин любимчик, кудрявый крикун. Какая досада, что симпатичная мордашка досталась именно сыну. Об этом обо всем я размышляла, пока бежала от тебя и твоего отца, на этот раз счастливая, что не вижу тебя. Я бежала на крик Даррелла. Слишком громкий, чтобы исходить от умирающего. Господи, заткни ему рот, если он не прекратит так орать, на него накинутся толпой все, кто высадился с корабля!

Я подошла к нему со спины, он лежал на островке примятой травы, рядом с ним валялось ружье. Слишком близко к краю ущелья. Одежда вся испачкана и местами опалена. Ран видно не было, и я никак не могла сообразить, в чем дело, пока не заметила, что от одного из ботинок вьется дымок.

Обхватив его за плечи, я оттащила его подальше от поля боя под раскидистую иву. Он был тяжелым, но и я не слабая.

– Спасибо, дружище, – всхлипнул он.

Я положила его на землю и встала перед ним. Его потрясенное лицо напомнило мне твое несколько минут тому назад.

– Червяк!

Так я и знала. Горбатого могила исправит. Я встала на колени и осторожно стянула с него ботинок. Верхняя часть ступни оказалась чистой, зато внутренний изгиб был весь в крови. Я затаила дыхание, стараясь его не напугать. Нога, освобожденная от ботинка и носка, выглядела так, как будто кто-то откусил от нее изрядный кусок. Пятка и пальцы остались на месте, а кость между лодыжкой и большим пальцем торчала наружу, рана сильно кровоточила.

Я не раз наблюдала, как разделывают туши животных, как вскрывают нарывы, и еще много ужасных вещей. Но страшнее, чем розовое мясо моего младшего брата, не было ничего.

Я приподняла ему ногу и туго перевязала его рану передником. Он застонал от боли.

Если бы здесь была мама, она бы с ума сошла.

Я попыталась представить, как такое могло случиться. Как выстрел из пушки от реки или даже оружейный выстрел, произведенный карабкающимся на скалу солдатом, мог причинить такое ранение. Это какая-то бессмыслица.

Он лежал на спине, глядя в небо, и плакал.

Ну конечно! Бедный придурок. Он сам в себя выстрелил.

Я прикусила губу. Нечего смеяться над его белыми костями. Тоже мне вояка.

Несмотря на то что под ногу я положила большой камень, повязка быстро набухала кровью. Я положила его голову себе на колени. Он уткнулся в них лицом. Я попыталась извлечь из своего горла нечто утешающее. Это шипение отдаленно напоминало шепот, которым я его успокаивала, когда он был младенцем.

С Дарреллом ничего не меняется.

LXXXVI

Мы сидели и издалека наблюдали за боем, как дети бедняков подглядывают за вечеринкой в богатом доме. Сделать мы ничего не могли, поэтому просто смотрели, как разворачивается действие. Закат расцветил небо над океаном, принесшим к нам эти корабли, пурпурными красками. Вожделенные земли к востоку от нас, которые переселенцы так мечтали прибрать к рукам, были окрашены во все оттенки оранжевого. Вокруг нас как светлячки загорались и гасли искры.

К ночи сильно похолодало. Мы прижались друг к другу, чтобы согреться. Даррелл дрожал от боли, которая мешала ему уснуть. Он так сильно сжимал мне руку, что у меня побелели пальцы.

Он ничего не говорил. Я тоже.

LXXXVII

Как может бой длиться так долго? Неужели это из-за вас с полковником? Могу ли я на что-то надеяться? Вопреки всему, жалкая кучка людей продержалась так долго, похоже, даже без моей помощи. Может, мне не стоило ходить к полковнику. Горькая мысль.

Собираюсь ли я выполнить данное обещание? Стала ли я на самом деле его женой? Разве я что-то должна своему тюремщику?

Мне кажется, что заманить их в ущелье было твоей идеей, Лукас. Ты достоин быть командиром. Если ты переживешь этот день, твое положение в деревне укрепится, все плохое сотрется.

Ты будешь еще дальше от меня, если может быть что-то дальше недоступности.

А я отправлюсь в лесную хижину. Если только не захочу навлечь на себя еще большие неприятности. Я помню его угрозы.

Бесполезная жертва. И никто меня не пожалеет. В деревне этого даже не заметят. Ничто за ничто – справедливый бартер.

Ни кружев, ни праздника для невесты.

LXXXVIII

Закат оставил в небе лишь тонкую полоску света. Даррелл спал. Теперь мне не нужно было скрывать удовольствие, что его теплое тело прижимается к моему. Мир, в котором никто до вас не дотрагивается, очень холоден.