Дин Кунц - Отродье ночи (Шорохи) Страница 9

— Постарайся вспомнить.

— Имя было мексиканское.

— Вальдес — мексиканское.

— Нет-нет, более мексиканское.

— Как это?

— В имени... было сочетание «Zs».

— "Zs"?

— И «Qs». Что-то вроде Веласкес.

— Точно «Веласкес»?

— Да-а. Наподобие.

— Начиналось с "В"?

— Точно не помню. Я говорю, как оно звучало.

— А имя? Ну?

— Жуан.

— Жу-ан?

— Да. Самое мексиканское имя.

— Ты не запомнил адреса в удостоверении?

— Я не рассмотрел.

— Он что-нибудь рассказывал о себе?

— Нет, выпил молча и ушел.

— И больше его здесь не видели?

— Нет.

— Мы бы хотели показать снимки посетителям, — сказал Фрэнк.

— Конечно. Валяйте.

Блондинка повернулась к Тони:

— Можно взглянуть поближе? Может быть, я была в тот вечер здесь. Может, говорила с ним.

Тони подвинул фото к соседке.

Женщина порывисто повернулась к нему и уперлась в него коленкой. Блондинка пристально изучала Тони. Казалось, ее взгляд пытался просверлить ему голову и выйти с другой стороны.

— Меня зовут Джуди. А тебя?

— Тони Клеменса.

— Ты итальянец, я знаю. У тебя черные глаза.

— Да, они всегда меня выдают.

— А еще черные волосы. Такие вьющиеся.

— И пятна соуса и спагетти на моей рубашке?

— Какие пятна? Нет никаких пятен, — осмотрела его блондинка.

— Шучу... Шутка.

— А-а.

— Ты узнаешь Бобби Вальдеса?

Наконец она обратила внимание на снимок.

— Нет. Должно быть, в тот вечер меня здесь не было. А он ничего, правда?

— Детское лицо.

— Довольно экстравагантно очутиться с ним в постели, — ухмыльнулась Джуди.

Тони собрал снимки.

— На тебе хороший костюм.

— Спасибо.

— Хороший покрой.

— Благодарю.

Это был не совсем тот случай, когда свободная женщина пользуется правом играть роль сексуального агрессора. Тони нравились свободные женщины. Но здесь было еще что-то. Кнуты и цепи. Или что-нибудь похуже. Сейчас он чувствовал себя лакомым кусочком, аппетитным ломтиком икры на серебряном подносе.

— Хорошо, — выдавил из себя Тони. — Спасибо за помощь.

— Мне нравятся красиво одетые мужчины.

В ее глазах вспыхивали голодные огоньки. Если дать увести себя, двери захлопнутся за ними, как челюсти хищника. Она подчинит его своей воле, опутает липкими нитями и высосет все соки. Он, Тони, перестанет существовать и растворится в этой женщине-пауке.

— Нам нужно работать, — сказал Тони, слезая со стула. — Еще увидимся.

— Надеюсь.

Тони и Фрэнк показывали снимки посетителям «Рая». Пока они переходили от столика к столику, бэнд сыграл композицию «Роллинг Стоуна» и что-то из Элтона Джона: у Тони зубы вибрировали под оглушительный грохот инструментов. Никто здесь не встречал убийцы с детским лицом:

Уже покидая бар, Тони остановился у стойки, где Отто готовил коктейли.

— Объясни мне! — крикнул Тони, пытаясь перекрыть шум бэнда.

— Да!

— Люди приходят сюда для новых знакомств?

— Конечно.

— Тогда какого черта в таких барах понатыканы бэнды?

— А что такое?

— Уж очень громко.

— Правда?

— Но здесь невозможно спокойно поговорить.

— Поговорить? Нет, приятель, они не за этим сюда приходят. Их интересует друг или подруга на ночь. Ты только посмотри на них. Им не о чем говорить. Если не будет громкой музыки, посетители будут чувствовать себя неуютно.

— Значит, музыка заполняет пустоту...

— Совершенно верно.

Отто пожал плечами.

— Это знак времени.

— Возможно, мне следовало родиться раньше, — добавил Тони.

Ночь была теплая. С моря надвигался легкий туман, причудливые клубы пара извивались в свете уличных фонарей.

Фрэнк уже сидел в машине. Тони сел рядом и пристегнулся.

Им оставалось проверить еще одно место. Стало известно, что Бобби Вальдеса видели в притоне «Биг Квэйн» на бульваре Сансет.

Ближе к центру их машину задерживали пробки на дороге. Фрэнк часто, не выдержав, лавировал среди автомобилей, резко тормозил, пытаясь вырваться вперед хотя бы на несколько метров. Сегодня он сдерживал себя.

Вдруг Фрэнк сказал:

— Ты мог пойти с ней.

— С кем?

— С той блондинкой. Джуди.

— Я на службе, Фрэнк.

— Мог бы договориться о встрече. Она не сводила с тебя глаз.

— Не в моем вкусе.

— Она роскошная.

— Это убийца.

— Она — кто?!

— Она съела бы меня заживо.

Фрэнк задумался на минуту, потом сердито сказал:

— Дерьмо. Я бы на твоем месте попользовался.

— Ты же знаешь, что это за женщина.

— Я, наверно, смотаюсь туда, когда закончим.

— Как хочешь, — сказал Тони. — Я приду навестить тебя в больницу.

— Черт, что это с тобой?! Такие дела легко делаются.

— Поэтому мне не хочется.

Тони Клеменса очень устал. Он вытирал лицо рукою, словно усталость тяжелой маской сдавила ему голову.

— Ею пользовались и вытирали о нее ноги.

— С каких это пор ты стал пуританином?

— Нет, я не... — сказал Тони, — впрочем, может быть. В чем-то я пуританин. Бог знает. У меня было несколько связей. Я далеко не невинен, но не могу представить себя на месте какого-нибудь посетителя «Рая», ходить по залу, называть женщин «лисками» и выбирать очередную подругу. Я бы не смог подражать их дурацкой беседе: «Привет, это Тони. Как тебя зовут? Твой знак зодиака? Ты веришь в невероятную силу космической энергии? Ты веришь, что предопределенность — это проявление вездесущего и абсолютного космического сознания? Тебе не кажется, что наша встреча предопределена свыше? Ты согласна, что можно избавиться от плохой кармы, накопив светлую энергию через совокупление? Хочешь, пойдем!»

— Я ничего не понял, — отозвался Фрэнк. — Кроме последней фразы.

— Я тоже ничего не понимаю. В местах, подобных «Раю», ведут легкую беседу, весело болтают и затем, с обоюдного согласия, отправляются в постель. В «Раю» невозможно поговорить с женщинами о чем-то серьезном, узнать, что ее интересует, о чем мечтает, на что надеется. Нет же, ты в конце концов оказываешься в постели с чужим тебе человеком. Хуже того, ты занимаешься любовью с вырезкой из эротического журнала; не с женщиной, а с манекеном; с куском мяса, а не с человеком. Это не любовь.

Фрэнк остановился перед красным сигналом светофора.

— Фрэнк, я хочу знать чувства и мысли своей подруги. Совсем иначе получается, если с тобой личность, а не просто гладкое тело, неповторимый характер, живой человек.

— Я не верю тебе, — сказал Фрэнк. — Как банально продажна любовь, если в ней нет чувства.

— Я не говорю о бессмертной любви, — сказал Тони. — Я не говорю о святости клятв хранить непорочность до конца дней своих. Можно любить человека какое-то время, не долго. Я общаюсь со своими бывшими любовницами, потому что это были не только зарубки победы на прикладе, у нас оставалось что-то общее. Прежде чем сблизиться с женщиной, я пытаюсь понять ее, могу ли я довериться ей. Я хочу знать, стоит ли она того, чтобы я был откровенен с ней, чтобы я стал частью ее.

— Какая мерзость, — поморщился Фрэнк. — Я хочу предупредить тебя.

— Давай.

— Другой тебе не скажет того, что я скажу.

— Я слушаю.

— Если ты и вправду веришь, что существует то, что называют любовью, если ты веришь в любовь, такую же сильную, как ненависть, то только причиняешь себе боль, и больше ничего. А это ложь. Ложь. Любовь придумали писатели, чтобы покупали их книжки.

— Ты не можешь так думать.

Фрэнк посмотрел с жалостью на Тони.

— Сколько тебе лет?

— Почти тридцать пять.

Фрэнк обогнал медленно едущий грузовик, груженный листами железа.

— Я на десять лет старше тебя, — сказал Фрэнк, — так что внимай мудрости старшего. Рано или поздно, вообразив, что ты по-настоящему любишь именно эту женщину, и полезешь целовать ей ноги, она все дерьмо выбьет из тебя этой ножкой. Уверен, она доконает тебя. Привязанность? Пожалуйста. И похоть. Похоть — вот нужное слово, мой друг. Но не любовь. Все, что тебе нужно, — это забыть любовную чепуху. Наслаждайся, пока молодой. И все будет в порядке. А если будешь нести любовный бред, то бабы из тебя сделают посмешище.

— Это слишком цинично.

Фрэнк пожал плечами. Шесть месяцев назад он прошел неприятную процедуру развода.

— Я не думаю, что ты сам веришь тому, что говоришь, — сказал Тони.

Фрэнк промолчал. Разговор не возобновлялся. По-видимому, Фрэнк сказал все, что хотел сказать. В этот вечер Фрэнк оказался необычайно разговорчивым, обычно он хранил молчание сфинкса.

Тони и Фрэнк работали вместе уже три месяца, и Тони не был уверен, сработаются ли они.

Они были совсем разные. Тони любил поговорить. Самое большое, на что был способен Фрэнк, — это промычать в ответ.

Помимо работы у Тони была масса увлечений: кино, книги, театр, музыка, искусство. Фрэнка же ничто, кроме работы, не интересовало. Тони считал, что сыщик должен уметь делать многое, если он хочет успешно работать: быть добрым, обходительным, остроумным, внимательным, обаятельным, настойчивым, но главное — неустрашимым. Фрэнк говорил, что достаточно быть настойчивым и смелым. К этому он иногда добавлял, что полицейский должен применять время от времени и силу, но чтобы об этом не знало начальство. Неудивительно, что раза два в неделю Тони приходилось сдерживать напарника, склонного выпучивать глаза и приходить в неописуемую ярость, когда дела не клеились. Напротив, Тони всегда сохранял спокойствие. Фрэнк был коренастый, крепко сбитый, пяти футов, девяти дюймов, Тони, напротив, худой, стройный, с резкими чертами лица. Фрэнк был голубоглазый блондин, а Тони — брюнет. Фрэнк — пессимист, Тони — оптимист. При такой разнице характеров казалось невозможным работать вместе.