Михаил Нестеров - Жмурки с маньяком Страница 9

19 марта, 1994 года.

Павел пропустил начало и большую часть середины.

"~Командир корабля Николай Агафонов:

— Климов, говорит борт 1038, рейс 39. Следую эшелоном восемь тысяч. Запрашиваю разрешение на снижение.

Диспетчер аэропорта Андрей Кравцов:

— Борт 1038, говорит диспетчер Кравцов. Дайте сводку о бортовом оборудовании.

Николай Агафонов:

— Климов, бортовое оборудование работает нормально, радар показывает чистое небо. Сигналы климовского и навигационного маяков слышу хорошо. Коротковолновый диапазон забит, дополнительная рация настроена на военный диапазон, связь постоянная. Прием.

Андрей Кравцов:

— Борт 1038, все правильно, снижение разрешаю. Счастливо вам. Конец связи.

Николай Агафонов (традиционное обращение капитана к пассажирам перед посадкой):

— Дамы и господа! Говорит капитан корабля Николай Агафонов. Наш полет завершается, через пятнадцать минут мы приземлимся в аэропорту города Климова. Снижение и посадка будут проходить в штатном режиме. Пожалуйста, пристегните ремни безопасности. При входе в облака — возможность попадания в турбулентный поток. Благодарю за то, что вы воспользовались услугами авиакомпании «Российские авиалинии». Спасибо за внимание~ Снижаемся, Леша.

Второй пилот Алексей Пеньков:

— Да, капитан~

Николай Агафонов:

— Чем думаешь заняться в свободное время, Леша?

Алексей Пеньков:

— Постараюсь забыть о наших бифштексах в камбузе и отправлюсь в хороший ресторан. Мне давно рекомендуют японскую кухню, но я пока не дозрел.

Николай Агафонов:

— Не советую тебе, Алексей. Там кормят сырой рыбой, поят горячей водкой из деревянных коробочек, а напоследок подают густую зеленку, которую японцы называют чаем. После такого ужина ты страстно возжелаешь забыть уже не камбуз, а бортовой туалет.

Смех нескольких человек.

Алексей Пеньков:

— Входим в облака~ Высота три тысячи~ А ты, Николай, что будешь делать? Кстати, ты еще встречаешься с той рыженькой? Завидую тебе, командир, ты постоянно проводишь время с красивыми женщинами.

Николай Агафонов:

— В этот раз я проведу время с уродиной.

Штурман Петр Игнатьев:

— Ищешь острых ощущений, командир?

Николай Агафонов:

— Конечно! Мне уже осточертели красивые женщины и спокойные полеты на «тушках». Хочется пересесть за штурвал истребителя, надеть кислородную маску, уйти на предельную высоту и ухнуть вниз. Хочется пройти бреющим полетом над какой-нибудь деревушкой~ Эх, ребята, вам этого не понять, вы никогда не сидели в кресле истребителя~

Алексей Пеньков:

— Высота две сто. Пора, Николай, запрашивать разрешение на посадку~ Николай, ты слышишь?~ Алло, Николай?

Николай Агафонов (голос звучит глухо):

— Слышу тебя хорошо, «Тайфун». Выхожу на цель.

Алексей Пеньков:

— Николай, что ты делаешь?!! Господи, он сошел с ума!!

Николай Агафонов:

— Полста четвертый~ не успею выйти из пике, внизу горы.

Несколько голосов, истерично, перебивая друг друга:

— Черт, я не могу подняться~ сошел с ума~ оттащите его~ Коля, что ты делаешь!~

Николай Агафонов:

— "Тайфун", я не успеваю. Прощай, «Тайфун»~"

В результате этой авиакатастрофы погиб 81 человек. Самолет на огромной скорости врезался в невысокие холмы, разметав на многие десятки метров тела пассажиров и членов экипажа.

В своей статье Мельник писал, что виной этой ужасной трагедии — раненая психика капитана Николая Агафонова, бывшего военного летчика-истребителя. «Надлом в его душе, — писал журналист, — произошел еще в Афганистане, когда Николай Агафонов летал на бомбардировщиках~ И мы до сих пор пожинаем плоды этой грязной и кровавой войны. Это война — давно уже закончившаяся — пересадила Николая на более стремительный и смертоносный „СУ-27“, это его штурвал — истребителя — держал в последние мгновения своей жизни Николай Агафонов~ Мы не вправе винить в случившемся только Николая Агафонова. Я обращаюсь к руководителям Управления Гражданской авиации, к тем, кто занимается подбором кадров летного состава; наконец я обращаюсь к членам медицинской комиссии, особенно к психологам, ставя под сомнение их профессионализм: господа~»

После этой статьи Мельник получил письмо от сестры Николая Ларисы Майстровской. Она благодарила журналиста за то, что он был единственным, кто не сказал о ее покойном брате слов «сумасшедший» и «больной». Мельник вынул из папки письмо Ларисы и нашел строчки: «~Вы тысячу раз правы, Павел: светлая душа Николая действительно была раненой~».

На второй день после похорон капитана авиалайнера Мельник посетил его сестру. Женщина встретила его сухо, как журналиста — третьего или четвертого, побывавшего в этом несчастном доме (не было еще пресс-конференции, и не вышла пока его эмоциональная статья). Лариса подвела журналиста к шкафу и открыла дверку. Внутри в жутком одиночестве висел китель Николая — в засохших пятнах крови с изодранным в клочья правым рукавом; китель, в котором он встретил свою смерть.

— Вы, наверное, тоже хотите узнать, злоупотреблял ли Николай спиртным или наркотиками, — отрешенно сказала Лариса, бережно вынимая из внутреннего кармана кителя записную книжку капитана, портмоне и серебристую полоску аспирина с двумя таблетками.

— Николай плохо чувствовал себя перед полетом? — спросил Павел, дотрагиваясь до упаковки аспирина.

— Вы можете написать, что мой брат последнее время пристрастился к аспирину, — ответила женщина, закрывая шкаф. — Вы можете задавать свои вопросы. Но, пожалуйста, делайте это побыстрее. Я устала~

Павел отложил в сторону «дело Николая Агафонова». Конечно, он не вспомнил бы о лекарстве, которое упомянула только сестра капитана, Лариса, но его тогда еще, год назад, насторожило совпадение небольших деталей в двух абсолютно различных событиях с трагическим исходом. Только насторожило — не более, потому что нельзя было связать ту ужасную авиакатастрофу, где погибло больше восьмидесяти человек, и всего одну смерть, когда жена убила мужа.

10 марта 1994 года Мельник возвратился из района катастрофы в Климов и включился в работу. На следующий день в редакции он встретил своего коллегу Михаила Пименова, который по делам газеты ездил в Карелию. Он только что вернулся.

— Чем занимаешься? — спросил Пименов, когда они вышли пообедать в столовую.

— Совершенно дикий случай, — ответил Мельник. — Жена убила мужа, ударив его по голове клюшкой для игры в хоккей на траве.

— В чем тут дикость, не вижу? Что муж — главный редактор нашей газеты?

— Если бы~ — протянул Павел. — Но в таком случае, я назвал бы это не диким случаем, а вполне выгодным делом.

— Выгодным для кого, для жены Мастодонта? Или его самого?

— Для его зама — Мячеева.

Оба рассмеялись.

— Нет, случай действительно дикий. Представь себе респектабельного человека пятидесяти двух лет и его жену, на четырнадцать лет моложе. В семье — идиллия и мир. Жена — Елена Брянцева — в первые месяцы замужества перенесла тяжелую операцию, вследствие которой уже никогда не могла иметь детей. Это было в 1974 году. Супруги смирились с этим печальным фактом. Игорь Брянцев очень любил свою жену, они как бы замкнулись в своем одиноком мирке. В 1986 году они усыновили двухлетнего малыша — Мишу и, по словам самой Елены, любили его больше, чем если бы он был их собственный сын. Игорь, человек очень мягкий, спокойный и уравновешенный, мог часами наблюдать за играми приемного сына. Он и шагу не давал сделать сыну, чтобы не предупредить его, что вон там слишком высоко, а там — очень глубоко. И это продолжалось вплоть до 10 марта сего года.

В тот вечер Игорь пришел с работы и увидел следующую картину: его любимец десятилетний Михаил стоит на верхней ступеньке стремянки и меняет перегоревшую лампу в коридоре. Рядом Елена, дает указание — как безопасней это сделать. Ни с того ни с сего отец приходит в ярость, хватает мальчика и прижимает к груди, изливаясь в нежных отцовских чувствах и посылая проклятья в адрес жены. Елена молчит. Видя это, супруг в каком-то помутнении перенес оскорбления на мальчика: как ты смел, ты засранец и прочее. Миша сказал, что он не засранец, что это плохое слово. И тут~ В общем, отец ударил его, бросил на пол, поддал ногой. Человек на глазах превратился в зверя, любовь — в ненависть. Елена, попытавшаяся вступиться за мальчика, отлетела в угол. Там находилась хоккейная амуниция мальчика. Она взяла клюшку и сильно ударила мужа. Удар пришелся в висок. Брянцев скончался на месте. Мальчика с многочисленными ушибами и сотрясением мозга отправили в больницу. Вот такая дикая история.

— Как насчет наркотиков? — спросил Пименов.

— Я был в морге, где производили вскрытие, поинтересовался у экспертов: все в норме. Коллеги по работе говорят, что к концу рабочего дня Брянцев якобы почувствовал недомогание и выпил стакан шипучего аспирина — незадолго до этого он простыл и ему пришлось обратиться к врачу. У него действительно обнаружили несколько таблеток в кармане. Вчера я беседовал со вдовой. Она никогда не видела своего мужа в таком состоянии. Он был абсолютно здоровым человеком с уравновешенной психикой и здоровым сном. Брянцев никогда не употреблял даже простого снотворного. Мой репортаж вышел уже сегодня, но Мячик требует от меня очерк по этому делу. Не знаю, по-моему, ничего интересного не получится: запоздало и как-то тошнотворно грустно~ Ты знаешь, у Николая Агафонова тоже был аспирин в кармане кителя.