Джон Гришем - Камера Страница 9

– Я хочу встретиться с ним.

– Для чего?

– Думаю, он все же разрешит мне представлять его интересы.

– Неужели?

Набрав в грудь воздуха, Адам поднялся и, лавируя меж стопками папок, подошел к окну. Еще один глубокий вдох. Хозяин кабинета терпеливо ждал.

– Раскрою вам секрет, мистер Гудмэн. На сегодняшний день о нем знает лишь Эммит Уайкофф, да и то потому, что у меня не было выхода. Пусть это останется между нами, хорошо?

– Я весь внимание.

– Вы даете слово?

– Я даю слово, – отчетливо выговорил Гудмэн.

Раздвинув полоски жалюзи, Адам бросил взгляд на озерную гладь, по которой скользила белоснежная яхта, и спокойно произнес:

– Сэм Кэйхолл приходится мне родственником. Гудмэн и бровью не повел.

– Ясно. Далеким?

– У него был сын, Эдди Кэйхолл. После ареста отца Эдди, чтобы избежать позора, перебрался в Калифорнию, сменил имя и постарался забыть прошлое. Однако рок настиг его и на побережье. Узнав в восемьдесят первом году, что отца приговорили к смерти, Эдди покончил с собой.

Заинтригованный пожилой юрист сместился на самый краешек кресла.

– Я – сын Эдди Кэйхолла. Гудмэн едва слышно присвистнул.

– Выходит, Сэм Кэйхолл – ваш дед?

– Да. До семнадцати лет я ничего об этом не знал. По дороге с похорон отца о деде рассказала мне его родная сестра, моя тетка.

– Уфф!

– Вы дали слово.

– Можете не напоминать. – Пересев на стол, Гудмэн пошевелил мысками ботинок, уставился взглядом в наглухо закрытые жалюзи. – А Сэму известно?..

– Нет. Я появился на свет в округе Форд, Миссисипи. Городок называется Клэнтон, не Мемфис, хотя мне всегда говорили, что родился я в Мемфисе. Звали меня тогда Алан Кэйхолл, но и это я выяснил много позже. Когда мне исполнилось три года, родители уехали из штата и никогда больше не вспоминали о нем. Мать уверена, что со дня отъезда контакт между Эдди и Сэмом так и не был восстановлен. Она написала о смерти мужа в тюрьму, но ответа не получила.

– Черт, черт, черт! – неслышно шептал Гудмэн.

– До конца еще далеко, мистер Гудмэн! Наше семейство – не подарок.

– В этом нет твоей вины, сынок.

– По воспоминаниям матери, отец Сэма являлся активным членом Клана, принимал участие в судах Линча. Наследственность у меня, видите ли, не из лучших.

– Но отец-то был другим!

– Отец наложил на себя руки. Не хочу углубляться в детали, но это я обнаружил его тело и успел до прихода домой матери и сестры убрать самые неприятные свидетельства свершившегося.

– Вам было тогда семнадцать лет?

– Почти семнадцать. Восемьдесят первый год, то есть девять лет назад. А потом, после похорон, тетка рассказала правду. Мрачная история Сэма Кэйхолла запала мне в душу. Я часами просиживал в библиотеках, листал подшивки газет, журналы. Информации в них было с избытком. Я выучил наизусть приговоры всех трех судов, слово в слово вытвердил каждую апелляцию. Поступив в юридическую школу, стал собирать материалы о том, как вела дело Кэйхолла ваша фирма. На мой взгляд, работа, которую вы проделали вместе с Уоллесом Тайнером, может считаться эталонной.

– Лестно слышать.

– Я прочитал сотни книг и тысячи статей, посвященных Восьмой поправке[5] и применению смертной казни. Четыре книги были написаны вами, со статьями сложнее, не помню. Конечно, в этой фирме я лишь новичок, но в данном вопросе подкован, кажется, неплохо.

– Полагаете, Сэм доверится вам как юристу?

– Не знаю. Но он – мой дед. Я просто должен увидеть его.

– Вы говорили, никаких контактов?

– Никаких. Лица Сэма я абсолютно не помню. Много раз намеревался написать ему, но письма оставались неотправленными. Не могу сказать почему.

– Это и так понятно.

– А вот мне ничего не понятно, мистер Гудмэн. Не понимаю, для чего я пришел сейчас в этот кабинет. Я мечтал стать летчиком, но начал изучать юриспруденцию – потому что слышал некий внутренний зов. Будто кто-то молил меня о помощи. Наверное, этим “кем-то” и был мой свихнувшийся дед. Мне сделали пять заманчивых предложений, а я выбрал вашу фирму. У нее одной хватило мужества представлять интересы осужденного на казнь и не требовать за свой адский труд гонорара.

– Об этом следовало сказать еще до того, как вас приняли.

– Да, пожалуй. Но никто и не спрашивал, является ли мой дед клиентом фирмы.

– И все же не стоило быть таким скрытным.

– Что же, теперь меня уволят?

– Сомневаюсь. Чем вы занимались последние девять месяцев?

– Девяносто часов в неделю проводил в этих стенах. Спал на рабочем столе, обедал в библиотеке, грыз сборники постановлений Верховного суда, готовясь к экзамену по адвокатуре. Словом, проходил обкатку, которой вы подвергаете каждого новичка.

– Считаете ее идиотской затеей?

– У меня крепкий хребет. – Адам вновь приник глазом к щелочке в жалюзи. – А почему бы вам не поднять их? Отсюда открывается отличный вид.

– Я любовался им не раз.

– За такой не жалко отдать и душу. В моей каморке вообще нет окна.

– Работай, сынок, аккуратно подбивай счета, и в один прекрасный день этот кабинет станет твоим.

– Только не моим.

– Собираетесь нас покинуть, мистер Холл?

– Очень может быть… как-нибудь потом. Но пока пусть это тоже останется моим секретом. Пару-тройку лет поработаю здесь, а затем надеюсь открыть собственную контору. Знаете, где не нужно будет смотреть на часы. Меня больше привлекает бескорыстная деятельность на благо общества. Типа той, что заняты вы. Pro bono.

– Значит, проведенные в стенах “Крейвиц энд Бэйн” девять месяцев вас разочаровали?

– Нисколько. Однако разочарование неизбежно. Не хочу тратить жизнь на то, чтобы защищать состоятельных мошенников и изворотливые корпорации.

– В таком случае вы явно ошиблись с выбором места работы.

Приблизившись к столу, Адам в упор посмотрел на Гудмэна:

– Именно так. Поэтому прошу вас о переводе. Уайкофф согласится отпустить меня на несколько месяцев в Мемфис, где я вплотную займусь делом Кэйхолла. Будем считать это отпуском, но с полным содержанием, конечно.

– Что еще?

– В общем-то ничего другого нет. Неплохой выход, согласитесь. Ведь здесь я – новичок, всего лишь один из многих. Но у вас полно бойких юношей, готовых работать по восемнадцать часов в сутки и закрывать своими счетами целых двадцать.

Гудмэн расслабился, на лице его появилась мягкая улыбка. Качнув головой, юрист негромко заметил:

– Признайся, сынок, ты все спланировал заранее. Я имею в виду, ты выбрал нашу фирму потому, что она защищала Сэма Кэйхолла, потому, что у нас есть офис в Мемфисе.

Адам повел плечом:

– Так сложилось. Я не знал, когда наступит этот момент, но план у меня действительно имелся. Только не спрашивайте, каким будет мой следующий шаг.

– Сэму осталось всего три месяца, если не меньше.

– Я в любом случае должен что-то делать, мистер Гудмэн. Не позволит мне фирма взять его дело – что ж, тогда я, наверное, уйду и попробую действовать на свой страх и риск.

Гарнер по-юношески ловко спрыгнул со стола.

– Не спешите совершить глупость, мистер Холл. Проблема вполне разрешима. Но мне потребуется известить обо всем Дэниела Розена, управляющего. Думаю, он согласится.

– Репутация у него пугающая.

– И все-таки обещаю переговорить с ним.

– Он может согласиться – с вашей подачи.

– Я в этом не сомневаюсь. Перекусить не желаете? – Гудмэн снял со спинки кресла пиджак.

– Самую малость.

– Пошли.

* * *

Народу в крошечном ресторанчике за углом почти не было. Мужчины уселись за небольшой столик у окна, выходившего на проезжую часть. Поток машин едва двигался, между ними суетливо лавировали озабоченные пешеходы. Официант принес Гудмэну увесистый кусок жирного паштета из гусиной печенки, Адам заказал чашку куриного бульона.

– Сколько сейчас в Миссисипи человек осуждены на смертную казнь? – спросил старший.

– Месяц назад их было сорок восемь. Двадцать пять чернокожих и двадцать три белых. Последний раз приговор приводился в исполнение два года назад. В газовую камеру вошел тогда Уилли Пэррис. На очереди Сэм Кэйхолл, и спасти его может только маленькое чудо.

Гудмэн торопливо прожевал толстый бутерброд, вытер салфеткой губы.

– Я бы сказал – большое чудо. В юридическом плане пространства для маневра почти не осталось.

– Если не считать новой апелляции.

– Разговор о стратегии лучше отложить. Полагаю, вы ни разу не были в Парчмане?

– Ни разу. Узнав от тетки правду, я намеревался вернуться в Миссисипи, но из этого ничего не вышло.

– Парчман представляет собой нечто вроде огромной фермы в дельте реки, по иронии судьбы расположен он совсем неподалеку от Гринвилла. Общая площадь – около семнадцати тысяч акров. Жара там стоит как в аду. Тюрьма находится на автостраде номер сорок девять, точнее говоря, чуть западнее. Целый комплекс зданий. Территория ближе к дороге занята администрацией, нет даже ограды. Вокруг разбросаны около тридцати лагерей, за колючей проволокой, естественно, с вышками охраны. Каждое поселение надежно изолировано. Иногда их разделяют мили. Едешь и видишь сотни слоняющихся без дела заключенных. Одеты в разноцветные тюремные комбинезоны – цвет соответствует сроку. Издалека обитатели напоминают сборище чернокожей молодежи: сидят на ступеньках, курят, кто-то играет в баскетбол, кто-то валяется на траве. Время от времени – очень редко! – мелькает белое лицо. Под колесами машины негромко скрипит гравий, и примерно через полчаса езды ты оказываешься у абсолютно невинного одноэтажного домика с плоской крышей. Его окружает высокая стена, по углам – будки охраны. Постройка, должен сказать, довольно современная. Безусловно, существует какое-то официальное название, но в народе домик известен просто как Скамья.