Владимир Гриньков - Таящийся ужас 3 Страница 9

— Вы можете сказать, как она оказалась здесь? Соседка говорит, что эта женщина должна находиться в больнице.

— Я не могу… здесь… мне плохо…

— Пойдемте на кухню. — Милиционер взял меня под локоть.

— Нет… подождите. Я еще хочу… посмотреть…

Стараясь не опускать взгляда на пол, я прошел к двери спальни и заглянул туда. Я увидел именно то, что и ожидал увидеть: окно было распахнуто настежь.

— Так как, по-вашему, эта женщина оказалась здесь, а не в больнице? — повторил свой вопрос милиционер, когда мы с ним вышли на кухню.

— Не знаю. Полчаса назад мне позвонил врач из больницы и сообщил, что она исчезла. Исчезла она примерно час назад.

— Почему она оказалась в больнице? И почему у нее голова перевязана?

— На нее напали вчера. Здесь, в этой квартире. Ударили по голове чугунной сковородой, но она лишь потеряла сознание.

— Подождите, подождите.

Милиционер пошел в комнату, и я услышал, как он сказал кому-то:

— Николай Никитич! Можно вас? Там очень интересные вещи парень рассказывает.

Он появился на кухне с грузным человеком в штатском.

— Голова у нее перевязана потому, что вчера кто-то здесь же, в квартире, ударил ее по голове сковородкой.

— Кто ударил? — спросил грузный.

— Не знаю, — покачал я головой. — Вчера здесь уже была милиция, но они ничего не смогли найти.

— А кто был-то?

— У них за старшего капитан, белесый такой.

— Невысокий? — уточнил Николай Никитич. — Это Панов. Хорошо, мы поговорим с ним. Так что дальше вчера было?

— Тетя Таня была без сознания, и ее увезли в больницу.

— В какую?

— В двадцатую больницу ее увезли. Она лежала там до сегодняшнего дня.

— Не приходя в сознание?

— Да. А потом исчезла.

— Что — пришла в себя и сразу побежала сюда?

— Я так думаю.

— Кто, по-вашему, мог напасть на нее?

Я пожал плечами:

— Ваш коллега тоже меня вчера об этом спрашивал.

— И что же вы ему ответили?

— Что не знаю, кто бы это мог быть.

— А зачем она побежала сюда? Что ее сюда так тянуло?

— Муж, наверное. Она даже специально забрала его из больницы, чтобы самой за ним ухаживать. Его ведь надо кормить через зонд.

— А что с ним такое?

— Несколько дней назад он упал и потерял сознание.

— Здесь, в квартире?

— Да.

— Кто в тот момент находился дома кроме него?

— Он был один. По всей вероятности, полез чинить проводку, а потом то ли потерял равновесие, то ли его током ударило. Это произошло буквально за несколько мгновений до того, как я вошел в квартиру.

— Вы слышали какой-нибудь шум?

— Конечно. Он же упал — и я это слышал.

— А какие-либо шаги или что-то еще в этом роде?

И только тут я понял, к чему они клонят. Дядя Леша мог не оступиться, и его, возможно, не било током — потому что в квартире в тот момент был еще кто-то! И этот «кто-то» сначала хотел убить дядю Лешу и убил бы, если бы не появился я. Потом этот «кто-то» попытался убить тетю Таню, но не смог с первого раза и убил потом, когда она убежала из больницы и пришла домой, к своему мужу. И когда я понял это, я чуть не лишился сознания, потому что понял, что следующими будем мы со Светкой. А где Светка, кстати?

— Здесь больше никого не было, когда вы приехали? — спросил я. — Сестра моя где? Она должна была быть в квартире.

— Нет, — сказал милиционер. — Никого больше не было.

— Он через окно лазает.

— Кто? — не понял Николай Никитич.

— Убийца. Каждый раз, когда здесь что-то происходит, окно оказывается открытым.

— Вы в этом уверены?

— Да.

В коридоре послышался какой-то шум. Я выглянул из кухни и увидел Светку. Она была цела и невредима и держала в руке авоську с продуктами.

— Пропустите ее, это моя сестра! — сказал я и обнял ее крепко-крепко.

— Что здесь такое, Эдик? — спросила она, и я почувствовал, как бешено колотится ее сердце.

Тогда я обхватил ее покрепче, потому что знал, что она упадет сейчас, рухнет как подкошенная, и сказал:

— Не надо ходить в комнату. Там тетю Таню убили.

Она так и просидела весь вечер на кухне, по-щенячьи скуля и дрожа всем телом. Я не пустил ее в комнату, да она и не стремилась туда, а только держалась как маленькая за мою руку. Я загородил собой проход, когда из квартиры выносили труп, и она так и не увидела тетю Таню мертвой. Николай Никитич зашел к нам на кухню, сказал:

— Мы уезжаем, завтра я вам позвоню — может быть, потребуется ваше присутствие.

— Хорошо, — ответил я, но голос был какой-то не мой, и я прокашлялся.

— И еще я хотел бы напоследок задать несколько вопросов вашей сестре. Можно?

— Света, ты можешь ответить Николаю Никитичу?

Она слабо кивнула и тыльной стороной ладони вытерла слезы.

— Вы помните, в котором часу ушли из дома?

Она помотала головой и опять заплакала. Я налил ей воды.

— Хотя бы приблизительно, — попросил Николай Никитич.

— Это было около двенадцати…

— Около двенадцати? Без пяти минут, да? Или без десяти?

— Нет, примерно без двадцати. Я посмотрела на часы, было без двадцати, потом я собралась и пошла в магазин. Так что примерно в одиннадцать сорок — сорок пять.

— Хорошо, — сказал Николай Никитич и повернулся ко мне. — А вы во сколько звонили соседке?

— В двенадцать или сразу после двенадцати.

— А точнее?

— Не помню.

— Но в любом случае у него было не больше тридцати минут.

— У кого?

— У убийцы, — пояснил Николай Никитич. — Это время, которое прошло с момента ухода вашей сестры до появления здесь соседки, обнаружившей труп.

— Подождите, — сказал я. — Как же она попала в квартиру?

— Кто — соседка? Дверь была открыта, она ее толкнула и…

— Я не о ней говорю — о тете Тане. У нее ведь не было ключа. Света, ты закрывала дверь, когда уходила в магазин?

Светка кивнула. Я посмотрел на Николая Никитича.

— Дверь ей открыл человек, убивший ее, — сказал он.

— Но… Это же невозможно… В квартире был только неподвижный дядя Леша…

Николай Никитич поднялся с табурета и вздохнул.

— Все возможно. Под раскрытым окном мы обнаружили свежие следы. Я попрошу вас — не оставляйте сестру дома одну. И завтра вместе приезжайте к нам. Вот мой номер телефона.

Когда он вышел, сидящая за столом Светка уронила голову на руки и разрыдалась. Ее неожиданно начало трясти, и я понял, что это истерика. Я не мог успокоить ее минут пять и совсем уже было растерялся, но она вдруг перестала рыдать и подняла свое бледное, без единой кровинки лицо. Сказала тихо, едва слышно:

— Он убьет всех нас.

И от этих ее негромких слов мне стало так жутко, как не было еще никогда в жизни.

Утром мне позвонил Толик и сообщил, что в конторе меня дожидаются поляки.

— Но мы же договаривались на более позднее время, — сказал я с досадой. — Что там у них стряслось?

— Не знаю, что у них стряслось, но они требуют, чтобы вы немедленно приехали.

— Так уж и требуют? — не поверил я.

— Именно требуют. Они настроены агрессивно, по-моему.

— Хорошо, — буркнул я. — Через полчаса буду. Слушай, я там вчера бросил возле конторы свою машину — она цела?

— Кажется, цела.

— Ну ладно, сейчас я приеду.

Я положил трубку и пошел на кухню, где Светка готовила завтрак.

— Светик, родной, мне нужно ехать в контору.

— Ты уезжаешь? — Она растерянно опустилась на табурет. — А как же я?

— Я ненадолго. Ты ничего не бойся. Главное — никого не впускай в квартиру и держи окна закрытыми. Хорошо?

Она кивнула.

— Помни, что скоро придет участковый врач. Сначала спроси через дверь…

— Да знаю я, — махнула она рукой. — Только не задерживайся долго. Обещаешь?

— Обещаю. И не забывай про газовый баллончик.

— Да помню я все, — и она вздохнула.

Поляки сидели у стола и дымили сигаретами. Пепельница была заполнена окурками.

— Здравствуйте, — сказал я, входя.

Поляки кивнули в ответ, и в их взглядах я прочитал неприязненную настороженность. Толик глазами дал мне понять, что дела плохи.

— Мы пришли ранее намеченного срока, чтобы выяснить некоторые важные вопросы, — сказал Тадеуш. — Мы столкнулись с ситуацией, в которой имеются неясные моменты.

Казимир старательно отводил взгляд в сторону.

— Как любые предприниматели, или, если хотите, капиталисты, мы считаем, что имеем право на изучение рынка, — продолжал Тадеуш. — Знакомясь с рынком, мы рассматриваем и прорабатываем различные варианты, чтобы выбрать наиболее для нас подходящий. Это практика, принятая во всем цивилизованном мире. И вдруг замечаем, что за нами устанавливается слежка.

— Какая слежка? — опешил я.