Скотт Туроу - Личный ущерб Страница 9

Что касается небезызвестной Ивон Миллер, то она быстро откликнулась на объявление, помещенное в начале января в «Юридическом бюллетене» о приглашении на работу в фирму «Фивор и Диннерштайн» юридического работника без диплома. С ней беседовали Мортон, Робби и старший менеджер Эйлин Рубен. Она пришла на интервью в аккуратном голубом костюме, белой блузке с оборками и очень идущем костюму довольно дорогом жемчужном ожерелье, которое, наверное, после окончания колледжа надевала не более четырех раз. Очкам Ивон предпочла контактные линзы и по настоянию Сеннетта сделала яркую модную прическу в салоне Элизабет Арден[8] на Мичиган-авеню в Чикаго, куда летала за счет ФБР. Там ее сделали яркой блондинкой.

Когда Ивон Миллер впервые вышла на работу, Робби совершил с ней краткую экскурсию по офису. Показал расположение комнат, представил служащим, не переставая бахвалиться богатой обстановкой. Яркие современные картины, скульптуры, массивные часы, стены, обитые шелковыми обоями цвета персика. В конференц-зале стоял длиннющий стол — такие Ивон видела только в музеях, — этакий овальный монолит, окруженный креслами, созданными по эскизам модного итальянского дизайнера. В полированной поверхности стола отражался свет, косо падающий из широких окон тридцать пятого этажа «Лесюэр». Фивор называл эту комнату дворцом.

— Видите, мы намазываем масло толстым слоем, — сказал он. — Для камуфляжа. Понимаете, что я имею в виду?

Ивон Миллер не понимала.

— Свою первую работу в качестве адвоката я получил у Питера Нойкрисса. Вы, конечно, слышали о нем. Нет? Как же так? О Питере слышали все. В газетах его называли «Спец по катастрофам». Тогда можно было просто сказать «Питер», и все, этого было достаточно. Каждый понимал, о ком идет речь. А мы? Кто мы такие? Фивор и Диннерштайн. Приходящих сюда клиентов, людей маленьких, арендующих жилье в многоквартирных домах с коридорной системой или бунгало, а также надменных докторов, являющихся для объяснений, их всех интересовало только одно: преуспеваем мы или нет, умеем ли выигрывать дела. И это нужно было показать. Ездить в «мерседесе», носить дорогую модную одежду, а ваш офис должен выглядеть так, словно в любую секунду в дверь войдет Робин Лич[9]. Когда мы только начинали, я сказал Мортоку: «Давай думать, как нам здесь устроить Голливуд».

«Вот именно, Голливуд», — подумала Ивон. Фивор напомнил ей бесцеремонных нахальных типов, которые появились у них в городе, когда она еще училась в младших классах. В тот период в горах неподалеку возникли два лыжных курорта, обезобразившие окрестности, как два угря на чистом лице. Это были разговорчивые мужчины, большей частью темноволосые, самовлюбленные дельцы вроде Фивора с манерами первого парня в округе. Ивон они казались слизняками, и она чуть ли не удивлялась, не оставляют ли они после себя жирные борозды. Теперь-то она уже опытная, как-никак, десять лет проработала специальным агентом и навидалась разного. Сначала в Бостоне пришлось работать с наркоманами, а это, все знали, хуже некуда. «А здесь что, — говорила Ивон себе, — здесь ничего. Только следить, чтобы он делал свое дело без всяких финтов. А так — плевать на этого мерзавца. Пусть у него будет хоть стригущий лишай. Мне-то что. Лишь бы операция проходила нормально».

Они вошли в кабинет Фивора. Его секретарша Бонита, симпатичная гладкокожая латиноамериканка с копной волос, подвергнутых всевозможным разрушительным косметическим экспериментам, и соответствующим макияжем, поздоровалась. Фивор принялся энергично разъяснять Ивон обязанности помощницы. Она будет заниматься свидетелями, выписывать предписания для явки в суд и на дознания, отвечать за регистрацию и хранение судебных документов, а также встречаться с клиентами для сбора информации по делу.

— И вот еще что, — продолжил Фивор, — с этого момента чтение почты я перекладываю на вас с Бонитой. Пятнадцать лет мучений, разве этого недостаточно? Теперь, когда мне исполнилось сорок, я вдруг понял: жизнь слишком коротка. В мире существуют лишь два непреложных закона: всемирного тяготения и того, что в моей почте всегда содержатся только плохие известия. Я серьезно. Во-первых, разнообразные ходатайства. Вот уж что постоянно отравляет существование. Ответчик нанимает адвокатов с почасовой оплатой. А эти умельцы ради денежек стряпают одно ходатайство за другим. Просто так, чтобы пудрить мозги, поскольку шансов на удовлетворение нет никаких. Ходатайство об отказе в иске. Ходатайство о вынесении судебного решения в суммарном порядке. Ходатайство о пересмотре предыдущего ходатайства. Ходатайство об объявлении Пуэрто-Рико очередным штатом. Можете не верить, но это так. А мы вынуждены нести дополнительные расходы. Ведь нам никто не платит, чтобы отвечать на весь этот дрек[10]. Допустим, я выиграю десять ходатайств, но проиграю одиннадцатое — все равно дело летит в трубу.

Фивор описывал ужасы, с какими Ивон может столкнуться каждое утро, разбирая почту. Письма от клиентов, которых соблазнили другие адвокаты, а потом бросили, часто после нескольких лет работы; извещения о возбуждении встречных исков, инспирированных страховыми фирмами. И, разумеется, никаких чеков там никогда не будет.

— Только плохое, — заключил он.

Все это время Бонита молча, понимающе улыбалась, а затем шеф отпустил ее. Она закрыла за собой дверь, и все шумы офиса — голоса, телефонные звонки, гудение копировальной аппаратуры и факсов — стихли. Ивон и Робби остались одни. Кабинет у него был просторный. Кожаный диван, письменный стол, столики в современном стиле из дерева и стекла. Пол покрывал огромнейший бухарский ковер цвета красного вина. Ивон стояла в центре этого ковра.

Робби фамильярно вздернул подбородок в ее сторону и тихо произнес:

— А теперь признайтесь, как вас зовут на самом деле?

Она секунду помолчала.

— Ивон.

— Да ладно вам. К чему весь этот маскарад? Мое имя вы же знаете.

— Меня зовут Ивон Миллер, мистер Фивор.

Потом он начал спрашивать, откуда она родом и замужем ли. А Ивон снова без всякого выражения выдала свою легенду.

— Боже, — пробормотал Фивор.

— Кончайте этот фарс, — проговорила она тихо и твердо. — Мы проводим важную операцию, и об этом нельзя забывать ни на секунду. Иначе вас ждет неминуемый провал. Забудетесь, ляпнете что-нибудь лишнее…

— Насчет этого не беспокойтесь! — перебил ее Робби. — Я артист, почти профессионал.

Он показал на уголок на своем столе, что-то вроде алтаря, в центре которого стояла фотография жены, Лоррейн, в широкой серебряной рамке, снятая еще до болезни. На ней Рейни — так ее звали близкие — была удивительно красивой. Черные как смоль волосы, аметистовые глаза. Заостренный подбородок, правда, был несколько длинноват, но эта неправильность каким-то образом делала ее именно красивой, а не просто миловидной. Но Робби имел в виду другую фотографию, рядом, на которой он в костюме пирата и гриме что-то изображал, может быть, пел. Под фотографией на пластинке под золото было выгравировано: «Шоу адвокатов, 1990».

— Послушайте, — сказал он, — нам предстоит провести вместе много времени. Так давайте познакомимся ближе. Я всего лишь пытаюсь это сделать. — Он многозначительно промолвил: — Детей у вас, конечно, нет. Верно? Иначе вы бы сейчас здесь не стояли.

Ивон очень хотелось его окоротить (по-своему, так, как она умела), но момент был совершенно неподходящий. И Фивор это тоже понимал.

— Нет, — продолжил он. — Детей у вас нет. Я также полагаю, что вы не замужем. Подобные задания могут выполнять только незамужние женщины. Вряд ли кто-нибудь согласится провести год вдали от семьи. Разведены или вообще никогда не были под венцом? Вот здесь я застрял.

— Может, хватит? — усмехнулась Ивон.

— Расслабьтесь, — посоветовал Робби. Откинувшись на спинку кожаного кресла с хромированными подлокотниками, он явно наслаждался происходящим. — А насчет олимпийских игр мне уже известно.

Тут он ее окончательно достал. Надо же, она только приехала для выполнения секретного задания, а информация об олимпийских играх уже здесь, прискакала впереди нее.

Ивон быстро наклонилась над столом, успев заметить, как Робби поспешно обшаривает глазами ее блузку.

— Послушай, мистер номер триста два — так ты у них проходишь по документам, — кажется, у плохих парней, за которыми мы охотимся, есть очень крутые исполнители. Ты же сам об этом говорил. Так что же ты так развеселился, приятель, будто это не твоя жизнь поставлена на карту? Насколько я могу судить, именно твоя.

Робби скривил губы и потрогал пальцами щеку. Она была чисто выбрита, но отдавала синевой. Он вообще отличался повышенной волосатостью. Даже из-под воротничка выглядывали несколько волосков, в изобилии растущих на груди.

— А как насчет звукозаписи? Джордж сказал, что ты должна носить на себе магнитофон.