Николь Жамэ - Тайна острова Химер Страница 9

Мари почувствовала, как ее затягивает водоворот смятения, усиленный срочной необходимостью принять очень важное решение. Она подумала о Лукасе, который в этот момент ожидал ее у алтаря. Кто мог бросить на него тень сомнения? И именно сейчас! Кто бы это ни был, такой поступок возмутителен.

— Я полностью доверяю Лукасу, — твердо проговорила она. — Правда и то, что я не могу помешать себе думать о Лендсене. О том, что произошло до моей помолвки с Кристианом, о приметах, которые я предпочитаю не знать в такой момент… А если все опять начинается!..

Эдвард вздохнул.

— Я полагаю, эта записочка не помешает тебе сделать то, к чему тянется сердце, нет?

Ей захотелось поцеловать дядю, но она лишь одарила его улыбкой, подобрала свой алый шлейф и протянула ему руку, чтобы он помог ей спуститься с крыльца.

Гул восхищения прокатился под сводом часовни, когда появилась Мари — ослепительная, в красном ореоле. Она медленно шла под руку с Эдвардом под звуки свадебного марша.

Вся тревога Лукаса вмиг улетучилась. Встретив взгляд своей суженой, он прочитал в нем о силе ее любви, нерушимости клятвы, которую она произнесет вместе с ним. Он сказал себе, что эти мгновения навсегда отпечатаются в их душах, и страстно возжелал, чтобы они длились как можно дольше.

Он горько пожалел об этой мысли, когда после произнесения им торжественного согласия священник повернулся к Мари, задавая ей тот же самый священный вопрос. Он увидел, как раскрылись ее красивые губы, но она не успела произнести желаемого слова, так как непонятный шум у входа в часовню заставил ее посмотреть в ту сторону…

На фоне хлынувшего в распахнувшуюся дверь потока солнечных лучей вырисовывался силуэт мужчины. Мари сразу узнала его и поняла, что сейчас может произойти непоправимое, потому что саму ее мгновенно захватила волна волнующих образов. Кристиан… Их первый поцелуй в слепящем утреннем свете… Предложение вступить в брак, сделанное в аббатстве Лендсена… Потом ярость от ее обмана… Его удары и ругательства, когда он орал, что она будет его женой, хочется ей того или нет!

— Нет! — завопил он от входа в часовню.

Этот хриплый крик будто вырвался из его нутра, оглушил и заставил пораженных гостей повернуть головы.

И прежде чем кто-либо успел среагировать, Кристиан Бреа — шкипер и бывший жених Мари — заговорил со всей силой своей любви, убеждая ее отказаться от брака с Лукасом Ферсеном:

— Ты не можешь позабыть обо всех клятвах, которые мы давали друг другу, ты не можешь отдать ему то, что обещала мне! Вспомни о наших детских мечтах, Мари! Вспомни о наших телах, которым была нестерпима разлука! Я люблю тебя, как не способен любить ни один мужчина на Земле, я дам тебе все, что способен дать человек, до самой смерти я буду заботиться о тебе, ловить малейшее твое дыхание, ты будешь моим светочем, моей надеждой! Мари, умоляю, не бросай меня, ты не можешь выйти замуж за этого мужчину, которого ты совсем не знаешь! Мари!

Слезы текли по щекам молодой женщины. Кристиан пробудил в ней эмоции, которые много значили в ее жизни. Но последняя фраза, касающаяся Лукаса, заставила ее вздрогнуть: она была из записки, найденной в букете невесты.

Она растерянно поглядывала то на молящее лицо Кристиана, то на пылающее лицо Лукаса. Сделанное ею усилие показалось ей самым болезненным из совершенного в жизни. Она повернулась к священнику и дала ему знак продолжать. Озадаченный кюре неуверенно продолжил, то и дело кидая беспокойные взгляды на Кристиана.

Мари всем существом ощущала, как пронзают ее его глаза. Но она знала, что одним лишь словом распнет его. И понадобилась вся ее воля, чтобы произнести «да», кинжалом вонзившееся в сердце шкипера. Она услышала его удаляющиеся шаги, глухой стук двери, закрывшейся за ним.

— Объявляю вас мужем и женой, — не без облегчения закончил священник.

У нее еще нашлись силы улыбнуться Лукасу и прошептать:

— Поцелуй меня, любовь моя, поцелуй меня.

Лукас, как и Мари, счастлив был окунуться в атмосферу разудалой музыки и праздника. Не расставаясь ни на минуту, они танцевали, пили, смеялись, вновь танцевали… Никто из приглашенных, весело снующих между парком и замком, казалось, и не вспоминал об инциденте в часовне. На танцевальной площадке влюбленная Вивиан кружила в объятиях Фрэнка, а рыжеволосая красотка Келли в облегающем платье в одиночестве играла бедрами. Дора, вся в хлопотах, неодобрительно посматривала на дочь и наконец призвала ее к порядку, сунув в руки поднос с грязными рюмками.

Чуть вдалеке под звуки ирландской музыки извивалась в танце молодежь. Жюльетта сошла с танцплощадки, чтобы лучше слышать бебифон, с которым не расставалась, чтобы не пропустить, когда ребенок заплачет. Она знаком показала Ронану, что поднимется к их сыну. Едва она повернулась спиной, как Жилль, красивая, но необычно накрашенная, буквально прильнула к Ронану, открыто посягая на него. Сначала тот старался сохранять дистанцию, но наглость Жилль явно не оставляла его равнодушным.

Молодые танцевали, нежно обнявшись, когда к ним подошел обеспокоенный Марк. Не видели ли они Элен?

Первым ее нашел Пьеррик.

Утомившись от множества людей, он пошел прогуляться по парку и спустился до частной бухточки, где тихо покачивался гидроплан, причаленный к понтону.

Мать Лукаса была там, она стояла на дощатом настиле лицом к открытому морю.

Легкий туман накрывал море белесой вуалью.

Пьеррик молча подошел к ней и, очутившись рядом, заметил, что ее трясет. Растроганный видом этой женщины, похоже, потерявшейся в этом мире, как и он сам, он снял пиджак и неумело накинул его на хрупкие плечики.

Элен вытянула вперед руку, пальцем указывая на север.

— Огонь… Огонь…

Голос ее звучал глухо и испуганно. Глаза лихорадочно блестели.

Заинтригованный Пьеррик всмотрелся в сумерки, стараясь различить огонь, о котором говорила Элен. Но на сколько хватало глаз, виднелись лишь туман, море и далеко-далеко — ближний берег острова Химер.

Как мог, Пьеррик попытался успокоить тревогу, природу которой не понимал.

Вдруг мать Лукаса вцепилась в его руку, сжав ее с неожиданной силой.

— Надо уходить… Быстро… Быстро… Лукас.

Тогда он легко взял ее за руку. Она не оказала ни малейшего сопротивления, и он ее повел туда, где продолжалось празднование.

Позднее, когда Элен спала, Лукас вновь обнял Мари, решив позабыть обо всем, что произошло.

— Еще пинту! — велел Кристиан низенькому официанту, чья рыжая шевелюра была еле видна над подносом, уставленным кружками с шапками пены.

Рыжик многозначительно покосился на картонные квадратики, накопившиеся под последней кружкой клиента. Еще одну пинту он, пожалуй, выдержит и способен будет расплатиться. Кристиан неуверенным жестом раздавил сигарету так, что сдвинулась пепельница. Он большими глотками допивал кружку и не заметил, как в паб вошла какая-то женщина. Она оглядела окутанный табачным дымом зал, увидела его и с выражением отчаяния и скрытого гнева на лице подчеркнуто умышленно села рядом, неодобрительно буравя его взглядом. Кристиан, хотя и оглушенный алкоголем, поднял голову.

— Анна… Какого черта ты здесь делаешь?

— А ты? В Ла-Рошели все ждут тебя на регате, а ты без предупреждения удрал!

— Как ты меня нашла?

— За дурочку меня принимаешь? Пропустить соревнования ты можешь только по одной причине — Мари.

Анна говорила с ним жестко, но хотела лишь одного: обнять брата, приласкать, утешить, развеять тоску. С отчаянием в голосе он пробормотал:

— Мари… Она сказала ему «да».

Анна, разделяя горе брата, погладила его по голове.

— Тебе нужно ее забыть, ты…

Она не успела договорить. Возбужденный алкоголем Кристиан грубо оттолкнул ее.

— Никогда! Я ни за что не допущу, чтобы она вышла замуж за этого типа! Я убью его, этого гада, убью!

— Остановись, замолчи!

— Отстань от меня! Ты не сможешь понять! Даже ее я предпочел бы видеть мертвой!

Мари расхохоталась над какой-то шуткой Лукаса, затем, запыхавшаяся и слегка под хмельком, покинула танцплощадку и села рядом с Эдвардом, предупредительно протянувшим ей бокал. Через два стула от них Алиса с горечью наблюдала за тесным согласием, установившимся между ее отцом и Мари. Она схватила с подноса бокал и одним глотком осушила его, заливая разгорающийся в ней гнев.

Лукас тоже присел за стол. Он оказался в плену у своего горячего поклонника Ангуса, шестидесятилетнего здоровяка, местного жандарма, очень ценившего его, как знатока преступлений на ритуальной почве. Усадив Лукаса за стол, он забрасывал его вопросами.

Громкий смех, донесшийся от места, где находились Эдвард и Мари, явился для Алисы последней каплей, детонатором. Годы душевного одиночества, огорчений, несправедливости, забытости вырвались наружу взрывом, бросившим ее к Мари. Крича и трясясь от ярости, она осыпала ее оскорблениями, повергнув присутствующих в состояние шока. Мари попыталась успокоить ее, чтобы не позволить ей испортить праздник. Но от этого неистовство Алисы только возросло. Она бросилась на Мари, требуя немедленно отдать ей платье Салливанов, обзывая ее узурпаторшей, вестницей несчастья, посягательницей на наследство… Эдвард обхватил дочь за плечи, но Алиса, заливаясь слезами, выплеснула накопившуюся злобу на своего отца.