Джеффри Линдсей - Двойник Декстера Страница 9

Конечно, Рита никогда не узнает, кто я есть на самом деле, конечно, если бы я сам не сказал бы об этом. Я старался всеми силами удержать ее в счастливом неведении об истинном мне, Декстере Тёмном, весёлом вивисекционисте, живущим ради шуршания клейкой ленты, блеска лезвия, и запаха страха, исходящего от действительно нехороших людей, заработавших свой билет на Землю Декстера, убивавшие невинных людей и, так или иначе, проскользившие через зияющие трещины в системе правосудия.

Рита никогда не узнает о моей другой стороне, и также мне хотелось бы, чтобы Лили-Энн тоже не знала о ней. Мои моменты с новыми друзьями наподобие Валентайна были частными, или были таковыми до ужасного несчастного случаю со Свидетелем. На мгновение я подумал об этом и оставшихся именах в моем списке “Хонда”. Одно из тех имен было верным, должно было быть, и когда бы я узнал, которое из них, я мог бы почти испытать волнение поимки его и обмоткой клейкой лентой, почти услышать приглушенные визги боли и страха.

И поскольку мой разум блуждал вокруг моего хобби, я совершил ужасное преступление, жуя свиную отбивную Ритиного приготовления, не оценив её вкуса. Но, к счастью для моих вкусовых рецепторов, я воображал Свидетеля, связанного по рукам, я сидел немного огорченный с вилкой в руках, отогнал мои приятные грёзы и продолжил свой ужин. Я забил свой рот оставшимся рисом, прожевал его и, как только я съел оставшийся каперс на моей вилке, как Рита сказала: “И, так или иначе, это не покрывает страховку… Но у меня должна быть хорошая премия в этом году, и фигурные скобки очень… Астор не очень часто улыбается, не так ли? Но может быть ее зубы… Она внезапно остановилась, махнула рукой и сгримасничала. “Ох, Лили Энн”, - сказала она.

“Тебе нужно сменить подгузник”. Рита встала и понесла ребенка на пеленальный стол, оставляя после себя запах, который был определенно не запахом свиной отбивной, и я поставил свою пустую тарелку и откинулся на диван со вздохом: “Декстер Наелся”.

По некоторой странной и очень раздражающей причине, вместо того, чтобы позволить дневным заботам убежать в дымку откормленной удовлетворённости, я качал головой вперёд назад и думал о Марти Клейне и об ужасной лепёшке, которая была его трупом. Я действительно не знал его хорошо, и даже если я знал, я не способен ни к какому виду эмоциональной связи, даже грубой и мужественной, настолько популярной в моей работе. И трупы не беспокоят меня; даже если я иногда не был вовлечён в их создание, рассматривание и касание их является частью моего работы. И, несмотря на это, я бы не хотел, чтобы мои коллеги знали то, что мертвый полицейский тревожил меня не более чем мертвый адвокат. Но труп, как этот, полностью расплющенный кувалдой, очень сильно отличался от обычных трупов, он почти сверхъестественный.

Ярость измельчения, с которым был уничтожен Клейн, была совершенно психической, конечно, но факт, что это было так тщательно, и заняло очень много времени, было далеко за пределами нормального, удобного, смертоносного безумия, и я счел это очень тревожащим. Это потребовало выдающейся силы, выносливости, и, самое пугающее, безусловно, холодного контроля на протяжении всего дикого процесса, так как нужно было не зайти слишком далеко и дать умереть слишком быстро, прежде, чем все кости были сломаны.

И по некоторым причинам, у меня было очень сильная уверенность, что это не был простой и относительно безопасный единственный эпизод, в котором кто-то пересёк черту и был в безумии в течение нескольких часов. Это выглядело как шаблон, образ жизни, состояние, которое было постоянным. Безумная сила и ярость, объединенная с холодным контролем, который я не мог вообразить, какое создание было способно на это, и я действительно не хотел даже знать. Но я снова почувствовал, что мы найдем еще расплющенных полицейских в ближайшем будущем.

“Декстер?” - Рита тихо позвала меня из спальни.

“Почему ты не ложишься спать?”

Я посмотрел на часы в телевизоре: почти полночь. Простой просмотр времени заставил меня понять, насколько усталым я был. “Уже иду”, - сказал я. Я встал с дивана и потянулся, чувствуя, что очень желанная сонливость проходит через меня. Это было время для сна, и я буду волноваться о Марти Клейне и его ужасной смерти завтра. Буду вспоминать об этом зле каждый день; по крайней мере, в очень хорошие дни. Я поставил свою тарелку в раковину и лёг спать.

Из далекого, тусклого, глухоупакованного мира сна я почувствовал, как тревожное чувство пробирается в мою голову и, как будто в ответ на неопределенный, но требовательный вопрос, я услышал громкий и взрывной мощный звук, и я проснулся, из моего носа капало от мощного чиха. “О, Господи”, - сказала Рита, садясь рядом со мной.

“Ты простудился от всего этого… Я знала, что так и… Вот, возьми носовой платок”.

“Багодарю”, - сказал я. И я встал с постели и взял платок и приложил его к носу. Я чихнул снова, на сей раз в платок, и почувствовал, что он выпадает из моих рук. “Охг”, - сказал я, поскольку слизь капала на мои пальцы и тупая боль прошла сквозь мои кости.

“Ох, ради Бога… Вот, возьми другой платок”, - сказала Рита. “И сходи помой руки, так как… Посмотри на время, пора вставать так или иначе. И прежде, чем я успел сделать не больше, чем приложить еще один платок к носу, она уже полностью проснулась и встала из кровати, оставив меня сидящим и капающим, и задающимся вопросом, почему злая судьба причиняет такие страдания бедному, не заслуживающему мне. Моя голова раскалывалась, и я чувствовал, что она была наполнена мокрым песком, он стекал по всей моей руке, и в добавление ко всему, я должен встать и пойти на работу, моя голова вяло кружилась в тумане, я не был уверен, что сумею сообразить, как.

Но одна из вещей, в которой Декстер действительно хорош, это изучение и следование образцам поведения. Я жил своей жизнью среди людей, и они все думают и чувствуют и действуют способами, которые абсолютно чужды мне, но мое выживание зависит от представления совершенной имитации эмоций, проявляемыми ими. К счастью для меня, девяносто девять процентов всей человеческой жизни тратятся на повторение одних и тех же действий, повторении одних и тех же избитых клише, передвижению наподобие зомби через одни и те же шаги танца, мы тащимся через вчера и позавчера и поза поза вчера. Это кажется ужасно тусклым и бессмысленным, но это действительно имеет много смысла. В конце концов, если Вы только должны следовать по одному и тому же пути каждый день, Вы не должны думать вообще. Принимать во внимание, как хорошие люди занимаются любой умственной деятельностью более сложно, чем жевать, это не то, что лучше всего для всех?

Таким образом, в очень юном возрасте я учился наблюдению за людьми, задерживающимися за своим основным единственный ритуалом, или двумя, и затем повторяющие те же шаги снова с безупречной мимикрией. Этим утром мой талант сослужил мне хорошую службу, поскольку я шатался от кровати и в ванную и обратно, в моей голове было абсолютно пусто, кроме мокроты, и если я не выучил наизусть то, что я предположительно должен делать каждое утро, я не думаю, что смог бы сделать это. Тупая боль главного насморка просочилась в мои кости и вытолкнула всю способность размышлять из моего мозга.

Но шаблон того, что я делаю утром, оставался прежним: душ, бритье, чистка зубов, и спотыкающаяся ходьба к кухонному столу, где у Риты была чашка кофе, ожидающая меня. Когда я потягивал его, я чувствовал маленькую искру жизненного мерцания в ответ, она поставила тарелку яичницы передо мной. Это, возможно, был эффект кофе, но я помнил, что нужно делать с яйцами, и я сделал это очень хорошо, слишком. И, поскольку я доел яичницу, Рита бросила пару таблеток от простуды передо мной.

“Возьми их”, - сказала она. “Ты почувствуешь себя лучше, как только они… Ох, посмотри на время. Коди? Астор? Вы опаздываете в школу!” Она долила кофе в мою чашку и торопливо пошла в холл, где я услышал её крик, будящей двух нежелающих вставать детей. Минуту спустя Коди и Астор с глухим стуком уселись за стол, и Рита поставила тарелки перед ними. Коди машинально стал есть сразу, но Астор поставила лицо на локти и с отвращением посмотрела на яйца.

“Она жидкая, я хочу кукурузные хлопья”.

Вся часть утреннего ритуала: Астор никогда не хотела ничего, что Рита давала ей поесть. И я счел странно успокаивающим то, что я знал, что произойдет затем, поскольку Рита и дети следовали каждому утреннему сценарию, и я ожидал, когда подействуют холодные таблетки, возвратят мне силу ясной мысли. До тех пор, я ни о чём не волновался; я не должен был делать ничего, но должен следовать шаблону.

ГЛАВА 5

Шаблон оставался правильным, когда я приступил к работе. Тот же офицер сидел за столом и кивнул на моё удостоверение; те же люди набились в лифт, когда я поехал на второй этаж. И в ожидании меня, в кофейнике было очевидно то же самое мерзкое варево, которое было там с незапамятных времен. Все очень утешительно, и из благодарности я фактически попытался выпить кофе, делая шокированное лицо, как только я делал глоток. Ах, утешение глупой рутины.