Уоррен Мерфи - Заговор на Нуич-стрит Страница 9

Доктор Брайтуэйт позвал санитара, чтобы тот вывел старикашку. Никто не отозвался. Брайтуэйт еще раз попросил его выйти вон – хилый дед не шевельнулся, хотел схватить его за плечо – плечо выскользнуло из рук. Брайтуэйт толкнул его в грудь. Старикашка вряд ли весил больше сорока пяти килограммов, но даже не сдвинулся с места под напором восмидесятикилограммового доктора, который, кстати, за последний месяц немного похудел. Брайтуэйт толкнул его снова – безрезультатно.

Разъяренный Брайтуэйт бросился на старика. И отлетев, словно мячик, оказался на полу.

– Вам очень повезло. Мне могут понадобиться ваши услуги, – сказал старик. Все последующие дни он неотлучно находился рядом с пациентом, наблюдая за доктором и время от времени задавая дурацкие вопросы касательно того или иного инструмента.

– Хорошо, – промолвил он наконец, – может быть, вам удастся его спасти. – Старик вышел, и с тех пор его не было видно.

С точки зрения рефлексологии пациент являл собой нечто феноменальное. Прикосновение к отдельной мышце вызывало целую серию ответных движений, как будто она обладала памятью или была запрограммирована. Легкий удар по колену, например, вызывал комплекс ответных движений рук, движений настолько быстрых, что рук практически не было видно.

А полубессознательное бормотание? Если верить этому бреду, пациент был казнен на электрическом стуле и стал человеком – супероружием без прошлого, без личности. Можно было разобрать: «Чиун», «Вот так-то, дорогой!» и «Прямо в сердце».

В бреду пациента, очевидно, мучили воспоминания о множестве убитых им людей. Он бормотал что-то о равновесии, об ударах, о состоянии повышенной готовности. Мышцы сокращались, приоткрывались глаза, он на мгновение приходил в себя и снова терял сознание.

Доктор Брайтуэйт смотрел на лежащего перед ним. Что же все-таки произошло с этим человеком? Ответа на этот вопрос у медицины не было. Единственное, что было хоть немного похоже на объяснение, – слова азиата в первый день. Гамбургер. Х-м-м. Гамбургер?

Доктор Брайтуэйт задумчиво потрогал усиленный стальными лентами ремень. Гамбургер. Он посмотрел на часы. Ему было велено не беспокоить азиата до половины шестого. Гамбургер… Нервная система.

Брайтуэйт быстро вышел из залитой светом операционной и, пройдя по коридору, постучал в дверь. Подождал. Из-за двери доносились звуки органа, исполнявшего мелодию – заставку к телесериалу – одной из «мыльных опер», как их называют. Дверь отворилась.

Престарелый азиат, облаченный в алое кимоно, осведомился, почему доктора Брайтуэйта не научили в детстве правилам приличия и где он, доктор, воспитывался, что считает себя вправе нарушать процесс творческого восприятия личности?

– Гамбургер, о котором вы говорили. Откуда пациент взял его?

– Из грязи, неведения и глупости.

– Нет, как называлось то место, где он его купил?

– Оно должно называться «Пес и сукин сын»! Название – «Халлоранс хэппи гамбургерс».

– Понятно. Ну, конечно, теперь я понимаю, – сказал доктор Брайтуэйт. – С такой нервной системой, как у него, он, естественно, впал в полукоматозное состояние.

– Потому что нарушилась его внутренняя гармония!

– Нет, нет! Глютамат натрия, вот в чем дело. Для сети закусочных «Халлоранс» гамбургеры изготовляют из низших сортов мяса и из жил. Они продаются по дешевке, а чтобы сделать их съедобными, туда добавляют побольше глютамата натрия – так называемой «вкусовой приправы». От этого страдают иногда даже обычные люди, а с его нервной системой… он просто впал в кому.

– Вы говорите загадками.

– Вы были правы, все дело в гамбургере!

– Дело в нечистоте животного жира, в потворстве собственным низменным инстинктам и в отсутствии самодисциплины.

– Нет, в глютамате натрия.

– Говорю вам, сын Мастера Синанджу нарушил гармонию и чистоту своей сущности! Я объясняю просто и доступно, а вы твердите «глютамат натрия». Что это такое?

– Глютамат натрия – это химическое вещество.

Старик кивнул.

– Оно содержится в пище.

Старик кивнул.

– Оно было в гамбургере, который съел пациент.

Старик кивнул.

– Глютамат натрия подействовал на его нервную систему.

Старик кивнул.

– Из-за этого его чрезвычайно чувствительная нервная система вышла из строя.

Старик ухмыльнулся.

– Вы чрезвычайно глупы, а еще врач. Я ни слова не понял. Пройдемте к моему сыну. Ему лучше?

– Пока нет, но мне кажется, что скоро наступит улучшение. Может быть – сегодня, а скорее всего – завтра или послезавтра.

– Прошу вас об одолжении, – сказал старик.

Брайтуэйт изобразил почтительное внимание.

– Когда я объяснял вам, почему пострадал этот человек, то оговорился и случайно назвал его сыном Мастера Синанджу, хотя он и белый.

Брайтуэйт кивнул. Он помнил эту идиотскую болтовню.

– Вашему пациенту об этом знать не нужно. Если он станет считать себя в душе корейцем, то не сможет жить с этой мыслью, ведь я называю его белым.

– Он принадлежит к европеоидной группе, – согласился доктор. – Я бы сказал – смесь средиземноморского и северноевропейского типов. Судя по слегка выдающимся скулам, в нем может быть славянская кровь. Одно можно сказать с уверенностью: он относится к белой расе.

– Называть его белым могу только я, понятно?

Вечером, пока пациент доктора Брайтуэйта боролся с остаточным действием глютамата натрия, старый азиат, казалось, был счастлив. Он что-то мурлыкал под нос и поцеловал пациента в лоб. Время от времени улыбался и даже слегка пританцовывал на месте. Но стоило пациенту открыть глаза, моргнуть и спросить: «Где я?», старик неожиданно пришел в ярость, замахал хрупкими костлявыми руками и завопил:

– Ты умер! Ты должен был умереть! Неблагодарный, ужасный, недисциплинированный белый человек! Ты – белый, и всегда будешь таким, ты белым родился и белым умрешь! Белый человек со своими гамбургерами!

– Чиун, ради Бога, перестань. Что произошло? – спросил пациент доктора Брайтуэйта и удивленно посмотрел на ремни, притягивающие к столу его конечности. – Кто этот чудак со стетоскопом?

Престарелый азиат разозлился еще пуще.

– Кто этот?! Кто тот?! Что это?! Что то?! – еще громче заверещал кореец. – Тебя интересует всякая ерунда, ты задаешь дурацкие вопросы, но не интересуешься тем, что второпях запихиваешь в рот!

Терпению доктора Брайтуэйта настал конец. Он решил немедленно покинуть этот сумасшедший дом, известив доктора Смита о том, что пациент выздоравливает. Он по горло сыт этим цирком, упрятанным на барже под кучами угля.

– Послушайте, вы, – строго сказал он пациенту, – опустите сейчас же голову на стол!

– Чиун, где мы находимся? – спросил пациент, не обращая на доктора никакого внимания.

– Ах, как это важно! Это тебя интересует, ты без этого не выживешь! – закричал азиат по имени Чиун. В его воплях слышались, однако, нотки удовлетворения.

– Вас зовут Римо, не так ли? – спросил Брайтуэйт. – А как ваша фамилия?

– А ваша? – поинтересовался Римо.

– Я задал вам вопрос. Если не ответите – останетесь пристегнуты к столу.

Пациент хмыкнул, без видимого усилия разорвал ремни и с грацией балерины соскочил на пол.

– Чиун, кто этот человек?

– Кто твой желудок, вот в чем вопрос!

Со стороны входа в импровизированный госпиталь послышались энергичные, уверенные шаги. Дверь отворилась, и в операционную вошел доктор Харолд Смит с невозмутимым выражением на кислой физиономии.

– Ваши крики слышны снаружи. Прекратите!

Он мрачно посмотрел на пациента.

– Хм, очень хорошо, доктор Брайтуэйт. Мне бы хотелось побеседовать с вами наедине, если не возражаете.

– Мне тоже надо сказать вам пару слов, доктор Смит!

– Не сомневаюсь. Я вам все объясню. Подождите, пожалуйста, в коридоре. Я должен сначала переговорить с вашим пациентом.

Брайтуэйт гневно взглянул на Смита.

– Я буду ждать в комнате в конце коридора, но хочу предупредить, что у вас будет только десять минут для того, чтобы объяснить, что здесь происходит. Десять минут и ни секундой больше!

Брайтуэйту не пришлось собирать вещи, так как у него их не было. В комнате, служившей ему спальней, он прихватил пластиковый пакет, в котором лежал странный инструмент из металла и черного пластика. Инструмент этот напоминал внешним видом небольшую электрическую дрель, хота и не нуждался в источнике тока. Доктор заправил инструмент сильнодействующим нервно-депрессантным препаратом. Это был автоматический шприц, используемый для массовых прививок и вакцинаций. Доза препарата, заправленная Брайтуэйтом, была практически смертельной. Но его уже не волновали проблемы исцеления: речь шла о собственной жизни или смерти. Если для спасения понадобится убить, он не задумываясь пойдет на это. Брайтуэйт спрятал автоматический шприц под белый халат. Набранной дозы хватит, чтобы парализовать кого угодно, а этому странному пациенту с его пострадавшей нервной системой она может принести гибель. Что ж, так тому и быть!