Джон Гришем - Камера Страница 9

Под потолком медленно и беззвучно вращались лопасти вентилятора. В напряженной тишине прошла минута, затем другая. Сев прямо, Гарнер Гудмэн уперся локтями в стол.

— Мистер Холл, приветствую ваш интерес к работе pro bono и спешу уверить: ее у нас очень и очень много. Рекомендую только найти другой проект. Тот, что вы выбрали, не подходит для спектакля, который ставят студенты-старшекурсники юридических факультетов.

— Я не студент.

— Сэм Кэйхолл категорически отказался от наших услуг. Боюсь, вы этого так и не поняли.

— Я хочу встретиться с ним.

— Для чего?

— Думаю, он все же разрешит мне представлять его интересы.

— Неужели?

Набрав в грудь воздуха, Адам поднялся и, лавируя меж стопками папок, подошел к окну. Еще один глубокий вдох. Хозяин кабинета терпеливо ждал.

— Раскрою вам секрет, мистер Гудмэн. На сегодняшний день о нем знает лишь Эммит Уайкофф, да и то потому, что у меня не было выхода. Пусть это останется между нами, хорошо?

— Я весь внимание.

— Вы даете слово?

— Я даю слово, — отчетливо выговорил Гудмэн.

Раздвинув полоски жалюзи, Адам бросил взгляд на озерную гладь, по которой скользила белоснежная яхта, и спокойно произнес:

— Сэм Кэйхолл приходится мне родственником.

Гудмэн и бровью не повел.

— Ясно. Далеким?

— У него был сын, Эдди Кэйхолл. После ареста отца Эдди, чтобы избежать позора, перебрался в Калифорнию, сменил имя и постарался забыть прошлое. Однако рок настиг его и на побережье. Узнав в восемьдесят первом году, что отца приговорили к смерти, Эдди покончил с собой.

Заинтригованный пожилой юрист сместился на самый краешек кресла.

— Я — сын Эдди Кэйхолла.

Гудмэн едва слышно присвистнул.

— Выходит, Сэм Кэйхолл — ваш дед?

— Да. До семнадцати лет я ничего об этом не знал. По дороге с похорон отца о деде рассказала мне его родная сестра, моя тетка.

— Уфф!

— Вы дали слово.

— Можете не напоминать. — Пересев на стол, Гудмэн пошевелил мысками ботинок, уставился взглядом в наглухо закрытые жалюзи. — А Сэму известно?..

— Нет. Я появился на свет в округе Форд, Миссисипи. Городок называется Клэнтон, не Мемфис, хотя мне всегда говорили, что родился я в Мемфисе. Звали меня тогда Алан Кэйхолл, но и это я выяснил много позже. Когда мне исполнилось три года, родители уехали из штата и никогда больше не вспоминали о нем. Мать уверена, что со дня отъезда контакт между Эдди и Сэмом так и не был восстановлен. Она написала о смерти мужа в тюрьму, но ответа не получила.

— Черт, черт, черт! — неслышно шептал Гудмэн.

— До конца еще далеко, мистер Гудмэн! Наше семейство — не подарок.

— В этом нет твоей вины, сынок.

— По воспоминаниям матери, отец Сэма являлся активным членом Клана, принимал участие в судах Линча. Наследственность у меня, видите ли, не из лучших.

— Но отец-то был другим!

— Отец наложил на себя руки. Не хочу углубляться в детали, но это я обнаружил его тело и успел до прихода домой матери и сестры убрать самые неприятные свидетельства свершившегося.

— Вам было тогда семнадцать лет?

— Почти семнадцать. Восемьдесят первый год, то есть девять лет назад. А потом, после похорон, тетка рассказала правду. Мрачная история Сэма Кэйхолла запала мне в душу. Я часами просиживал в библиотеках, листал подшивки газет, журналы. Информации в них было с избытком. Я выучил наизусть приговоры всех трех судов, слово в слово вытвердил каждую апелляцию. Поступив в юридическую школу, стал собирать материалы о том, как вела дело Кэйхолла ваша фирма. На мой взгляд, работа, которую вы проделали вместе с Уоллесом Тайнером, может считаться эталонной.

— Лестно слышать.

— Я прочитал сотни книг и тысячи статей, посвященных Восьмой поправке[5] и применению смертной казни. Четыре книги были написаны вами, со статьями сложнее, не помню. Конечно, в этой фирме я лишь новичок, но в данном вопросе подкован, кажется, неплохо.

— Полагаете, Сэм доверится вам как юристу?

— Не знаю. Но он — мой дед. Я просто должен увидеть его.

— Вы говорили, никаких контактов?

— Никаких. Лица Сэма я абсолютно не помню. Много раз намеревался написать ему, но письма оставались неотправленными. Не могу сказать почему.

— Это и так понятно.

— А вот мне ничего не понятно, мистер Гудмэн. Не понимаю, для чего я пришел сейчас в этот кабинет. Я мечтал стать летчиком, но начал изучать юриспруденцию — потому что слышал некий внутренний зов. Будто кто-то молил меня о помощи. Наверное, этим «кем-то» и был мой свихнувшийся дед. Мне сделали пять заманчивых предложений, а я выбрал вашу фирму. У нее одной хватило мужества представлять интересы осужденного на казнь и не требовать за свой адский труд гонорара.

— Об этом следовало сказать еще до того, как вас приняли.

— Да, пожалуй. Но никто и не спрашивал, является ли мой дед клиентом фирмы.

— И все же не стоило быть таким скрытным.

— Что же, теперь меня уволят?

— Сомневаюсь. Чем вы занимались последние девять месяцев?

— Девяносто часов в неделю проводил в этих стенах. Спал на рабочем столе, обедал в библиотеке, грыз сборники постановлений Верховного суда, готовясь к экзамену по адвокатуре. Словом, проходил обкатку, которой вы подвергаете каждого новичка.

— Считаете ее идиотской затеей?

— У меня крепкий хребет. — Адам вновь приник глазом к щелочке в жалюзи. — А почему бы вам не поднять их? Отсюда открывается отличный вид.

— Я любовался им не раз.

— За такой не жалко отдать и душу. В моей каморке вообще нет окна.

— Работай, сынок, аккуратно подбивай счета, и в один прекрасный день этот кабинет станет твоим.

— Только не моим.

— Собираетесь нас покинуть, мистер Холл?

— Очень может быть… как-нибудь потом. Но пока пусть это тоже останется моим секретом. Пару-тройку лет поработаю здесь, а затем надеюсь открыть собственную контору. Знаете, где не нужно будет смотреть на часы. Меня больше привлекает бескорыстная деятельность на благо общества. Типа той, что заняты вы. Pro bono.

— Значит, проведенные в стенах «Крейвиц энд Бэйн» девять месяцев вас разочаровали?

— Нисколько. Однако разочарование неизбежно. Не хочу тратить жизнь на то, чтобы защищать состоятельных мошенников и изворотливые корпорации.

— В таком случае вы явно ошиблись с выбором места работы.

Приблизившись к столу, Адам в упор посмотрел на Гудмэна:

— Именно так. Поэтому прошу вас о переводе. Уайкофф согласится отпустить меня на несколько месяцев в Мемфис, где я вплотную займусь делом Кэйхолла. Будем считать это отпуском, но с полным содержанием, конечно.

— Что еще?

— В общем-то ничего другого нет. Неплохой выход, согласитесь. Ведь здесь я — новичок, всего лишь один из многих. Но у вас полно бойких юношей, готовых работать по восемнадцать часов в сутки и закрывать своими счетами целых двадцать.

Гудмэн расслабился, на лице его появилась мягкая улыбка. Качнув головой, юрист негромко заметил:

— Признайся, сынок, ты все спланировал заранее. Я имею в виду, ты выбрал нашу фирму потому, что она защищала Сэма Кэйхолла, потому, что у нас есть офис в Мемфисе.

Адам повел плечом:

— Так сложилось. Я не знал, когда наступит этот момент, но план у меня действительно имелся. Только не спрашивайте, каким будет мой следующий шаг.

— Сэму осталось всего три месяца, если не меньше.

— Я в любом случае должен что-то делать, мистер Гудмэн. Не позволит мне фирма взять его дело — что ж, тогда я, наверное, уйду и попробую действовать на свой страх и риск.

Гарнер по-юношески ловко спрыгнул со стола.

— Не спешите совершить глупость, мистер Холл. Проблема вполне разрешима. Но мне потребуется известить обо всем Дэниела Розена, управляющего. Думаю, он согласится.

— Репутация у него пугающая.

— И все-таки обещаю переговорить с ним.

— Он может согласиться — с вашей подачи.

— Я в этом не сомневаюсь. Перекусить не желаете? — Гудмэн снял со спинки кресла пиджак.

— Самую малость.

— Пошли.

Народу в крошечном ресторанчике за углом почти не было. Мужчины уселись за небольшой столик у окна, выходившего на проезжую часть. Поток машин едва двигался, между ними суетливо лавировали озабоченные пешеходы. Официант принес Гудмэну увесистый кусок жирного паштета из гусиной печенки, Адам заказал чашку куриного бульона.

— Сколько сейчас в Миссисипи человек осуждены на смертную казнь? — спросил старший.

— Месяц назад их было сорок восемь. Двадцать пять чернокожих и двадцать три белых. Последний раз приговор приводился в исполнение два года назад. В газовую камеру вошел тогда Уилли Пэррис. На очереди Сэм Кэйхолл, и спасти его может только маленькое чудо.

Гудмэн торопливо прожевал толстый бутерброд, вытер салфеткой губы.