Эдуард Веркин - Кошмар с далекой планеты Страница 10

Барбаросса утонул в реке. И Ермак. В трясине никто. Видимо, утопление в трясине было скорбной участью людей простых и невыдающихся. И меня. Конечно, еж был гигантским, а трясина коварной, однако, как водится, история сметет эти детали со своих скрижалей. Останется же простой факт – великого и грозного Антона Жуткина… тьфу ты, совсем сбили с мысли, Антона Уткина загнал в трясину еж. Несколько сомнительная гибель… ироническая, прямо так скажем.

Я дернулся, стараясь освободиться. Конечно же, не получилось. Еж тем временем прекратил оплакивать свой утерянный язык и снова заинтересовался мной. И в этот раз в его глазках читался не только голод, но еще и гнев. Гневный ежик гневно ежит, гадки гадкие в Бразильи…

Ежик воинственно прорычал и накинулся на дерево, и стал в ярости его грызть. Какой идиотский, однако, еж, просто замшелый какой-то… Впрочем, получалось у него неплохо – грызть. Откусывал большие куски, выплевывал, откусывал – выплевывал. Вот оно, мобильное бешенство, как людей уродует. То есть ежей.

Погружение дошло до груди, я немножко заволновался. Потому что я понял ежиный план – он перегрызет эту ракиту, она упадет в болото рядом со мной, еж по раките потихонечку до меня доберется и перекусит.

Сначала отъест уши, могу представить.

Я заволновался сильнее, когда он догрыз до середины, и дерево начало потрескивать. Как-то быть объеденным бешеным ежом не хотелось. Еж между тем ярился – он разгрыз дерево уже почти до конца…

Кстати, такое тоже бывало, кажется, штамм «Гулливер». Увеличивал размеры жертвы в восемь раз. И агрессивность. Помню-помню, кажется, на Ганимеде. Там на астростанции некий энтузиаст содержал соловьев. И соловьи эти попущением Вселенной обмобились. Ну, то, что соловьи стали гигантскими, – это ладно, но петь ведь они начали тоже в восемь раз громче. И от этого пения барабанные перепонки разрушались у всех находящихся в окружности двадцати метров. Когда на Ганимед прибыл корабль КС, половина работников станции сошла с ума, другая половина оглохла. Соловьев, разумеется, вывезли на Немезиду.

Видимо, здесь, на Гогене, был тот же штамм. И ежи стали гигантскими.

А дальше опять было смешно. Так, что я даже стал подозревать, что это гигантский еж-неудачник. Есть такие существа, что среди ежей, что среди людей, – притягивают разные глупые неприятности. На них вечно то кирпичи падают, то на банановой кожуре они поскальзываются, а то и в люк проваливаются. Идут-идут – и в люк. Видимо, этот еж был из этой же породы. Хотя, конечно, это ведь не здешний еж, это МоБ, он вселился в ежа и теперь пытается меня слопать. Удачненький день. Впрочем, чему тут удивляться – путь любого великого человека – это путь терний, колючих проволок, побед, свершений и гигантских ежей.

Надо будет потом, ну, когда все эти дела улягутся, проверить насчет этих ежей – как они, на самом деле такие развинченные или это просто мне повезло. Если подобные неудачи – это признак породы, то подобного ежа неплохо бы раздобыть, на сумасшедших животных у нас спрос.

Так вот, еж догрыз дерево, оно хрустнуло, переломилось и роскошно треснуло ежа по голове. Некоторое время этот остолоп стоял, пытаясь понять, что с ним такое случилось. Потом сел. Еще бы не сесть – сосна на голове разломилась.

Сидел, сидел, потом из пасти вывалились два зуба. Хорошо.

Я немного обрадовался – думал, что его все-таки убило. Но этот гад только отряхнулся. И сразу же взялся за другое дерево. Я ушел в трясину еще глубже.

Со вторым деревом еж справился быстрее. И в этот раз дерево не упало ему на голову, дерево чуть не упало на голову мне. В двух метрах. Оно было рядом, но дотянуться до ствола я не мог. Впрочем, как и этот ежара до меня – он было обрадовался, устремился по стволу в мою сторону, добежал, но дотянуться не получилось. А дистанционный язык у него уже отсутствовал.

Еж не терял времени – вернулся на сушу и взялся грызть третье дерево. Я понял: в следующий раз оно упадет или совсем рядом, или вообще мне на затылок.

Подобных инцидентов наверняка не знала мировая история. Джордж Вашингтон прогуливался по берегу Гудзона, и тут на него упало дерево, подгрызенное бобром. И вся мировая история пошла бы наперекосяк, и громоотвод никто бы не изобрел. Или громоотвод все-таки Франклин изобрел? Так или иначе, дерево ни на кого не падало. Особенно подгрызенное ежом.

Я буду первым. Я бы, конечно, предпочел быть первым в чем-нибудь грандиозном, ну, к примеру, быть первым человеком, вступившим в контакт с внеземной цивилизацией, или героем, первым одолевшим в честной схватке восемнадцать жареных куриц.

Дерево дрогнуло. Еще секунда…

Воздел глаза к небу. Ну, бог из машины должен спуститься в сияющей колеснице и спустить мне сверху веревочную лестницу, отделанную бриллиантами.

Но небеса были как-то равнодушны, видимо, я их слегка прогневил своей гордыней и наглостью. Надо наглеть скромнее…

Движение! Опять в глубине, между деревьями, что-то шевельнулось, полунамек на тень, полудвижение, не знаю, мне почудилось, что там кто-то даже есть.

И вдруг я услышал странный звук. Я перевел глаза с неба на землю и увидел ежа. Он сидел возле дерева. Как большая собака. И скулил. Именно скулил, глядел в небо и выл, будто там плыла луна, а он был волком. Жалостно выл.

Жалеет. Ну, что жратва пропала. Как крокодил – льет слезы о своих жертвах.

Еж хныкал все громче и громче, а потом и совсем – лег на спину, вывалил свой уже не очень длинный черный язык набок и заплакал.

Странное поведение…

Может, зверь раскаялся? Может, он решит меня выручить? Может, мой вид пробудил в нем лучшие чувства? Может, гигаеж исправился?

Меня ждало разочарование. Из-за самой толстой сосны показалась Аврора. Ах, Аврора, Аврора! Прибывает всегда в самый последний момент. Что за черта? Наверное, ценит античные трагедии. Надо будет искоренить…

Появилась, «плакса» наперевес, а куртки моей нет. Почесала в задумчивости лысину, посмотрела на меня, спросила:

– Жуткин, это ты?

Я гордо промолчал.

– Аут, я тебя спрашиваю! Это ты?

– Нет, это не я! Это мой брат! Я им из рогатки выстрелил, а он сюда прилетел и завяз! Конечно же, это я!

– Ну, да, трудно обознаться. Весь в грязи, весь воняешь… Слушай, ты там говорил, что каждый буканер должен уметь громко рыгать?

Я промолчал.

– Ну-ка, Жуткин, давай! Рыгни! По нашему, по-буканерски! Чтоб иголки с деревьев посыпались! Чтобы Вселенная содрогнулась!

Издевается. Она издевается. Ну и правильно. Я бы тоже издевался, если бы нашел ее в трясине.

– Давай, Жуткин, рыгни! – призывала Аврора. – Если ты не рыгнешь по-буканерски, я тебя не буду спасать. Вернее, буду, но потом, когда ты утонешь. А это не очень приятно.

Вот так так… А может, у меня сейчас настроения нет? А может, я сейчас не в голосе? Когда она тонула, я, между прочим, не издевался, а спасал ее.

Хотя выбирать мне особо не приходилось, завяз я уже хорошо, по самые уши. Еще чуть – и не смогу дышать.

Я напрягся, собрался с духом, набрал побольше воздуха и громко, от души рыгнул. Как пароход в тумане.

Сосна треснула. И привалила ежа во второй раз. Одни лапы торчали. Так ему и надо, бестолковому.

– Браво! – Аврора похлопала в ладоши. – Теперь ты всем сможешь рассказывать, как убил своей отрыжкой гигантского ежа. Знаешь, Жуткин, мне кажется, это самый выдающийся поступок в твоей жизни. Гордишься?

Я не ответил, грязь бултыхалась уже в непосредственной близости от ноздрей.

Потом Аврора уронила на меня длинную палку. Сначала я вцепился зубами, и Аврора вытащила меня до плеч, и я смог вырвать руку, и схватиться за палку уже рукой. Дотянулся уже до поваленной сосны, и дальше все пошло как по маслу. Выбрался.

До чего же приятно было ступить на твердую почву!

Я был грязен и весел, мне хотелось петь, но я воздержался от музицирования.

– Заметь, – сказала Аврора, – я опять тебя спасаю. Уже в четвертый раз. А какая польза от тебя?

– Огромная, – я принялся стряхивать с себя грязь. – Просто чудовищная польза! И спасла ты меня всего два раза, не преувеличивай свои заслуги. Я тебя тоже спасал… и спасу в будущем. Неоднократно. Я, может, весь мир спасу.

– Ну-ну… Ты дотрагивался до этого дикобраза?

– Это еж, – поправил я. – Неизвестный науке вид, гигантский еж Уткина!

– В честь Уткина назван потому, что чуть не отъел Уткину голову?

Я хмыкнул.

– Ты его «плаксой»? – Я указал на ежа.

– «Плаксой». Двойной разряд. Проваляется еще долго.

– Как ты меня нашла? – спросил я.

– Тебе это не нравится? Ты предпочел бы, чтобы тебя нашел еж имени тебя?

– Ну…

– Услышала твои вопли, вот и прибежала.

– Я не вопил, – сказал я. – Как я мог вопить, если я по горло в трясине был?

– Не знаю… Я слышала, как ты вопил. Наверное, ты вопил, но от страха сам себя не очень слышал.

Я не стал спорить.

– Ладно, – махнул я рукой, – будем считать, что я беззвучно вопил. Такое бывает. Навигатор при тебе?