Владимир Клименко - ... В среду на будущей неделе Страница 10

— Вот это косячок! — восторгался Печерица, азартно потирая смуглые ладони. — Центнеров на полсотни, не меньше! Смотри, смотри, какая густота! — толкал он локтем Лобогрея.

Мыркин скептически усмехнулся:

— Подумать только, уже на весах умудрился прикинуть! Курочка, как говорится, еще в гнезде, а он яички считает…

Павлик напрягал зрение, но ничего не видел, кроме гладкой водной поверхности, пересеченной полоской далекого берега. В одном месте кружились птицы.

«О какой рыбе они говорят? — недоумевал Павлик. — Где же она? Что они, сквозь воду видят?»

О борт «Альбатроса» тихо, как жеребенок, терся остроносый баркас. Павлик до этого видел его бегущим за кормой сейнера на длинном пеньковом буксире. В баркасе находились двое рыбаков: Гундера и Тягун. Иван Иванович недовольно морщился, кусал губы. А Тягун стискивал руками вальки весел и был напряжен так, словно готовился к прыжку.

— Тянет резину, тянет, — басовито ворчал Иван Иванович, поглядывая на Глыбина. — Чего тянет?

— Ждет, чтобы рыбешка села, — в тон ему вторил Тягун.

Начали роптать и остальные рыбаки. Только Глыбин был невозмутимо спокоен и неподвижен.

— Хватит уж волынкой заниматься! — крикнул Лобогрей.

Крик рыбака будто пробудил Глыбина. Он отнял от глаз бинокль и что-то сказал в переговорную трубу. Сощурился, глянул вперед и скомандовал:

— Приготовиться к замету![6]

Брага вмиг оказался на корме «Альбатроса» и проворно взлетел на площадку, словно его подбросила пружина. Мыркин метнулся за надстройку, а Митрофан Ильич, Лобогрей и Печерица схватили по увесистому булыжнику и замерли у борта. Иван Иванович, с виду спокойный, но с разгоряченным лицом, крикнул на палубу:

— Печерица! Эй, Печерица! Что ты камни хватаешь? Тащи пеламидные чучела! Да живее, живее! Вот рохля!

Павлика будто кто толкнул в плечо: «Рохля»! Печерица — тот самый Рохля?! Но, охваченному общей суетой и волненьем, ему некогда было сейчас ломать над этим голову. Мысль, молнией вспыхнувшая в мозгу, так же мгновенно пропала. Павлик бросился к трапу и замер на спардеке. Теперь и он заметил рыбий косяк. Правее форштевня[7] вода была покрыта легкими всплесками, будто в том месте капал невидимый дождь. Над косяком кружилось великое множество чаек. Птицы, складывая крылья, камнем падали вниз. Те, которым посчастливилось схватить неосторожную рыбешку, смешно дергали длинноклювыми головами, проглатывая добычу. Воздух дрожал от суматошных, голодных криков чаек.

— Внимание-е! — прогудел Глыбин. Сказал он это так, как будто пятерней выковырнул слово из самой груди. Занес над головой растопыренную руку, подержал ее немного возле уха, а потом резко бросил к бедру: — Отдавай!

Павлик оглянулся. Баркас сразу оторвался от сейнера и закачался на зыбкой кильватерной[8] дороге. С площадки бурой струей потек в воду невод.

Когда «Альбатрос», замкнув вокруг косяка кольцо невода, сошелся нос к носу с баркасом, на судне поднялся такой тарарам, какого Павлик в представить не мог. Рыбаки закричали, застучали чем попало по чему попало, лишь бы сильней нашуметь, чтобы отпугнуть рыбу в глубь невода, к пробковым поплавкам. В воду градом посыпались камни. Печерица орудовал серебристыми деревяшками, похожими на зубастую пеламиду. Митрофан Ильич тоже принес из камбуза такие фигурки и, бросая их поочередно под корпус сейнера, все время приговаривал:

— А-тю-тю! А-тю-тю! На тебе! На тебе!

Павлик скатился со спардека и принялся швырять за борт булыжники. Он видел в глубине золотистые молнийки скумбрии и старался изо всех сил. Рыба упрямо стремилась под гудящий корпус судна.

— Радист! Где радист, черт подери! — орал сверху Глыбин.

И тут за спиной у Павлика раздалось озорное:

— Полундра-а-а!

Вслед за этим выкриком из-за надстройки выскочил радист в маске аквалангиста. На спине у него краснели два маленьких баллончика с надписью «Кислород», а на ногах были надеты неуклюжие, разлапистые ласты. Мыркин взобрался на борт судна, крикнул: «Даешь!» и бросился в воду. Рыба пугливо отпрянула в глубь невода, заметалась в кольце желтых пробок.

Суматоха длилась минут десять. Когда лебедка вытянула из воды нижнюю часть невода — нижнюю подбору, рыбаки принялись отдуваться и утирать со щек липкий пот. Потом неторопливо, деловито растянули по борту сейнера сети и взобрались на опустевшую площадку.

Павлик, разгоряченный, охваченный азартом, тыкался в разные стороны, не зная, куда себя девать. С площадки его позвал Мыркин, который уже успел снять маску и очутиться рядом с товарищами:

— Лезай сюда, малец! Поглядишь на обитателей дна морского! Давай, давай, не стесняйся!

Ячея в нижней части невода была залеплена сизым тягучим илом. Попадались фиолетово-бурые пучки водорослей, корявые двустворчатые ракушки — мидии холодцеватые дымчато-сизые парашютики медуз. От всего этого струился острый до тошноты запах йода и соли.

Павлик с радостью помогал рыбакам очищать от «мусора» дель — так рыбаки называли сети. Водоросли и мидий бросал на палубу, чтобы потом более интересные отобрать для коллекции. «Вот позавидуют!» — думал он об ильичевских сверстниках. Павлик представил себя окруженным горластой ватагой ребят, слышал восхищенное: «Вот это да!» и видел завистливые любопытные глаза. «Ух и шуму наделаю!» — пело мальчишеское сердце.

Увлекшись, Павлик не замечал, как растет куча морских сувениров. Однако на это обратил внимание боцман. Встряхивая дель, Брага нравоучительно сказал:

— Ты бы сразу кидал за борт.

— Почему?

— А то только грязь размажешь…

— Я уберу, — пообещал Павлик.

— Ну-ну, посмотрим. А то пока носом не ткнешь…

— Да уберет он, — сказал Мыркин, толкая боцмана плечом, и тихонько добавил: — Парнишка все это для дела собирает, я знаю.

— Мне все равно. Лишь бы после себя убрал.

— Уберет. Ясное дело, уберет! — сказал Мыркин и весело подмигнул Павлику: дескать, не оплошай.

Сети принесли множество грязно-зеленых крабов. Крабы копошились, шевелили волосатыми лапками, выставленными из ячеи. Начала попадаться и скумбрия. Павлик схватил первую попавшуюся рыбину и принялся ее разглядывать.

Скумбрия была гладкая, без единой чешуинки и вся исполосована, как зебра. Полоски, густо-синие, почти фиолетовые на спинке, переходили в золотисто-серебряные под брюшком.

Рыба кончилась, а на смену ей пришло еще больше крабов. Они усеяли полотно живыми зелеными пятаками.

Глыбин недовольно крикнул сверху:

— Лучше дель очищайте! Вон сколько клещуков пропустили! Начнем опять сетку сыпать, только треск пойдет. Самим же потом штопать…

Наконец невод выбрали из воды. Рыбу по полотну выкатили на палубу, расстелили тонким слоем около шлюпки и накрыли брезентом. Улов был невелик — с полтонны. А для Павлика это было целым богатством. Ведь он впервые видел такое множество разной морской живности.

Мыркин посмотрел на добычу, потом перевел невеселый взгляд на Печерицу:

— Эй, предсказатель! Весы подремонтируй, а то барахлят.

С баркаса раздался ворчливый голос Гундеры:

— Каркала ворона — сто одна тонна, а вышло — хомут да дышло.

Но его голос заглушил глыбинский бас:

— По местам! Приготовиться к замету!

Плавучий холодильник

Второй улов оказался «симпатичней», как выразился Мыркин. А после третьего вся палуба по левому борту была завалена скумбрией. Павлик просто обалдел от счастья. Такая масса рыбы ему и во сне не снилась. Он совсем забыл о «диверсантах». И даже сварливый Брага казался не таким неприятным.

Глыбин обнаружил в море среди густых солнечных блесток черный утюжок какого-то судна и сказал радисту:

— Запроси по рации. Может, рефрижератор.

Митрофан Ильич хлопотал в камбузе. Приятный запах жареной рыбы витал над «Альбатросом», от него у Павлика в животе булькало, квакало.

Рыбаки принялись готовить немного рыбы для засола. Из трюма достали пузатую кадушку, поставили ее под надстройкой около трапа и налили забортной водой. Иван Иванович сделал тузлук: всыпал в кадушку два ведра соли, бросил картофелину и мешал палкой до тех пор, пока картофелина не всплыла. Лобогрей, Тягун и Печерица жабровали скумбрию, обмывали ее от крови. Ловчее всех жабровал Лобогрей. Он точным движением просовывал указательный палец под жаберную крышку и быстро вырывал жабры вместе с внутренностями. Руки его просто мелькали.

Павлик помогал жабровщикам. Но, по правде сказать, он сейчас больше думал о еде. Уж больно аппетитно пахло из камбуза! Нос так сам и поворачивался на запах, точно флюгер.

Пришел радист, заметил голодный блеск в глазах Павлика и крикнул Митрофану Ильичу: