Всеволод Нестайко - Тайна трех неизвестных Страница 12

ВНИМАНИЕ!

На полигоне постоянно днем и ночью производятся стрельбы.

Красный флаг на Вышке — на полигоне стрельба.

Выпас скота, сбор грибов и ягод в районе полигона — только с разрешения начальника полигона.

И хотя бухало на том полигоне далеко не каждый и не каждую ночь, пасти скот и собирать грибы и ягоды никто туда не совался, даже с разрешения начальника. Только мы, ребята, несколько раз ходили туда искать порох, гильзы и другие боеприпасы. Да и то больше «на слабо», когда кто кого-нибудь подначит: «Вот мол слабо тебе!..»

Солдаты через наше село ездили все время, на всяких машинах, на мотоциклах, на бронетранспортерах, на громыхающих здоровенных тягачах, для которых специально были отведены грунтовые дороги за селом. А в субботу солдаты приходили к нам в клуб на танцы. Мы любили толкаться возле них и слушать, как они шутят. Особенно нравился нам невысокий, но весь какой-то ладный солдат из Рязани, по имени Митя Иванов, рыжий и курносый. Он неутомимо подшучивал над своим другом, медлительным здоровяком Всеволодом Пидгайко, который был вдвое выше его. Увидев, например, что мимо них проходит какая-нибудь красивая девушка, Митя Иванов неожиданно громко восклицал:

— Рядовой Пидгайко, смир-р-р-но! Равнение на середину!

Пидгайко краснел и махал рукой:

— Да ну тебя!

Тогда Митя Иванов начинал его отчитывать:

— Солдат есть кто? — Строго спрашивал он и сам отвечал: — Солдат есть военнослужащий, который умеет — что? — Отлично владеть оружием; который досконально знает материальную часть и который неукоснительно выполняет — что? — Приказы своего командира. А Ты, Пидгайко? Ты бездельник, разгильдяй и сачок. Ты думаешь только о еде и девушках. Позор! До какой жизни ты дошел! Какой пример ты показываешь подрастающему поколению? — Широким жестом он указывал на нас, мальчишек. — Позор! Мне стыдно за вас, рядовой Пидгайко! Два наряда вне очереди! И три часа строевой. Кру-гом! От меня до следующего столба шагом марш! Песню!

Последние предложения он произносил каким-то особым голосом, видно, пародируя кого-то, старшину, что ли. Солдаты при этом всегда хохотали, наверное, было очень похоже. Вообще они были очень ребячливы, чем-то похожие на нас, эти солдаты. Передразнивали своих командиров, как мы учителей, рассказывали, что кто-то из них ходил в «самоволку» (без разрешения начальства — вроде того, как мы прогуливали уроки). И все время шутили и смеялись.

А по-моему, шутки в жизни самое главное. Жизнь, по-моему, не может быть без шуток. Я вот, например, боюсь важных взрослых дядей, которые не понимают и не любят шуток. По-моему, это злые, нехорошие люди. И даже если они и не сделали еще ничего дурного, то способны это сделать и когда-нибудь сделают.

А веселые, остроумные люди — по-моему очень нужны для жизни, даже побольше чем серьезные, важные и суровые. Потому что серьезные и важные только предписывают и покрикивают. А иной шутник скажет остроумное слово, и сразу легче работать людям, и работа спорится, когда среди людей веселый человек. А когда начальник веселый и умеет шутить, то вообще замечательно. Вот у нас такой председатель колхоза Иван Иванович Шапка. А до него был председателем Припихатий, серьезный и строгий, все время только кричал и руками размахивал. И от этого размахивания колхоз развалился. А этот не кричит никогда, только шутит. А колхоз — первый в районе. И я уверен, что и в бою этот Митя Иванов и друг его Пидгайко скорее совершат геройский подвиг, чем кто другой. И это ничего, что Митя Иванов идет в строю последним (потому что он ниже всех). Однако он не последний. Я уверен, что эту «Таню» детсадовскую он первый запел, а все подхватили.

Проходя мимо, Митя Иванов подмигнул и улыбнулся. И так мне захотелось пойти за ними вслед и, пристроившись, подхватить песню. Но… если бы я был хотя бы во втором классе… А так… Однако встреча с солдатами почему-то сразу подняла мое настроение, и я помчался по полевой дороге с удвоенной скоростью, в душе моей сама собой пела эта лихая солдатская песня: «В путь… в путь… в путь…»

Эх как я люблю вот так мчаться на велосипеде среди бескрайнего поля или степи, или по лесной тропинке, или над рекой по мокрому песку вдоль самой кромки воды (это лучше чем по асфальту!)

Молодчина русский мужик Артамонов, который велосипед выдумал! Что бы люди делали без велосипедов! У нас все село на велосипедах ездит: и в поле, тяпку к раме привязав, и на базар, корзины к багажнику и к рулю приторочены, и куда хочешь. Вообще велосипед сейчас — это основной на селе транспорт. Так говорит дед Саливон. В городе на велосипедах только дети и спортсмены ездят, а на селе все. В городе вы старой женщины на велосипеде никогда не увидите. А у нас какая-нибудь семидесятилетняя бабушка Палажка так педали накручивает, только пыль столбом стоит, и никто и не смотрит, будто это не старуха на велосипеде, а девушка-спортсменка.

Я люблю свой велик, как прежде, пожалуй, казак-запорожец коня любил. Даже представляю, что это мой конь боевой. И я нежно зову его как коня — Вороной. Потому что у него черная рама.

И кажется мне — ни у кого в мире нет такого резвого коня, как у меня.

— И-го-го-о! — Так голосисто заржал он на все поле, что я даже охрип.

Разве есть для такого коня какие-либо препятствия!

Гоп-ля! — С ходу перескочил он какую-то палку, лежавшую на дороге.

Гоп-ля! — Перескочил выбоину.

Го… Гэп! Ляп! — Перескочил я руль велосипеда, пролетел несколько метров в воздухе и со всего размаху плюхнулся мордой в грязную лужу.

А чтоб тебя… Тьфу! Тьфу!

Это была не просто лужа, как мне показалось. Это был канавка до краев залитая водой. Мой Вороной лежал на боку, трагически, неестественно задрав вверх переднее колесо. Я подошел к нему, и вопль отчаяния и горя вырвался из моей груди. Переднее колесо были скручено в какую страшную спираль.

«Восьмерка»! Такой ужасной «восьмеркы» я еще никогда не видел.

А до села километров два.

И чего я такой несчастный! Всегда так. Только мне немного легче станет, только настроение улучшится, только покажется, что жизнь улыбается мне снова, как судьба сразу — хлоп! — По морде. И я в луже.

Эх!..

Поднял я своего Вороного, обнял его за руль и заковылял в село, увлекая за собой. Когда просто так идешь, то редко кого и встретишь. А если не хочешь никого встречать, то на каждом шагу:

— Ай-яй-яй!

— Что же ты наделал?

— Ого-го!

— Вот это «восьмерка»?

— А-яй-яй!

А уже около самого дома на Павлушу наткнулся. Он как раз выходил из своей калитки. Увидев меня, Павлуша не смог удержаться от изумленной улыбки. Я в сердцах только плюнул в его сторону и тут же, как назло, споткнулся.

Павлуша засмеялся.

— Дурак! — Крикнул я, нервно дергая велосипед, который застрял в калитке.

Он не ответил. Отвернулся и пошел себе по улице.

Дед посмотрел на изувеченное колесо и спокойно спросил:

— Трактор что ли на таран брал, а?

Я только зубами скрипнул. С дедом ссориться я не мог. Кто же мне тогда Вороного вылечит? Дед мой умел все на свете. Что бы я не сломал, не свернул, не испортил, я всегда шел к деду, и он меня выручал. Хотя всегда при этом страшно ругался. Но я к этому привык.

Вот и сейчас я вздохнул и молча с надеждой посмотрел на деда. Дед в свою очередь вздохнул и сказал:

— Принеси плоскогубцы, клещи и молоток.

Я не заставил его повторять. Молниеносно метнулся в сарай за инструментом, и дед сразу взялся за дело.

— ВарвАр! — Дед любил коверкать слова. — Только и знаешь золотые вербы выращивать… Вредитель! Колорадский жук! Не на велосипеде тебе, а на корове ездить. Багамот! Так колесо искрутить! Это же надо уметь! Десять чертей будут специально крутить и так не скрутят. Вот бы тебя так поперекручивало, чтобы знал, как ездить. Уголовник!

Я молча слушал и только то и дело вздыхал, показывая свое раскаяние. Дед любил, когда я каялся. Когда я каялся, он делал для меня все на свете. Провозился дед до позднего вечера, и колесо стало, как новенькое, словно только что из магазина. У деда моего золотые руки. Если бы мне такие руки. А мои только пакостить умеют. Эх!

Глава XIII. Недаром эта глава тринадцатая, потому что в ней случается вещь удивительная, непостижимая и загадочная. Тайна трех неизвестных

На следующий день я уже выехал на своем Вороном, как ни в чем не бывало. Правда, теперь я ехал осторожно, объезжая каждую ямку, каждый камешек, каждую лужицу. Дед стоял у ворот, будто бы просто так, но я видел, что он искоса поглядывает на мое переднее колесо, ему было интересно, как оно вертится. И он, видно, был доволен своей работой.

Я проехал до конца нашей улицы и повернул на центральную, ул. Шевченко, идущую через всю деревню в поле. Уже показались последние хаты, как я услышал позади себя тарахтение мотоцикла. Я свернул с дороги, чтобы дать ему проехать, и обернулся. Меня догонял какой-то военный в шлеме и больших мотоциклетных очках, которые закрывали пол-лица.