Неделчо Драганов - Два пистолета и хромой осел Страница 12

И теперь я обрадовался, что мы помирились с Мишелем. Он оказался сговорчивым парнем. Вся его важность быстро испарилась.

Мы по очереди смотрели в бинокль и выдумали такую игру: кто насчитает больше людей на далеком английском корабле. Выиграл Мишель, но тут Минчо снова раскричался: «Вижу землю!» Но все видели, что то, что он принял за сушу, всего лишь останки разбитого корабля.

— Минчо Грач — трепач! — стал дразнить я его.

Он дал мне оплеуху, я дал сдачи, но всё это было в шутку, и до драки не дошло.

Вечером нас пригласили в капитанскую каюту и угостили очень вкусным печеньем. Мы с Минчо от жадности опорожнили целую вазу. И только тогда сообразили, что Мишель и Роза даже не прикоснулись к печенью. Но Минчо сказал, что жалеть нечего, он знает, что у них полный шкаф печенья и даже есть опасность, что заплесневеет. Меня не надо было успокаивать, потому что я думал так же. Только жалко, осталось печенье в буфете и заплесневеет…

Потом мы играли в домино, и Минчо попытался смухлевать; я собрался его стукнуть, но заметил, что и Мишель жульничает. Я ничего не сказал и стал сам хитрить. Я всех побил. Роза сказала, что я играл «фантасти́к». Мне стало стыдно, что я выиграл обманом, ну, я и предложил сыграть еще. На этот раз всё было честно. Выиграла Роза.

Нам было хорошо с новыми друзьями, но скоро пришлось расстаться с ними.

На следующее утро мы наконец-то сошли на африканский берег.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

АФРИКАНСКИЙ БЕРЕГ

Нам не удалось сбежать. Как только корабль бросил якорь, капитан вызвал одного моряка и приказал ему отвести нас в болгарское консульство. Когда мы вышли из порта, у меня закружилась голова. Дома были такие огромные, что, казалось, подпирали облака, а машины запрудили улицы, словно телеги птичий рынок в пятницу. Вот это город! В Александрии, наверное, был миллион автомобилей! По тротуарам шагали высокие люди со смуглыми лицами, одетые в длинные рясы, только не черные, как у наших попов, а белые. На углу моряк велел нам подождать и зашел в кафе с большими витринами. Сквозь стекла нам было видно все заведение. Матрос уселся у стойки на высокий стул без спинки. Человек за стойкой поставил перед ним пузатый бокал с желтой жидкостью. Матрос выпил ее одним духом, и человек поставил перед ним еще один бокал. Наш сопровождающий явно не торопился, и мы отошли к соседней витрине, где были выставлены самые разные часы: настенные часы, серебряные будильники, совсем маленькие часики на золотых цепочках и с драгоценными камнями, круглые и продолговатые Я подумал, что любые из этих часов стоят, наверное, не меньше десяти хромых ослов. Дальше, в другом магазине, продавались замечательные резиновые лодки. Мы решили, что, как только найдем какое-нибудь сокровище, непременно купим такую лодку, обойдем на ней Африку и через Индийский океан, Красное море, Суэцкий канал, Дарданеллы и Босфор вернемся в Болгарию. Минчо заявил, что нам понадобятся еще спасательные пояса и черный флаг, без этих вещей нам больше нельзя пускаться в открытое море.

Вдоль всей улицы, похоже, главной в городе, тянулись витрины, в которых была масса интересных вещей. Прошло порядочно времени, пока мы вспомнили, что надо вернуться на тот угол, где нам велел ждать матрос. Мы повернули обратного попали на другую улицу: витрины были другие и людей в белых рясах вдруг стало больше. В воздухе витал приятный аромат жареного мяса и рыбы. Еще дальше улица стала невероятно грязной. Наши босые ноги шуршали по засаленной бумаге и рваным газетам, топтали пустые сигаретные коробки (здесь на них никто не обращал внимания), мандариновую и банановую кожуру, обглоданные кукурузные початки. Вдоль тротуаров стояли лотки, увешанные бананами, лимонами, апельсинами, хурмой и еще какими-то желтыми, зелеными и красными плодами. Продавцы орали во весь голос, колотили себя в грудь, расхваливая свой товар, издавая гортанные звуки. Мы поторопились выбраться из этой толчеи и оказались на маленькой площади. Посреди площади необыкновенно тощий человек показывал фокусы. Сначала он заглотал целую шпагу — до рукоятки, потом выпил бутылку красной жидкости, а выплюнул синюю. Ничего особенного — и у нас на ярмарках такое показывали. Мы пересекли площадь и поняли, что окончательно заблудились. Но совсем не испугались. Теперь мы были свободными людьми. Наша мечта сбылась — нас ждал миллион интересных приключений… Только пока что не было ни весело, ни интересно. Время приближалось к полудню, солнце жгло немилосердно, и наши рубашки вымокли от пота. Нам хотелось есть, да и губы пересохли от жажды. Вот бы бутылочку лимонада! Да где там — даже будь у нас деньги, мы ничего не могли бы купить. Ведь в этой стране левы не годятся. Монеты, которые мы видели в мисках нищих (тут они встречались на каждом шагу), были не круглые, а зубчатые, как пила. При таком количестве нищих нечего было и думать найти монету на улице. Мы бесцельно брели по раскаленному, пыльному незнакомому городу, мучились от жажды и не знали, что делать. Где тут думать о приключениях, если даже воды нельзя выпить. Ах, как беззаботно играли мы каждый вечер на полянке за нашим домом! Вот помру в этой чужой стране, и никто об этом не узнает, и никто ни слезинки не прольет. Только мама заболеет от тоски по бесследно пропавшему сыну. Мне захотелось плакать, но я сдержался.

Перед каким-то магазином разгружали грузовик, доверху набитый бананами. Взрослым помогали двое-трое оборванных детей. Никого не спрашивая, мы тоже стали носить огромные банановые грозди от грузовика до магазина. Я незаметно очистил банан и целиком сунул в рот — чуть не подавился. Чудесный банан! Я мог бы съесть целый грузовик таких бананов. Готов был даже спорить, что съем, да не с кем было.

Мы разгрузили машину, и продавец вместо денег дал нам по три банана. Мы их тут же съели. (Я дал Минчо половинку банана. Он, удивившись, сначала отказывался, но потом, когда я рассказал ему, в чем дело, проглотил ее, не моргнув глазом). Мы еще повертелись у магазина, но продавец прогнал нас. Все-таки мы заморили червячка, и нам стало веселее.

Под тенистым деревом мы увидели большой глиняный сосуд с водой. Люди зачерпывали кружкой, пили, оставляли кружку и уходили. Вода была теплая и пресная, воняла болотом. Но делать было нечего — не умирать же от жажды. Напились и мы.

Пошли дальше по узкой булыжной мостовой и оказались на берегу. Пляж был черен от людей.

— Самое время искупаться в Средиземном море, — сказал я. — Мы будем первыми ребятами из нашего города, кому это удалось.

Разделись прямо на песке и бросились в море. Но вода была слишком теплая, прямо как в бассейне новой бани у карандашной фабрики. Я нырнул и сразу же выскочил: в море как будто налили йод, глаза ужасно щипало от соли. Как люди купаются в таком соленом море? А рыба как терпит, разве ей соль не ест глаза?

А плавать здесь было легче. Прошлым летом мы с Минчо начали учиться кролю. Сейчас я заметил, что плыву быстрее, чем дома. Я человек догадливый, сразу сообразил, что чем больше соли, тем вода плотнее, и поэтому плыть в ней легче. Только я хотел спросить у Минчо, догадался ли он, почему в Средиземном море плавать легче, как страшный крик разнесся над водой:

— О-о-о! Ма-ма-а-а!

В десяти метрах от меня тонул какой-то мальчишка. Я рванул к нему своим молниеносным кролем. И Минчо зашлепал вслед, воображая, что плывет идеальным стилем.

Я схватил тонущего за одну руку, Минчо — за другую, и мы приподняли его. Он таращил черные глаза, пытаясь вздохнуть. Несколько человек поспешило нам на помощь, мы вместе вынесли парня на берег, перевернули его головой вниз и вытрясли из него всю воду. Только тогда он пришел в себя.

Прибежала женщина и с криком бросилась к лежащему на песке парню:

— О, мон пти анфан (о, дитятко мое)…

«Дитятко» (примерно моего возраста) приподнялось, испуганно оглядело собравшихся людей, увидело мать и заплакало в голос: только сейчас до него дошло, что могло с ним случиться. Убедившись, что он жив и здоров, мать отпустила его и бросилась обнимать Минчо. Потом обняла меня. От нее пахло очень хорошими духами. Она заговорила по-арабски, но увидела, что мы ничего не понимаем, и перешла на французский. Э, французский совсем другое дело, здесь я в курсе! Но мать говорила быстро, да и в ушах у меня было полно воды, так что я не всё понял. Вроде бы благодарила, что мы спасли ее сына. Потом она снова заговорила, и я больше по жестам сообразил, что она приглашает нас на обед. И Минчо ухмыльнулся — тоже ухватил, в чем суть. Сейчас мы больше всего нуждались именно в хорошем обеде!

Когда парень полностью пришел в себя, он с матерью пошел в кабинку переодеваться. Недолго думая, мы натянули штаны прямо на мокрые трусы и вышли на шоссе. Вскоре они вышли из кабинки чистенькие, расфуфыренные, словно собирались в гости к самому египетскому королю. А мы с нашими босыми, в ссадинах, ногами и давно не стиранных рубахах выглядели перед этим мальчишкой, как босяки. Женщина оглядела нас от нечесаных голов до грязных ног, даже не улыбнувшись, и, кажется, пожалела, что пригласила нас. Мне стало обидно — чего она так недоверчиво рассматривает нас, мы же не воры! Лучше вовсе не ходить к ним. Но как отказаться от обеда! Наконец женщина отвела глаза и позвала нас. Мы пересекли шоссе и остановились у голубого прямоугольного автомобиля. Мать и сын уселись впереди, а мы — на заднее сиденье. Я впервые в жизни ехал в машине и никогда до этого не видел, чтобы за рулем сидела женщина. Лет пять назад, во время детского праздника, меня ненадолго посадили в автомобиль, но это не считается. Мы тогда вышли с дядей Мишо на прогулку. Он сказал, что в этот день все дети могут кататься бесплатно, сколько хотят. Дядя остановил какой-то ободранный и разваливающийся от старости автомобиль, и мы влезли в него вместе с другими детьми. Нас набилось человек десять, и я сидел на коленях у дяди Мишо. Только автомобиль тронулся и завернул в какую-то узкую улочку, как столкнулся с другим автомобилем, тоже полным детей. Стекла рассыпались на кусочки, капот сплющился и стал похож на бульдожью морду. Поднялся страшный шум. Всё лицо малыша, сидевшего рядом с шофером, было изрезано осколками стекла, и его сразу же отвезли в больницу. А я сидел на заднем сиденье, так мне — хоть бы что.