Семь фунтов брамсельного ветра - Крапивин Владислав Петрович Страница 12

– А террористы тоже вносят свой кирпичик?

– Террористы и всякие другие носители зла их разрушают…

– Тогда зачем Всемирный Разум их терпит? Они тоже неизбежность ?

– Видимо, на каком-то этапе – да. Счастье и совершенство вселенной достигается только в борьбе и споре.

– Ну ладно. А когда оно, это счастье и совершенство, будет достигнуто, дальше что?

– Как что? Это высший результат.

– Подожди… Скажем, достигли мы такого результата. Сидим в этом самом прекрасном здании, радуемся, радуемся счастью… всю бесконечность, что ли? Надоест же в конце концов, если все время так…

Он засмеялся за колыхнувшимся в сумерках занавесом.

– Ты рассуждаешь, как тетя Дуся на грядках с редиской. Что ты знаешь про Время ? Думаешь, оно как твой будильник, который тикает на тумбочке? Оно может быть слиянием бесконечности и мига. Таким, в котором никогда ничего не надоест .

Я помолчала, переваривая Илюхино философское рассуждение. Нельзя сказать, что разобралась в нем до конца, но что-то, кажется, уловила. А он вдруг сказал – раздумчиво так:

– К тому же я уверен, что и в этом конечном счастье будет возможность творчества. Без него, по-моему, полная гармония невозможна…

Я опять помолчала, подумала.

– Слушай, а всякие сволочные души, которые творят только зло, они-то куда денутся? В какой-нибудь подвал под этим “всеобщим счастливым зданием”?

Илья сказал со вздохом:

– Не будет таких душ. В процессе совершенствования мира они должны измениться. Без этого всеобщей гармонии не достичь.

– Как они изменятся? Кто? Гитлер? Сталин? Бен-Ладен? Или те сволочи, что недавно кинули гранату в окно детского сада?!

– Да пойми же ты! Не будет ни Гитлера и никаких других гадов. На то и происходит всеобщее развитие вселенной. Оно перековывает души и постепенно отсеивает всякое зло.

– Медленно отсеивает, – сумрачно сказала я. – Могло бы и побыстрее…

Я думала, он опять начнет говорить про всемирные масштабы и краткость человеческой жизни на их фоне. Но брат лишь вздохнул:

– Что поделаешь…

– Илюха…

– Что?

– А как ты думаешь… Там, когда всеэто будет построено… те, кто потерял друг друга в этой жизни на Земле, они встретятся?

Спросила и сразу испугалась: вдруг начнет говорить, что они, мол, будут уже не те, изменившиеся, с другим пониманием…

Но Илья сказал просто и понятно:

– Само собой. Без этого какое счастье…

И я ему была благодарна.

В то время еще ни я, ни мама не знали, что Илья пойдет на философский факультет. А можно было бы уже догадаться. Ведь и в ту пору он любил порассуждать на такие темы. Особенно со мной. Чаще всего он пытался втолковать мне что такое многомерность и многовариантность миров. Многомерность, говорил он, это значит, что существует рядом с нашим пространством еще множество других (параллельных, как их именуют в фантастике) пространств. Одни похожи на наши, а другие – ни чуточки, там все иное. И таких миров бесконечное множество. А многовариантность – это когда природа одного пространства (точнее пространства-времени) может перебирать и повторять варианты одних и тех же событий и менять их, пока не выберет самую подходящую комбинацию. Только мы, к сожалению, этого не замечаем.. И кроме того (это самое поганое) обычно оказываемся не в самой хорошей комбинации.

– Да уж…

Зато, вещал мне Илья, люди постепенно обретают возможность сами строить новые варианты пространств. С помощью компьютерной техники, которая развивается с невероятной стремительностью. Пока еще это так называемые виртуальные пространства, то есть живущие в рамках магнитной памяти. Но в конце концов будет найден способ, чтобы “переводить их в материальную сферу”. То есть делать настоящими. И близость этой новой эпохи требует серьезного научного осмысления.

Я спросил: на фига нам делать настоящими эти компьютерные пространства, если всяких параллельных миров и без того бесконечное множество?

Илюха пожал плечами:

– Это, мучача, тоже неизбежность. Развитие мысли не остановить.

– А как ты думаешь, научатся люди проникать в параллельные миры? Или это всегда будет фантастикой?

– Когда-нибудь обязательно научатся. Может быть, скоро…

– А может быть… ты уже умеешь? – спросила я с подначкой, но и… с капелькой жутковатой надежды (потому что вон какой он всезнающий, копающий всякие загадки вселенского устройства).

Илья не стал ни отшучиваться, ни мудрить. Сказал устало так, почти по-стариковски:

– Кабы знал, ухватил бы маму и тебя под мышки и куда подальше из этого пакостного пространства…

Я его поняла. Разговор был вскоре после того, как Илюха побывал в милиции. Случилось это в прошлом декабре, незадолго до Нового года.

2

Илья был тогда еще школьник, в одиннадцатом классе. Шел он с уроков и, как назло, один, без приятелей. На углу Октябрьской и Паровозной остановили его двое в сизом камуфляже и с автоматами.

– Тормози, школяр. Документы…

У Ильи какие документы, из школы идет парнишка. Он так и сказал.

– Паспорт надо всегда иметь при себе. Не слыхал?

Илья сказал, что не слыхал. Да еще дернуло его за язык:

– На кавказца я вроде не похож…

Они посмотрели на него, друг на друга.

– Это мы выясним, на кого ты похож… Куда идешь?

– В книжный магазин.

– Читатель, что ли? – хмыкнул старший сержант с белесыми глазами и подбородком шире лба (о нем еще будет речь, а пока пусть называется Мордастым).

– Читатель, – согласился Илья. – Разве нельзя?

– Ты повозникай! Сейчас скушаешь очки и будешь не читатель, а разъе…ль.

– Вы какое имеете право так… – начал Илья (потом сам признавал, что была это великая глупость; с ними – о правах!).

– Интеллигент, – гоготнул Мордастый. – Небось декларацию прав знаешь. Идем…

– Куда?

– Для выяснения…

– Никуда я не пойду! – Это была, конечно, вторая глупость. Они заломили ему локти и легко, будто сноп соломы, поволокли в отделение. Приговаривая при этом о сопротивлении сотрудникам правопорядка, которые при исполнении…

Отделение было почти рядом. Илью впихнули за решетку (ну, прямо как в кино, говорил он потом), но скоро привели в какой-то кабинет. Там кроме Мордастого и его напарника (худого и белобрысого) были пожилой морщинистый старшина и молодой офицер (кажется, младший лейтенант). Но они почти сразу ушли, офицер при этом сказал Мордастому:

– Ты, Панкратьев, это… по обстоятельствам.

Мордастый Панкратьев слегка поржал. Белобрысый сел за стол, придвинул бланк.

– Фамилия, имя-отчество, год рождения.

Илья сказал.

– Не кособочься, прямо стой, когда отвечаешь, птенчик… Адрес!

Илья сказал адрес.

– А чем докажешь? – спросил Мордастый, зевнул и потянулся.

– Давайте, я маме позвоню…

– Позвонишь потом в морг. Чтобы забрали отсюда. А пока не хрюкай.

– Но задержанный имеет права позвонить!

– Может, тебе еще адвоката? – опять зевнул старший сержант Панкратьев. – Раздевайся…

– З-зачем?

– Для досмотра! Шмотки на стул и руки по швам!

Они и правда заставили его раздеться. Не знаю уж, до пояса, до трусов или совсем… (Я многого не знаю точно, мне ведь это известно даже не со слов Ильи, а со слов мамы: он рассказывал ей, а она потом уж мне и, наверно, не все…).

– А это что! – злорадно завопил Панкратьев. – Давно кололся последний раз, козёл?!

У Ильи на вене был след от иглы, он только накануне сдавал кровь из вены, для анализов, которые требовали в военкомате.

– Это же в поликлинике!

– В …, а не в поликлинике! У кого отовариваешься, гнида?!

– Неправда! Я докажу!

– Докажи, докажи… Гашкин, погляди у него в карманах, нет ли пакетика с дурью? Наверняка есть…

Белобрысый Гашкин охотно оставил протокол и покопался в Илюхиной одежде. И, конечно, отыскал белый крохотный пакетик с порошком…