Ладо Мрелашвили - Мальчишки из Икалто Страница 13

ВОРИШКА

Дед Димитрий с мальчишеских лет любил садоводство. Всю Кахетию исходил он вдоль и поперёк и, где только находил хорошую породу деревьев, любыми путями добывал саженцы. Свой участок он превратил в чудесный сад, такой густой и зелёный, что казалось — зелени этой тесно в саду и она рвётся наружу, распирая ограду. Лучше всех на селе умел дед Димитрий прививать деревья. На особо выделенном участке у него было множество саженцев, за которыми приезжали люди из соседних деревень. Как за младенцами, ухаживал садовник за ними и знал и помнил не только день, но и час, когда они были посажены.

Добрый по природе, Димитрий приходил в ярость, когда кто-нибудь забирался в его сад. Верно, за эту вспыльчивость и прозвал его «Грозным» русский старик Григорий, поселившийся в Икалто во время войны.

Прозвище так быстро и прочно пристало к садовнику, что теперь всё Икалто величало его Грозным. Да и Димитрий привык к этому имени, словно был от рождения наречён им.

После смерти младшей дочери — любимицы — Димитрий пристрастился к вину. Вино сделало своё дело — Грозный отяжелел, обмяк, но делу своему не изменил. Хотя был он назначен сторожем Икалтойской академии, и там не расставался с садовыми ножницами и во дворе академии насажал деревьев и ухаживал за ними.

Долгое время жил он один в своём большом доме, но потом не выдержал и написал зятю, прося прислать к нему внучку. Его вторая дочь пожалела одинокого отца и, так как за девочкой нужно было присматривать, переехала на работу в село.

Лена очень любила деда. И село Икалто ей нравилось.

В этот вечер Лена сидела на балконе деревенского дома и крупным старательным почерком писала письмо отцу, который остался в городе.

Девочка была задумчива и грустна. У её ног, положив морду на лапы, лежал лохматый пёс Алмаса. Он то и дело поднимал голову и смотрел на хозяйку, не понимая, почему сегодня на него не обращают внимания. Рядом в плетёном кресле сидела подружка Лены Лили Джавахишвили и терпеливо ждала, когда та кончит писать.

— Вот и всё, Лили. — Лена пробежала глазами письмо, помахала им и вложила в конверт. — Скоро папка его получит!..

— Наконец-то! И как ты только можешь писать такие длинные письма?

— Если бы ты знала, какой у меня папа, ты бы не удивлялась. — Лена улыбнулась.

— Но мне уже пора идти, — огорчённо сказала Лили, — а мы так и не успели позаниматься.

— Не бойся. Ещё успеем.

— Когда же? Вон уже темнеет.

— Твоя мама ведь знает, что ты у нас. Да и ваш дом в двух шагах. Я провожу тебя, если ты так уж боишься. Или останься у нас на ночь…

Лена вдруг замолчала, прислушиваясь к чему-то, потом схватила подружку за руку и испуганно сказала:

— Ты ничего не слышишь?

— Нет. А что? — встрепенулась Лили.

— Вроде плачет кто-то.

— Плачет?

— Или смеётся… Я что-то не пойму.

— Кто бы это мог быть? А, Лена?

— Не знаю.

— Наверное, какой-нибудь мальчишка забрался в сад, и твой дедушка поймал его.

— Хочешь, сходим посмотрим, а?

— Нет, Лена, я боюсь. Там совсем темно.

— Да нет же, ещё не темно. Ещё только вечереет.

— Ладно, пойдём, только возьмём с собой Алмасу, — наконец сдалась Лили.

— Верно. Алмаса сильный. Возьмём его!

— Бери за ошейник.

Лохматый пёс не возражал против прогулки. Девочки с собакой по каменной лестнице спустились с балкона, пересекли двор, прошли мимо обобранной яблони, миновали инжировые деревья и углубились в сад. Собака вдруг заволновалась, зарычала и потянула их вправо, к большому грушевому дереву. Девочки, робея, следовали за ней.

Откуда-то из-под дерева, из сгустившегося мрака, послышался стон и скрежет зубов.

Пёс залаял и рванулся туда.

Девочки напряжённо вглядывались в сгустившиеся сумерки. Там не видно было ни души, но стон слышался совершенно явственно. Они посмотрели вверх — ни один листик на дереве не шелохнулся.

Пёс лаял и рвался из рук.

Подружки обошли грушу кругом и вдруг вскрикнули и замерли, не в силах сдвинуться с места.

К дереву был привязан человек.

Девочки в ужасе попятились, с трудом сдерживая взбесившегося пса.

Привязанный к дереву человек поднял голову. Его невозможно было разглядеть в темноте. Он стонал, страшно скрипел зубами и мотал головой.

Наконец Лена набралась духу и дрожащим голосом крикнула:

— Кто ты?

Человек тяжело вздохнул:

— Отвяжите меня!

Голос показался девочкам знакомым. Они немножко осмелели.

— Почему ты стоишь под деревом?

— Ты привязан?

— За что?..

— Эх, девочки! Только ваших вопросов мне недоставало… О, чтоб им ни дна, ни покрышки! Я не буду Нико Дагелашвили, если не отомщу этим молокососам!

— Нико! — в один голос вскричали подружки.

— Живее, девочки, живее! Чего уши развесили?

Девочки, осмелев, приблизились к дереву.

— Ух, вот это привязали! Я не знаю, как распустить такие узлы, Нико!

— А ты зубами…

Наконец оковы спали. Нико, пошатываясь, отошёл от дерева и, даже не поблагодарив своих спасительниц, припустил из сада.

ЧЁРТ

Выйдя из сарая, Снайпер направился прямо к дому Нико. Шёл он и обдумывал, как бы ему стащить ремни, если Нико окажется дома.

— Надо же, сумел выпростать руки! А ведь Ефремыч связал его своим знаменитым узлом. Нелёгкое дело мне предстоит, что верно, то верно.

Он был уже возле дома Нико, когда чёрный кот перебежал ему дорогу. Снайпер терпеть не мог кошек, а этот чёрный да ещё в такое время был совсем уж некстати. Он кинул в него камнем. Кот взвизгнул и захромал.

Снайпер остановился у перелаза через плетень.

«Ежели Нико дома, всыплет он мне по первое число, как пить дать всыплет… Если, конечно, догонит. Дай-ка кликну его сестрёнку…»

— Циала! А, Циала!..

На балкон вышла маленькая девочка.

— Кто меня зовёт? — отозвалась она в темноту звонким детским голоском.

— Это я, Вахтанг!

— Чего тебе?

— Поди-ка сюда, у меня к тебе дело…

Девочка сбежала по лестнице и направилась к плетню. Пёс, почти достающий ей до плеча, трусил рядом с ней.

— Нико не приходил ещё? — спросил Снайпер, когда девочка подошла к плетню.

— Нет. А я была у Дали и только сейчас вернулась. Если бы ты видел, какую куклу купила ей мама, какое на ней платьице, она закрывает глазки и пищит…

Пока девочка тараторила, Снайпер соображал, как ему быть дальше. Не исключено, что Нико уже побывал дома и пошёл к кому-нибудь из дружков отвести душу после сегодняшнего. Девчонка может ничего не знать…

— Циала, Нико просил передать: пусть, говорит, она отыщет ремни, что я принёс, и даст тебе.

— Какие ремни?

— Не знаю, он так велел. Ты сбегай и поищи. Только поскорее — я спешу.

Девочка побежала в дом.

Снайперу пришлось довольно долго ждать её.

Наконец она вернулась.

— Я всё обыскала, никаких ремней не нашла. Папа всегда забирает свой ремень, да и Нико тоже. У Далиной куклы тоже есть ремешок, но он матерчатый. Ой, если б ты только видел, какие у неё глазки, как она разводит руками и плачет, а косы…

— Твоя мама дома?

— Мама и папа ушли в клуб, на собрание.

— А бабушка?

— Бабушка в погребе, перебирает кукурузу. Если хочешь, пойди к ней, а я должна отнести вот этот кусочек материи к Дали, будем шить кукле шляпу.

Снайпер не стал слушать Циалу, почесал за ухом пса (дружба с собакой всегда может пригодиться) и, зная теперь наверняка, что Нико нету дома, направился к погребу.

Старуха сидела посреди погреба, заваленная кукурузными початками, и перебирала их.

Услышав скрип дверей, она подняла голову и не поверила собственным глазам.

— Ах, чтоб у тебя ноги поотсыхали! Ты и сюда забрался? Небось за кошкой охотишься!..

Снайпер только сейчас заметил чёрного кота, сидящего у ног старухи. Кот облизывал раненую лапку и жмурился.

«Он сегодня намозолит мне глаза», — подумал мальчишка и, не обращая внимания на проклятия старухи, сказал:

— Бабушка, меня прислал Нико — ремни велел взять, с которыми он вернулся домой.

— Ремни, говоришь? Не ремнями, а кнутом тебя стегать, розгами, чёртово семя! Управы на тебя нет. Ну-ка, погоди… Я тебе задам ремней!

Делать было нечего. Пришлось Лукичу поскорее убраться, но старуха успела-таки запустить в него клюкой.

Мальчишка сперва хотел убежать, но потом обозлился и стал кричать:

— Ух ты, баба-яга! Кошечница! Вот увидишь, всех их передушу!..

Старуха погналась за ним и, до тех пор пока вихрастый мальчишка не исчез в темноте, не умолкала:

— А ты как думал? Думал, забыла я, что ты моего любимого кота удушил, — ирод ты, душегуб! Как ты только посмел явиться ко мне… Ремни, говоришь? Ах, чтоб тебя разразило!..