Геннадий Прашкевич - Война за погоду Страница 13

Неожиданный порыв ветра обдал Вовку холодом, поднял снежный шлейф, сверкающий, затейливый, отражающий все капризы разостланного под ним рельефа. Мириады мельчайших ледяных кристалликов, беспрестанно двигаясь, ярко вспыхивали, диковато преломляли лунный свет. На какую-то секунду туманная стена как бы вздрогнула, колыхнулась, но гигантский диск все равно остался неподвижным…

Как можно вмерзнуть в туман?

– Белый!

Опять услышал из снежного марева жалобное поскуливание.

«Тоже мне, путешественник…» Он не знал, себя ругает или Белого.

Наверное больше себя. Ему следовало искать черную палатку, а он искал Белого. Ему следовало думать о зимовщиках, а он думал о том, как это чудовищный металлический диск, диаметром метров в триста, не меньше, может вмерзнуть в колеблющуюся, кипящую стену тумана. Ему надо было возвращать украденную фашистами погоду, а он искал Белого, рискуя заблудиться, упасть в ледяную трещину, из которой никто его не вытащит…

28

Ему повезло.

Он нашел пса.

Ему повезло. Пес вывел его к палатке.

Глава седьмая

ВОЙНА ЗА ПОГОДУ

29

Он не знал, сколько времени провел в пути.

Но чувствовал, что вышел к палатке раньше, чем надеялся Лыков.

Натянул антенну. Подключил питание. Со страхом глянул на ключ. Поймут его неуверенную морзянку? Нацепил на голову холодные эбонитовые наушники. Вспомнил: у Кольки Милевского были такие же, только покрытые пористой резиновой оболочкой. Удобные. Подумав, надел поверх наушников шапку.

Радиолампы медленно нагревались и вдруг разом, вырвавшись как бы из ничего, взвыли дальние эфирные голоса.

Дикий свист.

Неистовый вой.

Таинственные шорохи, шипение, писк морзянки.

«Будь Колька рядом…»

Но Кольки рядом не было.

Даже Белого не было. Пес смирно лежал у входа в палатку.

Оглянувшись на Белого, Вовка положил руку на брошенный поверх ящика журнал радиосвязи, но работать в этой позе было неудобно. Тогда он убрал журнал. Он все еще боялся, но пальцы легли на ключ.

Точка тире тире…

Точка точка точка…

Точка…

Тире тире…

Всем! Всем! Всем! – повторил он.

Я – Крайночной!.. Я – Крайночной!.. Прием!..

В наушниках дико, хрипло свистело.

Прорывалась резкая норвежская речь, неслись обрывки торжественной похоронной музыки, сипела паровая труба, булькал рвущийся из чайника кипяток, – не было лишь ответа, на который Вовка рассчитывал.

Всем! Всем! Всем! – повторил он.

Я – Крайночной!.. Я – Крайночной!.. Прием!..

Его испугало внезапное оживление в эфире.

Сквозь свирепый рев и треск атмосферных разрядов вдруг прорвалось сразу несколько радиостанций. Забивая друг друга, стремительно стрекоча, они будто специально явились помучить Вовку – он ничего не понял в их стремительном сорочьем стрекоте.

Точка точка точка тире тире…

Точка точка точка точка тире…

Точка точка точка точка точка…

Тире тире тире тире…

Цифры!

Ну да, он попал на кодированную передачу.

Но тут же запиликала, запищала самая обыкновенная морзянка.

Никого не боясь, морской транспорт «Прончищев» открытым текстом запрашивал у Диксона метеосводку. Диксон деловито отвечал: …единичный мелко битый лед в количестве двух баллов… тире точка тире…видимость восемь миль…точка тире… ветер зюйд-вест двадцать метров в секунду…

Всем! Всем! Всем! – уже более уверенно выстучал Вовка. – Я – Крайночной!.. Я – Крайночной!..

Переключившись на прием, внимательно вслушался в далекий писк неизвестных станций, но никому, совсем никому не было дела до полярного острова, взывавшего о помощи.

Точка тире тире…

Точка точка точка…

Точка…

Тире тире…

Всем! Всем! Всем!

Вовку или не слышали или не понимали.

В сущности, это было все равно – не слышат его или не понимают.

Но все же Вовка предпочел бы первое.

Крайночной!.. Крайночной!.. – донесся вдруг птичий писк, замирающие цыплячьи звуки. – Я – REM-16!.. Я – REM-16!.. Прием!..

Он боялся ответить.

Он боялся переключить рацию.

Он боялся потерять волну, боялся нечаянно оборвать столь неожиданно возникшую ниточку, мгновенно связавшую его со всем остальным миром.

Я – Крайночной!.. Я – Крайночной!..

Он заторопился.

REM-16!.. REM-16!..

Кто на ключе?… – немедленно откликнулся REM-16. – Кто на ключе?… Прием…

Лыков… – машинально отбил Вовка. – Краковский…

И вдруг с ужасом понял: он забыл фамилию радиста!

Имя хорошо запомнил – Римас. Вроде как древний Рим… Ну, что-то вроде… А вот фамилия улетучилась… «Река Миссисипи ежегодно выносит в море почти пятьсот миллионов тонн ила…» – это тоже помнил… Со школы еще… И помнил, что «…гуано образуется не там, где есть птичьи базары, а там, где не бывает дождей…» Но имя радиста…

«При чем тут Миссисипи? При чем тут гуано? – ужаснулся он. – Мне нужна фамилия радиста! Мне никто не поверит, если я не назову фамилию или назову ее неправильно. Лыков предупреждал… Правда, – спохватился Вовка, – зачем обязательно перечислять все фамилии?…»

Крайночной!.. Крайночной!.. – чуть слышно попискивала далекая морзянка. – Я – REM-16!.. Я – REM-16…! Прием!..

Я – Крайночной!.. На ключе Пушкарев… Прием…

Крайночной!.. Крайночной!.. Подтвердите имя!.. Прием!..

«Не надо мне было называть себя… – понял Вовка. – Теперь я совсем запутался… Теперь REM-16 мне не поверит… Никто мне больше не поверит… Я всех запутал этими фамилиями…»

И ответил.

REM-16!.. REM-16!.. Я – Крайночной…

На остров высажен фашистский десант… Нуждаемся в помощи…

«Опять я не то! – ужаснулся он. – REM-16 может подумать, что десантники высадились где-нибудь на юге острова, что они захватили весь остров, а я будто бы продолжаю сидеть на ключе…»

Но REM-16 оказался не придурком.

Крайночной!.. Крайночной!.. Откуда ведете передачу?…

Я – Крайночной!.. Я – Крайночной!.. С резервной станции…

Я – REM-16!.. Я – REM-16!..

Просьба всем станциям освободить волну… Откликнуться Крайночному!..

Откуда ведете передачу, Крайночной?…

И Вовка опять ужаснулся: ему не верят.

Он слишком много наболтал чепухи. Он слишком неуверенно владел ключом. Он все делал зря, все делал напрасно. Даже Собачью тропу прошел зря. Зачем мучиться, если тебе все равно не верят?

Но отстучал совсем другое.

Я – Крайночной!.. Я – Крайночной!.

Метеостанция захвачена фашистским десантом…

Просьба срочно уведомить Карский штаб… Как поняли меня?… Прием…

Я – REM-16!.. Я – REM-16!..

Откликнуться Крайночному!..

Крайночной, поняли вас… Сообщите состав зимовки…

Краковский… – отстучал Вовка. – Лыков…

И с восторгом вспомнил: – Елинскас!..

Кто на ключе?…

Пушкарев…

В списке зимовщиков Крайночного радист Пушкарев не числится…

REM-16!.. REM-16!.. – торопливо отстукивал Вовка, боясь ошибиться, боясь пропустить нужный знак. – Буксир «Мирный» подвергся нападению подводной лодки… Метеостанция захвачена фашистским десантом… Просим срочно уведомить Карский штаб…

Он переключился на прием, но REM-16 исчез.

Шипя, как сало на сковороде, прожигали эфир шаровые молнии.

Дребезжа сыпалось битое стекло, визжали, выли на разные голоса сумасшедшие, никогда не существовавшие на Земле звери, страшно ревело что-то доисторическое, тяжелое, лязгало, рушилось, грохотало и сотрясалось, наводило ужас, а сверху, с тента палатки, прогретой зажженным примусом, медленно, как отсчет метронома, шлепались мутные капли.

REM-16!.. REM-16!..

Но не было REM-16. Исчез.

«И черт с ним! – злобно сжал кулак Вовка. – Не поверил! Но кто-нибудь поверит! Время еще есть. Пусть немного, но есть. Лыков считал, что я доберусь до Угольного только к самому утру. А я пришел раньше…»

Всем! Всем! Всем!

Я – Крайночной!.. Я – Крайночной!..

Точка тире тире…

Точка точка точка…

Точка…

Тире тире…

Шум в эфире то затихал, то сменялся неистовым кошачьим шипением.

Вдруг прорывался пронзительный свист, треск. Одновременно с моря налетал на палатку ветер, сотрясал тент, ронял на Вовку мутные капли. Кажется, зарево какое-то разгоралось со стороны моря. Брезент палатки как бы посветлел, будто его высветили снаружи мощными прожекторами. Злобно шипели, взрываясь, будто штырь раскаленный совали в воду, свирепые атмосферные разряды. И холодно, упруго дергался в пальцах ключ.