Камил Икрамов - Махмуд-канатоходец Страница 15

Он вступил на многострадальную землю Индии.

В те времена Индия состояла из сотен княжеств, мелких и крупных царств.

Два года прошли, прежде чем Махмуд добрался до страны, которой правила молодая и красивая царица Ропой.

Мастера из Хорезма находились здесь. Об этом говорили вещи. Тысячи вещей. В домах висели хивинские ковры, уличные торговцы продавали цветы с подносов работы кятских медников и чеканщиков, женщины шли по воду с кувшинами, будто только вчера изготовленными в мастерских Ургенча.

Два года странствий по Индии не прошли для Махмуда даром. Он узнал много новых языков и наречий, научился разбираться в обычаях и нравах. Он не спрашивал, где хорезмийцы, а узнавал только, откуда их изделия. В течение трех дней Махмуд пересек страну царицы Ропой и дошел до столицы, где небольшой слободой на окраине жили его соотечественники.

Они попали сюда много дождей назад. Их обменяли на несколько пограничных селений, из-за которых издавна враждовали два соседних царства. Хорезмийцы не были теперь рабами. Они свободно жили на окраине города. Со всей страны ездили в ремесленную слободу за кувшинами, коврами, подносами и прочим товаром. Хорезмийцы пользовались уважением простых людей, но местные богачи относились к ним, как к низшей касте. Поэтому, а возможно, и по другим причинам они жили обособленно, сохранили язык и нравы своей родины. Их дети, подрастая, перенимали искусство отцов и матерей, и первые сказки, которые слушали малыши, были рассказами о далекой стране у мутной реки Аму-Дарьи.

В первое время жители слободы без конца расспрашивали Махмуда о родных местах, о многочисленных родственниках: «Не видал? Не знаешь ли, как живут?» — да слушали затаив дыхание его рассказы.

Махмуд не говорил о цели своего приезда. Зачем зря волновать людей? Он и сам не знал, как ему удастся выполнить клятву и вообще сможет ли он это сделать.

Есть великое человеческое чувство — тоска по родине. Кругом расстилались непроходимые, вечнозеленые леса, на диковинных деревьях росли замечательные плоды, земля давала обильные урожаи хлеба и риса, а хорезмийцы все от мала до велика хотели назад — в пустынную, выжженную солнцем степь, туда, где каждый клочок каменно-твердой земли нужно взрыхлить деревянной сохой и напоить из собственных рук, прежде чем она отдаст человеку скудный урожай.

— Ах,— жаловался седобородый чеканщик своему внуку, рожденному на чужбине,— здесь все не так, как у нас. Здесь даже кошки говорят по-другому. У нас в Хорезме они кричат «мяу-мяу», а здесь «миоу-миоу».

— Похоже немного,— ответил малыш, чтобы успокоить старика.

— Похоже, да не так,— вздохнул дед.— И лесов у нас нет, а степь. Все видно. Видно, как караван идет, как солнце садится.

— А как солнце садится? — спросил внук.

— Тебе не понять. Это надо самому видеть. Вот если попадем обратно в Хорезм...

Возвращение на родину было мечтой каждого, но мечтой несбыточной и потому острой, болезненной и неотвязной. Посудите сами, какой царь отпустит из своего государства таких умелых работников, добытых дорогой ценой.

«Надо потихоньку ковать оружие»,— решил про себя Махмуд и пошел подручным к кузнецу.

Ничто так не помогает в беде, как упорный труд. С утра до ночи махал богатырь молотом, ковал мотыги, петли для ворот и дверей, охотничьи ножи и все, что ни заказывали. Кузнец был доволен ловким и сильным молотобойцем. Тайком они стали ковать оружие. Они вставали до зари, трудились до глубокой ночи и очень уставали, но всякий раз, кидая раскаленный меч в бочку с водой для закалки, с радостью слушали шипение. Долго нужно было работать, чтобы всех мужчин-хорезмийцев снабдить оружием. Ведь их было теперь больше тысячи, а кузница в слободе одна.

По ночам из хижины кузнеца раздавалось странное посвистывание: сиу-сиу, сиу-сиу,— мастера точили оружие.

В подземелье под домом накопилось всего тридцать мечей, когда в городе начали распространяться какие-то смутные слухи.

Тревога началась во дворце царицы Ропой, среди придворной знати и богатых купцов, потом она пришла и в кварталы рабочего люда. Слухи были разноречивы, но никто не сомневался, что беда близко. В особняках срочно упаковывали сундуки, а ростовщики ездили по городу, спешно выколачивая долги. Это было самым верным признаком надвигающегося несчастья. Так повелось издавна: если грозило наводнение или война, богатеи собирали свою жатву заранее, чтобы с деньгами укрыться в горах, в далеких пещерах.

На этот раз наводнения быть не могло. Дожди кончились, наступила весна. Деревья и поля зацвели новыми цветами, новая зелень пробивалась сквозь потемневшую старую, новые, свежие запахи побеждали тяжелые туманные ароматы дождливой зимы. Время паводков прошло, и наводнения быть не могло. Значит, война!

Вскоре с окраины царства в столицу прибыли первые беженцы. Они рассказывали страшные новости.

Из-за гор в мирную долину двигалось огромное войско. Это были хашишины. Те самые хашишины, которых на востоке боялись все. Хашишины-убийцы, хашишины-стеклянноглазые, хашишины, не знающие страха.

Махмуд много слышал о хашишинах. Они ходили в бой пьяными от какого-то особого вида гашиша, который собирали для них тысячи рабов.

Однажды во время своих странствий Махмуд видел, как это делается.

На поле среди высокой конопли ходят голые люди, с телом, смазанным розовым маслом. Люди ходят и ходят, а стебли конопли хлещут их по жирной коже, оставляя на ней мелкую ядовитую пыльцу. Потом надсмотрщики деревянными лопаточками скребут их тело — снимают пыльцу вместе с маслом, смешивают буроватую массу с каким-то секретным составом и катают из нее булки и лепешки. Этот товар запаковывают в корзины и куда-то отправляют. Достаточно съесть небольшой кусочек такой лепешки, и человек становится пьяным. Ему начинает казаться, что он самый сильный, исчезает страх, а глаза останавливаются, зрачки расширяются.

Перед боем начальники раздавали воинам по куску лепешки, и тогда ни одно войско не могло противостоять опьяненным разбойникам. Недаром говорится: пьяному море по колено.

Дурная слава о хашишинах неслась далеко впереди их войска, и армии многих государств разбегались при их приближении.

Так получилось и при появлении хашишинов на границах царства Ропой. Сторожевые посты погибали в первых же схватках; жители бежали в джунгли.

Гвардия, приученная только к парадам и охране дворца, надела новые мундиры и браво маршировала по столице, но все знали, что гвардейцы вместе со знатью и вельможами скоро уйдут в горы.

Для богатых нашествие хашишинов было менее опасно. Они могли скрыться с деньгами и ценностями, а после того как хашишины, разграбив страну, уйдут дальше или уберутся восвояси, купцы, ростовщики и землевладельцы вновь вернутся в свои особняки и дворцы, и все пойдет по-старому.

Для бедного люда нашествие врага означало гибель урожаев, разграбление хижин, пожары, убийства и угон в рабство. Поэтому на окраинах столицы среди жителей ближних селений зрело твердое решение: защищаться.

Ремесленники и крестьяне послали выборных для переговоров с царицей. Нужно было достать оружие. Хорезмийцы от своей слободы единодушно выбрали Махмуда.

На площади, перед роскошным беломраморным дворцом с золотыми письменами и барельефами священных животных на фронтоне, толпились слуги, стояли повозки и парчовые паланкины. Гвардейцы, прислонив свои пики к колоннам или бросив их на ступенях, помогали выносить из дворца сундуки, окованные медными полосами, ларцы с драгоценностями и кожаные мешки с деньгами.

Царица Ропой сидела на троне, который еще не успели погрузить, и по ее красивому лицу катились слезы.

Выборные без помех приблизились к ней. Царица обернулась, и все, кроме Махмуда, упали на колени.

О великая царица! — воскликнул старейшина делегации.— Мы пришли узнать нашу судьбу. Неужели наши владыки покинут нас?

— Не знаю, ничего я не знаю,— всхлипнула царица Ропой.— Мои военачальники говорят, что нужно скрываться. Никто не хочет воевать с хашишинами.

— Почему никто? — вмешался Махмуд.— Мы будем защищать страну.

— Ты чужеземец,— ответила царица.— Ты даже не пал ниц передо мною. Что ты знаешь о хашишинах? Никакая сила не может противостоять этим безумным дикарям.

— Безумию всегда противостоит разум,— возразил Махмуд.— В моей стране есть поговорка: кошка с мышью, кошка—тигр; кошка с тигром, кошка — мышь. Видно, хашишины не встречались еще с тигром, поэтому они смелы. Дайте нам оружие, и мы защитим страну.

В другой раз царица, возможно, и задумалась бы над такой просьбой, но теперь ей все было безразлично.

— Берите,— сказала она и опять залилась слезами.— Берите! Все равно мы не сумеем его вывезти.

— Дайте мне пятьдесят самых трусливых гвардейцев,— неожиданно сказал Махмуд.