Александр Власов - О смелых и отважных Страница 15

— Пошли! — деловито ответила Глаша.

Глебка не удивился. После того как мандат с подписью Ленина усмирил целую толпу мужиков, он поверил в чудесную силу документа. Мальчишка пожалел, что не догадался сразу показать мандат ребятам и потратил столько дорогого времени на пустые разговоры.

Все трое вернулись к теплушкам.

— Главное — стронуть их с места! — уверенно объяснял Глебка, раскручивая рукоятку тормоза. — А потом они покатятся, только держись!

Соскочив с площадки, он весело скомандовал:

— Взялись!

Ребята уперлись руками в железную раму вагона, а ногами — в шпалы. У Глебки от напряжения побелели пальцы.

— Рад-два, дружно! — натужно крикнул он.

Теплушки не шелохнулись.

Снова и снова ребята упирались в железную раму, налегали на нее и плечами, и грудью, но колеса будто примерзли к рельсам.

— Тю-у! — устало произнесла Глаша. — Скаженные!

— А почему у тебя искры из-под колес летели? — спросил Юрий, тщательно вытирая платком испачканные ржавчиной пальцы.

— Букса сгорела.

— Потому они и не идут! — определил Юрий профессорским тоном. — Смазать надо! Масло у тебя есть?

— Есть, — сказал Глебка и пошел к дверям теплушки, но остановился на полдороге и решительно замотал головой. — Не дам!… В Питере хлеба нет, а я масло под колеса пихать буду?

— Глупо! — произнес Юрий. — Политика страуса!

Мальчишки сердито уставились друг на друга и поругались бы опять. Но вмешалась Глаша.

— Я чичас! — сказала она и, сбежав с насыпи к телеге, вытащила откуда-то кринку. — Сметана! — крикнула Глаша. — Сойдет?… Жирная!

— Сметана и масло — продукты родственные! — изрек Юрий. — И хотя ее мне в дорогу дали, но…

Глебка повеселел.

— Не жалей! За пролетариатом не пропадет! — с подъемом воскликнул он и первый побежал к неисправной буксе.

Под крышкой в коробке виднелась спекшаяся масса из песка и пережженной смазки.

— Лей! — приказал Глебка.

— Куда лить-то, чудной! — сказала Глаша. — Вытечет без толку… Паклю или тряпку надо!

Все трое почему-то посмотрели по сторонам. Вокруг лежал чистый снег. Глебка пошарил по карманам, потом распахнул куртку и ухватился за полу.

— Оторву — и порядок!

Глаша с сомнением пощупала грубую — вроде парусины — материю куртки.

— Такая и не впитает ни капли!

— А вата хороша будет? — спросил Юрий.

— Где ее взять? — огрызнулся Глебка.

Юрий аккуратно расстегнул пальто и сказал ему:

— Дергай из-под подкладки.

Глебка медленно подошел к нему, улыбнулся и, приподымая полу добротного Юриного пальто, произнес:

— А ты, я смотрю, парень ничего!

— Благодарю за признание!

Юрий прищелкнул каблуками, а Глебка, мельком взглянув на Глашу, понял, что она не одобряет предложения брата. Девчонки всегда трясутся над тряпками!

— Не жалей! За пролетариатом…

Глебка не договорил и подкладку не разорвал. Вспомнил он про шапку, закинутую в кусты. Сметану вылили в шапку и засунули ее в коробку. Минут пять надрывались ребята у задней теплушки. Как только ни толкали они: и вместе, и врозь. Глебка с разбегу наскакивал на вагон. Попробовал он и такой способ: Юрий и Глаша упирались в теплушку руками, а Глебка ложился спиной на шпалы, ноги ставил на ребро колеса и толкал что было силы. А вагоны хоть бы дрогнули, хоть бы на миллиметр продвинулись вперед.

Юрий тяжело перевел дух и опустил руки.

— Не знаю, как вы, — сказал он, — а лично я, вероятно, не рожден быть лошадью.

Разъяренный Глебка выскочил из-под теплушки. Рушилась его последняя надежда.

— Из тебя и теленка не выйдет! — крикнул он Юрию.

— Ну уж, знаешь!… — Юрий развел руками.

— Толкай! — грозно перебил его Глебка.

И Юрий послушно положил руки на железную раму.

— А ты чего? — прикрикнул Глебка на Глашу. — Тоже скажешь — не лошадь?… Да я, если надо, в слона превращусь!… А вы…

Глаша улыбнулась. Разговор о лошадях надоумил ее.

— Не ругайся! Я чичас!

И она снова сбежала с насыпи вниз — к телеге.

Юрий покровительственно похлопал Глебку по плечу и философски заметил:

— Человек не должен превращаться в животное! Разум сильнее мускулов!

Глебке было не до философских обобщений. Он и не взглянул на Юрия. Счастливыми благодарными глазами следил Глебка за тем, как Глаша распрягает коня.

— Веревки готовь! — крикнула девочка. — Потолще!

Минут через двадцать лошадь стояла впереди вагонов, а скрученные в жгут веревки протянулись от хомута к буферам. Глебка суетился и хлопотал больше всех, но без Глаши ни он, ни Юрий не сумели бы запрячь коня.

Настал самый ответственный момент. Командование перешло к Глаше. Мальчишки встали по бокам теплушки, уперлись в стены.

— Готовы? — спросила Глаша.

— Ага! — ответил Глебка.

— Но-о! Милай! — крикнула Глаша и хлестнула лошадь хворостиной.

Веревки натянулись. Тугими узлами проступили мускулы на груди коня. Упруго изогнув шею, он сделал короткий шажок вперед. Глебка и Юрий напряглись до хруста в суставах. Пискнула букса, и мальчишки почувствовали, как шпалы, в которые они упирались, стали уплывать из-под ног.

— Ур-ра! — хрипло крикнул Глебка.

Вагоны тронулись.

— Объявляю вам благодарность! — в полном восторге кричал Глебка. — Зачисляю вас в отряд!

Большей награды он придумать не мог…

ПОГОНЯ

Знал батька Хмель силу ленинской подписи и хотел, кроме хлеба, заполучить и документ. Но теплушки умчались под уклон, а мандата ни у кого из убитых не нашли.

Верзила вспомнил, что в отряде был мальчишка.

— Мандат у щенка! — сказал он Хмелю. — А он не иначе в вагонах уехал, сукин сын!

— Тем лучше! — ответил батька Хмель. — И хлеб возьмем, и мандат мой будет.

Бандиты вернулись к лошадям, оставленным на проселочной дороге. Батька Хмель предполагал, что теплушки с неисправной буксой далеко не уйдут: они или остановятся, или свалятся под откос. Но проверить это было трудно. По полотну железной дороги верхом не поскачешь — ноги кони поломают, а проселочная дорога шла лесом в версте от насыпи. Бандиты решили доскакать до станции Загрудино и узнать, не докатились ли до нее теплушки.

И снова конная лавина обрушилась на станцию. Хмель приказал не задерживаться. Бандиты схватили первого попавшегося под руку человека, и тот рассказал, что теплушки промчались мимо станции.

— Дьявол им помогает, что ли! — выругался Хмель.

Банда вернулась на проселочную дорогу. Батька Хмель знал тут каждую тропу и направил коня к переезду, до которого было верст девять.

Пока бандиты скакали по единственной лесной дороге, станционные связисты нашли сваленные телеграфные столбы и установили временные шесты. На Узловой заработал молчавший всю ночь телеграфный аппарат. В первую очередь из Загрудино передали депешу о налете бандитов и об убийстве паровозной бригады. Телеграфист отстукал тревожную весть о перестрелке, которую слышал на станции, о каких-то вагонах, пронесшихся ночью мимо. Депеша заканчивалась предупреждением, что банда батьки Хмеля на рысях двинулась в сторону Узловой.

На станции Узловая старшим начальником был матрос Дубок. В его распоряжении находился взвод красноармейцев с двумя станковыми пулеметами и сотней гранат. Взвод считался главным резервом штаба продовольственных отрядов.

К Узловой подходило несколько железнодорожных исток и узкоколеек, по которым стекался на станцию реквизированный у кулаков хлеб. Дубок сам занимался формированием составов и отправкой хлебных эшелонов.

В то утро он стоял на путях с флажком и, путая непривычные железнодорожные команды с морскими, кричал то сцепщику, то машинисту маневрового паровоза:

— Задний ход!

Состав пятился к ожидавшим своей очереди вагонам.

— Держи конец!… Крепи!

Сцепщик прицеплял вагоны.

— Полный вперед!…

— Товарищ Дубо-ок! — донеслось от вокзала, и на путях показался телеграфист с ленточкой депеши.

Он подбежал растерянный и запыхавшийся.

— Загрудино сообщило!… Бандиты!… Хмель!

Дубок посмотрел на него и сказал с ледяным спокойствием:

— Отдышись, — тогда доложишь.

— Ведь на конях!… Время!…

— Дубок два раза одно и то ж не повторяет! — резко произнес матрос.

Телеграфист сумел взять себя в руки и членораздельно доложил:

— Депеша из Загрудино, товарищ Дубок! Банда батьки Хмеля на конях подалась в нашу сторону! Ночью была перестрелка…

— С прохоровским продотрядом?

— Неизвестно, товарищ Дубок!… И три вагона проследовали через Загрудино на Узловую! Шли своим ходом — под уклон…

Дубок одним прыжком очутился на подножке маневрового паровоза.

— Гони к вокзалу!

Машинист повел состав к платформе. Матрос спрыгнул у вокзала, и его раскатистый бас набатом прозвучал на станции: