Любовь и дружба в 6 "Ю" - Диана Ю. Лапшина Страница 16

О, да. У меня он бывал так часто, что мама завела для него любимую чашку, а за нашим столом для него узаконилось чисто его, Бочкина, место.

– Не понимаю, – сказала старушка, – тебя не звали к нему?

Звали. Конечно, звали. И не раз. Сам Бочкин и звал. Но как-то не дошли руки. Или ноги. В общем, так вышло.

– Спорить готов, что Долгорукая пришла бы, – сказал парень с телефоном, – у нее все дошло бы, и руки, и ноги.

– Наверняка, – отозвался мужчина с коляской, – девочки – это совсем другие люди, я заметил. Вот она родилась (он качнул коляску), и я сразу понял, что девочки – совсем не то, что мальчики.

– Все они хорошие, когда спят зубами к стенке, – сказала учительница. – И порознь, поодиночке все хорошие, а стоит им сбиться в кучу, как начинаются сюрпризы. Уж я навидалась.

Мой незнакомый друг

А комната у Бочкина была хорошая. Она мне сразу понравилась. Во-первых, это была самая большая комната в квартире, и это меня удивило. То есть родители Бочкина отдали ему большую комнату, а не взяли себе, как это обычно бывает.

Во-вторых, вся комната была увешана картинами. Не шучу! До самого потолка! Это были корабли, кораблики, яхты, катера, лодки – все, что только может плавать и ходить по воде. И все это нарисовала одна рука.

– Бочкина?.. – встряла старушка.

Бочкина. Оказывается, он здорово рисовал, этот мой лучший друг Бочкин. Я, конечно, знал, что он любит рисовать, но не думал, что настолько. И предположить не мог, что он не только любит, но и умеет это делать! Да как здорово!

– Ого!.. – протянула Долгорукая с уважением. – Митя говорил, что учится рисовать, но я не предполагала…

– Да, – откликнулась мама Бочкина, – в этом году он собрался поступать в художественную школу, и мы даже ходили туда, чтобы выяснить условия и начать подготовку к экзамену. Да ты, Витя, наверняка, в курсе.

Я кивнул. А что мне оставалось делать? Признаться, что я впервые слышу про все это? Я же лучший друг…

– Да, парень… Ты предстаешь перед нами в новом свете, – сказал мужчина с портфелем. – Интересно, как вы вообще умудрились стать друзьями – с таким отношением.

– Может, он скрывал свой талант, – миролюбиво произнесла старушка, – такое бывает у застенчивых людей. Моя подруга как-то взяла первый приз в конкурсе чтецов, а я и не знала, что она увлекается… Это было просто ее личное, она не говорила.

– Может и так, но все-таки хочется верить, что человек, с которым дружишь, хоть немного интересуется тобой, – откликнулся мужчина с коляской. – Я, например, знаю, чем увлекаются мои друзья. Это нормально.

– Это не нормально, это правильно! – возмутился молчавший до этого человек. Оказывается, все это время он стоял позади меня и внимательно слушал рассказ. – Кто такой лучший друг? Почему он вообще – лучший, если он уже друг? Друг или друг, или он не друг. Знакомый, приятель, посторонний человек, сосед по парте – что угодно, но не друг. А друг – он друг и есть, зачем эта прибавка – «лучший»?

Я не нашел, что ответить. Я никогда об этом не думал.

– Ты думаешь, ты друг, потому что можешь посочувствовать в трудный момент? – продолжил он. – Поддержать, так сказать? А попробуй порадоваться за другого человека! Это куда как сложнее, чем сочувствовать или жалеть. Прописная истина. А ты ведь не смог порадоваться.

Он был прав. Не смог.

– Когда твой Бочкин влюбился, тебя всего вывернуло наизнанку! Я поначалу решил, что ты и сам… ну, в эту Долгорукую, наградил же бог фамилией, честное слово… А ты нет! Если бы да, о!.. Тебя бы это хоть немного извинило, но нет! Ты приревновал! Или хуже! Может быть, ты посчитал, что девочка, вот такая девочка, как она, с этим носиком, с этими длинными волосами, с этим ободком, красивая девочка не могла выбрать такого, как он? Ну, что же ты молчишь?

– Она не выбирала, – угрюмо сказал я, и мне самому ужасно не понравился собственный голос.

– Не выбирала, но выбрала! – сказал человек и поднял указательный палец. Все посмотрели наверх, и я тоже, но там ничего не было, кроме низкого зимнего неба.

– Что было дальше? – спросила учительница. Она положила ладонь на голову собаки и ласково теребила пальцами пушистое рыжее ухо.

Ботик Петра I

Записки не было. Но тут же выяснилось, что нет и гораздо более важных вещей, например, свидетельства о рождении! Это все Долгорукая. Быстро и внимательно осмотрев комнату, она обратилась к матери Бочкина.

– Свидетельство?.. – удивилась та. – Сейчас посмотрю.

И бросилась в соседнюю комнату. Ну, конечно, его не было. Долгорукая довольно смотрела на нас, а мы на нее.

– Будьте внимательны, – приказала она, – какой-нибудь его любимый блокнот, в котором удобно рисовать. Пенал или коробка карандашей. Рюкзак. Такой, с которым можно в поход. Продукты. Тушенка в банках, хлеб, печенье в пачках, карта, компас, свитер потеплее и побольше, может быть, обувь. Смотрите, чего не хватает!

Мама Бочкина кивала, загибая пальцы, словно стараясь запомнить – блокнот, пенал, свитер, тушенка. Долгорукая деловито осмотрела стены. Взгляд ее задержался на пустом куске обоев меж двух парусников.

– Что здесь висело? – строго спросила она.

Мама Бочкина кинулась к стене, дотронулась до выцветшей розочки и сказала:

– Ботик Петра… Да, ботик! Именно!

– Значит, ботик, – протянула, раздумывая Долгорукая. – Почему именно он?

– Почему ботик? – не поняла мама Бочкина.

– Почему именно этот рисунок, – уточнила Долгорукая, – сейчас важно именно это.

– Мы ездили в Питер, и Митька целый час рисовал у памятника, там еще была подпись, кажется, – сказал мужской голос. Это был отец Бочкина. Высокий полноватый мужчина с добрым, совершенно Бочкинским лицом. Я знал, что он режет по дереву и любит водить Бочкина по музеям.

– Удивительно, что ты знал, – не удержался мужчина с портфелем, – может, ты все-таки не так плох, как могло показаться.

– Отлично! – провозгласила Долгорукая. Она сияла.

– Памятный рисунок! Это замечательно! Все очень хорошо, если вы не поняли.

Родители Бочкина слабо улыбнулись.

– Тушенка, свитер, обувь! – напомнила Долгорукая, и они бросились врассыпную. Я тоже бросился. В ванную. Потому что знал, как чистоплотен мой друг. Что он чистит зубы по пять