Скотт О'Делл - Остров Голубых Дельфинов Страница 17

Погода в тот день стояла безветренная, и, поскольку собирать моллюски мне было больше некуда, я привязала лодку к рифу и вылезла на него в надежде раздобыть к ужину рыбы. Ронту выскочил следом.

За колониями водорослей прыгали в воде голубые дельфины. В самих водорослях резвились каланы, которым никогда не наскучивают их игры. А вокруг меня носились чайки: выуживали морских гребешков[27], которых было в то лето видимо-невидимо. Гребешки цепляются к плавающим на поверхности водорослям, а в том году гребешков было такое изобилие, что многие водоросли опустились под их тяжестью на дно. И всё же на долю чаек осталось достаточно. Захватив гребешок клювом, птицы взмывали над рифом и с большой высоты бросали раковину на камни, чтобы затем стремительно упасть вниз и подобрать мякоть из расколотой раковины.

Меня сыпавшиеся с неба гребешки забавляли, но Ронту никак не мог взять в толк, почему чайки так странно ведут себя. Кое-как увёртываясь от града моллюсков, я дошла до конца рифа, где водилась самая крупная рыба. С помощью лесы из тюленьих жил и крючка из раковины морского ушка мне удалось поймать две рыбины с непомерно большой головой и длиннющими зубами. При всей её страшноте рыба эта очень вкусная. Я отдала половину улова Ронту, а по дороге к каноэ ещё насобирала багровых морских ежей[28]: они понадобились мне для изготовления краски.

И вдруг бежавший впереди Ронту уронил свою рыбу и застыл на месте, вперив взгляд куда-то рядом с рифом.

Там, в прозрачной воде, плавал спрут. Тот самый, за которым я охотилась. Мой великан!

В этой части рифа осьминоги почти не встречались, потому что они любят глубину, а здесь было довольно мелко. Вероятно, мой спрут обитал в пещере и выбирался к рифу, только если не мог найти себе корм ближе.

Ронту вел себя тихо, даже не скулил. Я закрепила на гарпуне наконечник, обмотала тянувшуюся от него верёвку вокруг запястья и подползла к краю рифа.

Спрут-великан по-прежнему плавал у самой поверхности, и я отчётливо видела его глаза. Они были размером с небольшой булыжник и чуть ли не вылезали из орбит, вокруг золотистых середин шёл чёрный ободок, а в самом центре было чёрное пятно. Они напомнили мне глаза духа, который привиделся мне однажды ночью, когда шёл проливной дождь и небо прорезали зигзаги молний.

Рядом с тем местом, где я опиралась на риф руками, оказалась глубокая расщелина, а в ней притаилась рыба.

Гигантский спрут плавал на порядочном расстоянии от рифа (примерно в половину гарпуньего древка), но я и оглянуться не успела, как одна из его длинных рук протянулась к расщелине и змеёй заползла внутрь. Она продвинулась мимо рыбы в самую глубь расщелины, и тут конец щупальца завернулся обратно. Когда спрут нежно обвил щупальцем рыбу, я приподнялась на одном колене и метнула гарпун.

Голова, в которую я целилась, представляла собой прекрасную мишень, поскольку была больше двух пойманных мною рыб вместе взятых. И всё же я промахнулась. Пробив толщу воды, гарпун ушёл в сторону. Спрут мгновенно окутался чёрным облаком и исчез. Мне осталась видна только длинная рука, судорожно сжимавшая добычу.

Я вскочила на ноги, чтобы подтянуть гарпун к себе: очень хотелось снова метнуть его. В этот миг древко гарпуна выпрыгнуло из воды, и я обнаружила, что зазубренного наконечника на нём нет.

Одновременно натянулась крепившаяся к наконечнику верёвка. Сообразив, что я таки попала в спрута, я торопливо разжала кулак и отпустила намотанную на руку жилу: убегая, она или обжигает пальцы, или легко запутывается.

В отличие от других морских животных, спрут передвигается в воде не с помощью плавников или ласт, а вбирая в себя воду через расположенную впереди воронку и выталкивая сзади через две щели. Если спрут плывёт медленно, можно даже заметить тянущиеся за ним две струи… но только в этом случае. Когда же он двигается стремительно, тут уж не разглядеть ничего, кроме мелькнувшей в воде полосы.

Витки отпущенной мною верёвки, упруго и звонко подпрыгивая на камнях, уходили под воду. Но вот витки кончились. Жила, которую я привязала к запястью, натянулась, и я, чтобы смягчить толчок, перепрыгнула через расщелину – туда, куда поплыл спрут. Не отвязывая верёвку, я взялась за неё обеими руками, встала на скользком рифе поустойчивее и отклонилась всем корпусом назад.

Под тяжестью спрута жила рывком напряглась и стала растягиваться. Боясь, что она того гляди лопнет, я начала продвигаться вперёд, однако не быстро, а как бы против собственной воли, заставляя спрута тащить меня.

Он направлялся вдоль рифа в сторону пещеры. Пещера была довольно далеко. Если спруту удастся доплыть туда, я наверняка упущу его. У меня на пути возникло привязанное каноэ. В нем я могла бы позволить спруту таскать меня за собой, пока он не выбьется из сил. Но отвязать лодку, не выпустив из рук верёвку, было невозможно.

Всё это время Ронту бегал по рифу, лая и наскакивая на меня, отчего мне было только труднее справляться со спрутом.

Я уступала спруту шаг за шагом, пока он не добрался до глубины возле самой пещеры. Близость к пещере вынуждала меня остановиться, пусть даже ценой порванной верёвки и упущенного спрута, поэтому я вся напряглась и застыла на месте. Верёвка натянулась и затрепетала, разбрызгивая вокруг капли воды. Я слышала, как жила растягивается, и была уверена, что она вот-вот порвётся. Боли в ладонях я не чувствовала, хотя верёвка резала мне руки до крови.

Внезапно натяжение ослабло, и я решила, что спрут ушёл, но в следующий миг увидела, как верёвка описывает в воде широкий круг. Спрут повернул от пещеры и рифа к скалам, расстояние до которых раза в два превышало длину верёвки. Там он тоже чувствовал бы себя в безопасности, поскольку среди камней было много укромных уголков, где он мог спрятаться.

Пока спрут менял направление, я смотала едва ли не половину верёвки, однако вскоре пришлось отпустить её. Жила опять натянулась и стала растягиваться. Воспользовавшись тем, что там было мелко (чуть выше пояса), я спрыгнула в воду.

Возле скал находилась песчаная отмель, и я пошла к ней, осторожно ступая по дну, в котором было много ям. Ронту плыл рядом.

Я добралась до отмели, прежде чем спрут укрылся между скал. Верёвка выдержала, но спрут развернулся и поплыл обратно к пещере. Он ещё дважды прибегал к этой уловке. Каждый раз я сматывала часть жилы. Когда он появился на мелководье в третий раз, я попятилась из воды и, спрятавшись за песчаной косой, чтоб меня не было видно, изо всех сил потянула верёвку.

Гигантский спрут проехался на брюхе по песку и застрял на отмели с раскинутыми в стороны руками. Он лежал, наполовину прикрытый водой, и мне почудилось, что он умер. Потом я заметила, как он поводит глазами. Раньше, чем я успела выкрикнуть предупреждение, Ронту подскочил к великану и вцепился в него. Однако такого тяжёлого спрута нельзя было просто поднять и встряхнуть. Пока челюсти Ронту искали у головонога уязвимое место, три из многочисленных рук спрута обвивались вокруг шеи пса.

Конечно, опаснее всего встретиться со спрутом в воде, где он может присосаться своими длинными руками. С нижней стороны щупальцев у него идут ряды присосок, так что спруту ничего не стоит утащить тебя под воду и держать там, пока ты не захлебнёшься. Однако и на суше спрут запросто может причинить увечье – уж очень он сильный и живучий.

Спрут размахивал руками и рвался обратно в воду, мало-помалу утаскивая за собой и собаку. Я же не могла больше тянуть за верёвку, потому что она запуталась у Ронту между лап.

У меня на поясе висел костяной нож, которым я отдирала от скал морские ушки. Лезвие было довольно толстое, однако имело заострённый край. Отбросив с руки верёвку и на ходу снимая нож, я ринулась вперёд.

Забежала я сбоку, чтобы преградить спруту путь к воде. Но в воздухе мелькало столько спрутовых рук, что отрезать две-три из них было бесполезно. Я почувствовала, как одно щупальце задело мою ногу: меня обожгло, точно плёткой. Другое щупальце, отгрызенное Ронту, извивалось на песке – искало, к чему бы прилепиться.

И тут среди хитросплетения рук, словно на гигантском стебле, выросла голова и на меня уставились золотистые глаза с чёрным ободком. В ушах, перекрывая шум прибоя, звуки нашей возни и лай Ронту, стояло щёлканье осьминожьего клюва: он был острее моего ножа.

Когда я вонзила нож в туловище спрута, мне показалось, будто меня облепило несметное множество пиявок. К счастью, одна рука у меня оставалась свободной от них – как раз та, в которой я держала нож, – и я раз за разом вонзала его в толстую шкуру. Присоски, причинявшие мне ужасную боль, начали отлипать. Щупальца угомонились и обмякли.

Я попробовала было вытащить спрута на сушу, но оказалось, что я слишком ослабла. У меня не хватило сил даже вернуться за каноэ, я лишь забрала гарпун с наконечником, которые стоили мне таких трудов, и смотала верёвку.