Эдуард Веркин - Кошмар с далекой планеты Страница 17

– Они вообще не появятся, – заявил я.

– Не слушайте его, – тут же начала Аврора. – Он слишком много болтает. У него в голове гайка.

– Как это? – удивился Деревянский.

Я хотел строго возразить, однако решил послушать, что будет обо мне нагло врать эта персона.

– Его отец любил работать на токарном станке, – выдала Аврора. – Любил вытачивать разные мелкие предметы. И вот однажды он вытачивал гайку, а маленький Аут играл неподалеку…

Нет, все-таки она не совсем безнадежна. Некоторая фантазия есть. Впрочем, это она от меня понабралась. Моя личность излучает слишком мощные энергетические токи, они пронизывают все окружающее пространство, в том числе и Аврору. И изменяют к лучшему.

– И вот гайка выскочила, ударилась в потолок, а затем прямо в голову Аута. Никакого вреда она ему не причинила, но из головы ее извлекать не стали, так до сих пор и болтается. Поэтому и болтливость.

И Аврора ехидно мне подмигнула.

– Это правда? – Деревянский был потрясен.

Нет, все-таки художники странный народ. Кругом разворачиваются на редкость пугающие чудеса, хляби небесные разверзлись, может, через какие-нибудь полтора часа нас тут вообще смоет, и вообще мобильное бешенство, того и гляди зомбаки в дверь начнут ломиться, а живописец Деревянский поражается, что у меня в голове якобы скачет гайка.

– Правда, – сказал я. – Только не гайка, а маховик. Папа тогда маховик для часов вытачивал. Теперь у меня в голове маховик, иногда так и вертится, так и вертится. И точно к языку привязан он. Как маятник.

В подтверждение этой загадочной связи я выставил язык и хаотически им поболтал.

Аврора устало вздохнула.

– В Англии каждые пятнадцать лет человека убивает гайкой, – сказал я. – Это довольно распространенное событие.

– Знаете, а тут ведь какое-то противоречие… – сказал Деревянский.

Он принялся бродить по избушке туда-сюда и чесать голову, видимо, с гигиеной у него были нелады.

– Это на самом деле не противоречие, – промурлыкала Аврора, – у нашего друга Аута в голове маховик…

– Нет, я не про маховик, – махнул рукой Деревянский. – Я про бешенство. Тут ведь явное противоречие…

– Какое противоречие?

– Какое? Какое… На Гогене нет крупных животных со щупальцами…

– Вообще, МоБ темная штука, – перебил я. – Не изученная. Вы слыхали про штамм «Гулливер»?

Деревянский не слыхал.

– «Гулливер» увеличивает размеры, – пояснил я. – А «Эйнштейн» активизирует работу мозга – продуцирует гениев. Знаете Прохорова? Ну, тот, который двигатель третьего уровня просчитал? Он переболел мобильным бешенством и стал гениальным…

– А потом умер, – добавила Аврора.

– Умер, – согласился я. – Потому что надорвался. Пытался обсчитать двигатель, способный обогнать расширение Вселенной. Но зато какой прорыв!

– Да… – грустно вздохнул Деревянский и поглядел на свои руки.

– Вообще Гроган… Последние его работы просматривали?

Грогана Деревянский просматривал, художники обожают всякую философию, думают, что она объясняет мир.

– Так вот, Гроган считает, что МоБ – это новая стадия в эволюции человека. Новые резервы открываются, сверхвозможности всякие. Переболев МоБом, человек завоюет Вселенную. МоБ – это та самая животворная Божья Искра, с помощью которой творится Будущее.

– Ты же говорил, что Гроган считает МоБ концом света, – встряла Аврора.

– Ну, да. Или завоевание Вселенной, или конец света, одно из двух. А вообще я про Карантинную Службу хотел рассказать, – вспомнил я. – Ее не существует на самом деле. Что это за Карантинная Служба, которая не может прийти на помощь в течение суток? Кто-нибудь когда-нибудь видел КС в действии? Видел их корабли? Да и агенты тоже… Только рассказы да репортажи. А это ведь легко фальсифицировать.

– У них есть Академия, – возразила Аврора. – Здание в километр высотой.

– А я видел «Йокогаму», их корабль, – добавил Деревянский.

– Неизвестно, чему в этой Академии учат, – сказал я. – Может, рыбу удить. А может, в карты играть. А «Йокогама» это вообще муляж.

– Точно не гайка, – хлопнула в ладоши Аврора. – Точно маховик.

– Что-то я устал, – сказал неожиданно художник.

И безо всякого предупреждения улегся на нары, накрылся пончо и захрапел. Точно выключился. Аврора поглядела на меня с недоумением.

– Не вынесла душа поэта, – прокомментировал я. – Сенсорная перегрузка. Часа четыре теперь проспит. Или восемь.

– Хоть двадцать восемь. Послушай, Аут, что мы делать с тобой-то будем?

Это Аврора произнесла почти шепотом.

– Не знаю, Анжелика, не знаю. Пусть дождь для начала кончится. Пока дождь, выбираться смысла нет, по грязи далеко не ушлепаешь. А когда дождь кончится, начнется разлив. И течение ускорится. Честно говоря, я не знаю, как мы отсюда будем выбираться. По берегу…

– Я тебе говорила! Я тебе говорила, что нечего сюда соваться!

Вот так фокус! Сама склонила меня к пиратским действиям, а теперь Белоснежкой прикидывается!

– Да это я тебе говорил, что не надо к художникам лезть! – злобно прошептал я. – Говорил! Я предлагал все по-человечески – залить илом пляжи Карантинной Службы! И жили бы преспокойненько!

– Как поливать грязью то, чего не существует?! – в ответ прошептала Аврора. – Ты же говорил, что Карантинной Службы нет!

– Это мозгов у тебя нет! Любительница живописи! О дорогая, вы так прекрасны, что я напишу ваш портрет креветками! В пене!

Мы еще немного поругались и разошлись по противоположным углам. Я устроился на каких-то дерюгах, Аврора уселась на ведро. Захрапел Деревянский, и мне тоже немедленно захотелось уснуть. Некоторое время я сопротивлялся, потом отключился. Снились мне почему-то валенки. Целый бассейн валенок, я сидел на краю, потом появилась Аврора и столкнула меня с бортика. И я стал тонуть.

Тонуть в валенках было странно. Но не так, как в развернутой воде. Скорее приятно, как-то уютно, по-домашнему. Погружался на дно, грустил о чем-то. Всплывать совершенно не хотелось, хотелось спать, покоя хотелось.

И вот когда я уже почти лег на мягкое войлочное дно, сверху протянулась бесцеремонная рука. Схватила меня за ногу, потащила вверх…

Волшебство было разрушено, я открыл глаза и обнаружил, разумеется, Аврору. Это она тащила меня из валеночного рая в тоскливую обреченность будней.

– Ты соскучилась?

Это я пошутил. Так, сурово. Как шутили все настоящие пираты и другие люди, прожженные жизнью и от оной же серьезно уставшие. Вообще «сурово» – это одно из моих любимых слов, я широко использовал его еще до приобщения к пиратству, сейчас тоже использую и впредь использовать буду.

– Я тоже по тебе соскучился, Афродита, – сказал я. – Знаешь, мне приснился странный сон. Такой, исторический, вот как ты тогда говорила про Средневековье. Знаешь, такое, самое мрачное, Трирское архиепископство, одним словом…

– Хватит нести околесицу! – Аврора попыталась меня ущипнуть, но я оборонился.

– Тебя обвиняют в ведовстве, ты навела порчу на бургомистра, и вот сейчас тебя будут уже совсем сжигать, но перед этим высекут на базарной площади…

– Аут, уйми свою фантазию!

Она меня все-таки ущипнула. Больно. Пальцы крепкие, тренированные, наверное, орехи ими колет. Лучше бы лбом колола.

– В дверь стучат! – прошептала Аврора.

– Что?

– Стучат! Послушай!

Я поднялся и на цыпочках приблизился к воротам. Аврора за мной. И снова в обнимку с «плаксой».

В дверь постучали. Негромко так, словно ноготком. Неприятно. Вкрадчиво как-то. Будто перед воротами стоял ребенок. А что делать ребенку на заброшенном острове во время бури?

– Разбудить? – Аврора кивнула на Деревянского.

– Не надо… Открыть, наверное, лучше.

– Открыть?

– Ну да. Это же человек… Если бы это была собака, она стала бы скрестись. Это человек. Тоже, наверное, художник. Целься в дверь, а я открою.

Аврора вскинула оружие, я прихватил кочергу и стал медленно сдвигать брус.

Брус размок и шел туго, пришлось повозиться. Затем я осторожно приоткрыл ворота…

Я что-то сказал. Ну, издал какой-то звук. Скрипнул, или крякнул, или хрюкнул. Наверное, охнул.

Передо мной стоял Деревянский. Нестор Деревянский, знаменитый живописец, новый Рембрандт или даже могучее. В драном коричневом свитере, в штанах, босиком.

– Здравствуйте, – сказал Деревянский. – А вы кто?

– Мама! – пискнула Аврора за моей спиной.

И бумкнуло еще что-то. Мне представилось, что Аврора обрушилась в обморок и сломала головой какую-нибудь полезную мебель. Например, каменный очаг. Или деревянный чурбак расколола. Ущерб, одним словом, нанесла.

Я сам едва сдержался.

МоБ.

Никаких сомнений, он.

Представил себя с глупым видом рыщущим по просторам планеты Гоген, увеличенного в три раза и с шестью руками. Приятного мало. И, судя по всему, мы уже заразились – как правило, МоБ передается воздушно-капельным путем. И не я один, Аврора тоже заразилась…