Милош Кратохвил - Удивительные приключения Яна Корнела Страница 17

Если вы находитесь в строю, то быстро забудете о себе. Вы точно повторяете все, что делают другие, выполняете необходимые приемы при заряжении, наводке и стрельбе, точно кто-то сидит внутри вас и подсказывает вам их. Когда в наших рядах загремели выстрелы, я тоже поднес фитиль к пороху и выстрелил. Едва я успел выстрелить, как сразу же — так обучали нас — отступил шаг назад. Между нами прошли в первый ряд пикинеры. Каждый из них выставил перед собой восемнадцатифутовую пику; конец ее древка прижимался к земле ступней одной, широко отставленной ноги, острие направлялось наискосок, а древко поддерживалось коленом другой. Таким образом, перед нами ощетинился целый забор колючих шипов, выставленных в сторону неприятеля на высоте груди коня. Мы, мушкетеры, тем временем снова заряжали свои мушкеты.

Однако шведская конница повела атаку иначе, чем делали это наши, имперские, войска.

Они двигались на нас не густыми каре, а мчались легкой цепью и проделали такой же маневр, о котором рассказывал нам когда-то Матоуш Пятиокий. Передний ряд приблизился на несколько шагов к нашим торчащим пикам, сделал полуобороты вправо и влево и, гарцуя вдоль ряда пикинеров, стал стрелять из пистолетов. Вдобавок шведские кирасиры были построены колонной и потому к нашим пикинерам подскакивали все новые и новые всадники, которые непрерывно обстреливали нас. Само собой, им было нетрудно попасть в нас, поскольку мы стояли густыми каре. То и дело из первого ряда выбывали пика за пикой, и, прежде чем мы смогли снова выступить вперед с заряженными мушкетами, на земле уже лежало несколько десятков окровавленных солдат.

Не успели мы положить мушкеты на сошки, как шведская конница повернула и поскакала галопом назад. Не знаю ради чего — или кто-нибудь выстрелил и увлек за собой других, или кто-нибудь, слишком поздно очухавшись, приказал стрелять, — но мы снова дали залп из своих мушкетов, на этот раз совершенно напрасный. Шведы, уже порасстрелявшие все патроны в своих пистолетах, вероятно, только этого и ожидали, — они тотчас повернули коней, отбросили поводья и, правя теперь с помощью колен, стали вытаскивать из-за спины карабины. Шведские всадники обрушились на нас подобно наводнению, — ведь сейчас им уже нечего было опасаться наших мушкетов.

Правда, мы снова отступили за спины пикинеров, но их оставалось не так много, а те, кто уцелел, выходили вперед нерешительно и становились как попало.

Именно в этот момент не выдержал Штепан. Еще раньше я обратил внимание на его возбужденное состояние, на то, как медленно заряжал он мушкет. Казалось, Штепан был сам не свой и совсем не соображал, что делал. Он неожиданно схватил меня за плечо и, указывая на гарцующих кирасиров, закричал:

— Хватит! Больше не хочу…

Только я собрался задержать его, как Штепан протиснулся между пикинерами и пустился бежать по равнине прямо к лесу, — он, дурень, рассчитывал добраться туда и скрыться там.

Все мы оцепенели от ужаса, — ведь каждый понимал, что произойдет с ним. Железная лавина кирасиров надвигалась на нас все ближе и ближе, а Картак едва пробежал половину пути до опушки. Еще десяток шагов, и они растопчут его.

Помпейо орал на него, звал, ругал, но Штепан ничего не видел и не слышал.

Мне было страшно смотреть туда, однако я не мог оторвать своих глаз от Штепана. Всадники были уже в пяти, трех, двух шагах от сломя голову бегущего Картака. Наконец он исчез под копытами коней, — первый ряд сшиб его, как куриное перышко, а затем через него пронеслись второй, третий…

Боже мой, исключительно счастливый случай напрасно спас его от собьеславской виселицы!

Однако горевать было некогда. Мы только начали заряжать мушкеты, а шведские кирасиры уже врезались в наши ряды. Они проникли к нам через трупы павших пикинеров и стали разъезжать во всех направлениях. Тут оказались совершенно бесполезными длинные пики, более того, они даже мешали нам. Немного стоили и незаряженные мушкеты. Мы поспешно отбрасывали ненужное теперь оружие и выхватывали из ножен мечи и шпаги. Однако кирасиры были проворнее, — они рубили нас с коней и давили конскими копытами.

Пот застилал мне глаза. Кругом раздавались крики, стоны, лязг металла, ржание, пахло конским потом. Помню только, что я размахивал обломком меча во все стороны до тех пор, пока не почувствовал острую боль в голове. Я куда-то повалился, но не упал, — меня подхватили чьи-то руки и оттащили из того места, по которому через секунду проскакал целый отряд шведских кирасиров.

— А теперь подмазывай пятки! — кричал мне в ухо Матоуш Пятиокий охрипшим голосом. — За мной! Сейчас не время падать в обморок. Поторапливайся!

Бог знает, как мне хватило оставшихся сил для того, чтобы брести вместе с мушкетером, поддерживавшим меня под руку. Правда, перед моими глазами все кружилось, и я то и дело спотыкался черт знает обо что. Очевидно, это были убитые или раненые, а может быть трупы коней. Временами, когда рядом проносились чьи-то всадники, Матоуш пригибал меня к земле. Словом, я пришел в себя только на опушке леса. Матоуш приволок меня туда и скорее свалил, чем посадил на какую-то кучу хвороста. И в самом деле — теперь, только теперь, когда у меня появились и время и условия, я погрузился в глубокий обморок.

Глава седьмая,

в которой Ян Корнел второй раз встречается с лейтенантом Тайфлом и вместе со своими друзьями становится дезертиром

Хотя я лежал в бессознательном состоянии, но мне стало вдруг казаться, что моя голова — арбуз и лежит, выглядывая из-под листьев, на нашем огороде. В то же время этот арбуз мне казался ничем иным, как моей головой, и я посматривал ею на него. Тут вошел в огород наш сосед Шимрал и стал дергать этот арбузик, желая его сорвать. Я попытался крикнуть ему, чтобы он оставил арбуз, что мне больно, но не мог издать ни звука, а он тянул и тянул его пока… пока я не пришел в сознание.

И в самом деле, голова у меня разрывалась от боли, только лежала она не на грядке, а на коленях Матоуша Пятиокого, который бинтовал ее в этот момент какой-то бесконечно длинной тряпкой. Я заметил, что моя мушкетерская куртка залита кровью от ворота до самого пояса, и мне сразу же стало снова дурно. Но Матоуш — наверное, он увидел, как я опять позеленел, — тотчас же принялся успокаивать меня:

— Это пустяки, паренек! Ты лучше благодари свою судьбу, — ведь угоди шведская шпага чуточку поправее, — и твоя голова оказалась бы разрубленной пополам. Шпага же откромсала у тебя лишь кончик уха. Она могла бы перерубить тебе и шею, но ее, видимо, задержал воротник куртки. Тебе здорово повезло, дружище. Теперь сядь поудобнее, хорошенько отдышись и наберись сил, чтобы поскорее убраться отсюда. Оставаться здесь — все равно что самому лезть в петлю.

Я послушно поднялся, как кукла, которую дернули за веревочку. В голове у меня еще шумело, но слабость уже проходила. Тут я выглянул из-за кустов и увидел перед собой равнину, на которой еще недавно происходило ужасное сражение. Теперь там царила тишина, словно на Кладбище. Только это было кладбище непогребенных трупов. Бедняги лежали рядом, друг на друге, раскинув руки и свернувшись калачиком, как во время приятного сна, — короче, валялись, словно снопы, разбросанные по жнивью. Только ни одно поле не приносило еще такого обильного урожая. Повсюду лежали убитые, и почти у всех у них были имперские или баварские перевязи и пояса, шведские попадались очень редко.

Не знаю почему, — видимо потому, что я родился в деревне и любил животных, — мне особенно было жалко коней. Такие красивые кони, а сколько их тут полегло!

Люди убивают друг друга, по крайней мере, за какие-то свои интересы, в худшем случае получают за это жалованье, ну а кони? За что гибнут они? Но, вспомнив о Штепане, его последних минутах жизни, о том, как он погиб, я тут же перестал думать обо всем другом.

— Не попытаться ли нам поискать Картака? — обратился я к Матоушу.

Тот только махнул рукой.

— Я уже побывал у него после того, как ты заснул, и до того, как туда приходили шведы убирать своих.

— Нашел ты его?

— Нашел. Но тебе бы лучше не видеть Штепана…

Больше я уже не расспрашивал его, потому что все остальное я мог представить себе сам.

— Можешь ты стоять на ногах и идти? — спросил теперь меня мушкетер.

— Пойду! — ответил я. Да, было бесполезно грустить над непоправимым. Поднявшись с помощью Матоуша, я сделал над собой небольшое усилие и довольно, бодра зашагал вперед.

Мы шли по самой опушке леса и внимательно посматривали на долину. Наблюдать за ней было необходимо для того, — объяснил мне мушкетер, — чтобы своевременно заметить приближение какой-нибудь опасности. Однако имелась тут и другая причина: Матоушу нужно было поискать хоть какие-нибудь пистолеты и шпаги, — иначе мы оказались бы совсем безоружными.