Мария Некрасова - Большая книга ужасов – 52 (сборник) Страница 17

В трубке послышалось шуршание, Кит разворачивал сверток. Я замер, как у врача на осмотре.

– Что за дрянь?!

– Конкретнее, Кит, конкретнее!

– Да почти пополам разломлено… Держится на одном корешке… Это что, кукла вуду, что ли? С волосами…

Я так и присел, где стоял. Представил себе смерть под колесами фуры. Груженая – сорок тонн. Да мне бы и одной за глаза хватило…

– Ты что, веришь в эту фигню?

– Потом, Кит. Я хочу, чтобы сейчас ты потихонечку нагрел ее в сушилке и слепил, как было. Только очень осторожно, лады?

– Ты чего, Котяра, совсем спятил? Ночь на дворе! Да хоть бы и день…

– Кит! Сделай, что просят, а? Объяснения потом.

– Да ну, глупости! Спи давай! – И он отключился.

Я так и стоял, прижимая к уху мертвую трубку, потому что не мог так сразу поверить в такое легкое и быстрое предательство. Кит просто не понял, как все серьезно, надо было сразу ему объяснить… Я опять принялся тыкать кнопки, но Кит, похоже, отключил телефон.

Глава XI

Ночь

Кабина фуры оказалась неожиданно просторной. За двумя передними сиденьями, как в поездах, была полка. Георгий (водитель фуры) торопливо сбросил оттуда ворох грязных тряпок, припрятал куда-то под сиденье и велел:

– Ныряй, поспи. А мы с отцом дэпээсников подождем. – Голос у него был очень усталый.

Он плеснул мне чаю в крышку здоровенного металлического термоса, сунул пакет с колотым печеньем и голубой флисовый плед с мишками. Я отчего-то подумал, что дальнобойщика, наверное, бабушка в рейс собирала. Очень эти мишки нелепо смотрелись на фоне грязноватой кабины, пахнущей дерматином и топливом, обклеенной, где только можно, тетками в купальниках.

Я принял у Георгия горячую крышку. Чай в ней был налит до краев, а руки у меня еще тряслись. Конечно, я плеснул на штаны и даже не почувствовал кипятка.

Отец сидел впереди и смотрел на меня в зеркало. Взгляд у него был скорбный и невидящий, как на похоронах.

– Хочешь вернемся?

Я покачал головой, я уже ничего не хотел. Меня задавила такая апатия, будто я все-таки попал под эту фуру и уже ничего не могу ни чувствовать, ни хотеть. Пальцы с трудом удерживали крышку термоса. Я вернул ее Георгию, пробубнил «спасибо» и отвернулся к стене.

Спать тоже не хотелось. Отец и Георгий молчали, наверное, чтобы мне не мешать, а меня пугала эта тишина, от нее уж совсем не до сна становилось. Я лежал и рассматривал обивку салона: рубчик черный, рубчик красный, дыра, бахрома… Потом отец захрапел и через несколько минут к нему присоединился Георгий. Потом в кабине стало светлее, а на улице зачирикали птицы и воздух посвежел, даже прохладно стало.

…Телефон показывал четыре утра. Перед моим лицом лежала отцовская сумка. Быстро, чтобы не передумать, я стянул оттуда ключ от съемной квартиры в таунхаусе, немного денег и блокнот. Написал записку, оставил на сумке, чтобы отец на нее сразу наткнулся.

Когда вылезал из машины, конечно, всех разбудил, но быстро нашелся и буркнул: «Я скоро». Еще минут десять простоял у фуры, ожидая, пока отец с Георгием опять уснут. Боялся, что именно сейчас, не вовремя, приедут дэпээсники, и тогда меня хватятся.

Попутка поймалась на удивление быстро и взялась отвезти меня почти до самого лагеря. Молодой парень на «Жигулях» сперва возмутился, что я лезу на заднее сиденье, потом спросил, не сбежал ли я из лагеря, и я ответил, что сбежал, но сейчас передумал. Парень еще рассуждал о том, что: «Правильно, а то дома заругают, вот я в твои годы тоже»… А я уже засыпал на заднем сиденье. Успел подумать: «Отчего мне не спалось раньше, ведь во сне совсем не страшно умирать».

Глава XII

Собака

Стемнело за окном быстро, как будто солнце выключили. В поселке во всех домах горел свет (быстро же починили электричество!), только в доме Контуженой зияли черные окна. Ей небось лампочки не нужны… Я тоже сидел в темноте. У меня был здоровенный телик в полстены с домашним кинотеатром и кучей дисков. Еще вчера я бы включил его просто из любопытства, а теперь мне это и в голову не пришло. Я забрался с ногами в кресло у окна, прижал к себе сверток с куклой и нацелился так просидеть всю ночь. Мне хотелось стать невидимкой. Хотелось, чтобы все разом позабыли обо мне и вообще об этой квартире в таунхаусе или хотя бы об этом кресле. Нет меня, ясно? Точнее, нас нет.

Далекий перелесок серебрился на ветру, в одном из дворов поблескивал костерок да мелькали светоотражающие полоски на одеждах. Похоже, кто-то затеял шашлыки. Где-то шумела газонокосилка, и даже какая-то музыка с улицы доносилась до меня сквозь толстый стеклопакет. Было странно осознавать, что вокруг кипит жизнь, когда у меня такое. Я был один в пустой огромной квартире с вай-фаем и прочими благами цивилизации. Я мог всю ночь долбиться в онлайн-игрушки и даже погонять в футбол (в прихожей завалялся хозяйский мячик, а места было в избытке). Не хотелось. Даже не думалось об этом. Если уж совсем честно, я не мог ни шуметь, ни развлекаться, ни даже думать о чем-то, кроме глиняной куклы. Кроме того, что произошло вчера и что вообще происходит. Мне как будто отрезали какой-то важный орган: ногу, почку, а судя по всему, голову. Дали в руки и сказали: «Носи так, а то обратно не пришить».

Я вертел куклу в руках и невольно высматривал на ней следы поломки. Целый день склеивал. Залез в лагерь через забор, когда все еще спали, только Егор бродил по территории, громыхая своими банками. В палате быстро нашел свой сверток, Кит даже не проснулся. Заходи, кто хочешь, бери, что хочешь… Отнес куклу в сушилку, чтобы глина от тепла стала мягкой, и весь день склеивал под шепотки Клязьмы и Сашки и язвительные замечания Кита.

С Китом мы разругались вдрызг. Он, когда увидел, сказал, что я помешался на своем дурацком куске глины, а я, понятно, что ему нельзя доверить даже такой дурацкий кусок. В конце концов, из-за него меня чуть не переехала машина. Об одном жалею, что не выдержал тогда и рассказал Киту обо всем. О кукле, о Контуженой, об аварии, конечно, и о том, почему она случилась. Не стал говорить только, откуда у меня кукла, я ведь Рыжему обещал. Кит, конечно, мне не поверил. «Это, – говорит, – эффект плацебо, только наоборот. Внушаем ты очень, вот и понавнушал себе ужасов».

После обеда ко мне в сушилку пришел Егор и предложил помощь. Я догадался, кто его на это подбил и на что этим хотел намекнуть. Пошел и врезал Киту хорошенечко. Мало правда, Сашка вовремя нас разнял.

Вечером позвонила мать и радостно сообщила, что попала в больницу с каким-то отравлением, но бабушка с дедом уже привезли ей зарядку для телефона и все, что нужно, так что мы можем не дергаться, она сама к нам скоро приедет. Я спросил: «Что ж они нам-то не сказали, отец с ума сошел!» – и услышал то, что всегда говорят в таких случаях: «Наверное, не хотели вас пугать». Бабушки иногда отжигают. Матери я сказал, что отец все равно уже в городе, так что пусть лучше звонит ему. То-то ему было весело приехать в пустую квартиру! Про аварию говорить не стал, пусть лучше отец сам…

В общем, так и прошел день. Я поссорился с Китом, склеил куклу, узнал, где пропадала мать. Отец позвонил позже, когда я уже перебрался в таунхаус. Убедился, что я в порядке и доехал, доложил, что сам добрался, и про мать, будто я не знаю… Не ругал, но, похоже, обиделся.

…В кухне я нашел полбанки кофе, полпакета молока и коробку сахара. Налил себе кружку сырой воды и грыз сахар, размачивая. Это вкусно, если запивать. И успокаивает. Хотя я все равно пугался этого хрупанья в ушах: мало ли что может случиться под шумок.

Вдоль забора деловито трусила кудлатая собака. Она остановилась прямо у меня под окнами. У навеса, куда на ночь выставляли мусорные баки, но, похоже, мусор ее не интересовал. Собака села, уставившись прямо на меня, задрала башку и завыла. Никогда их прежде не боялся, но на эту спокойно смотреть не мог. Чего она? Говорят, собаки воют к покойнику…

Я задернул занавеску, не вставая с кресла, и плотнее прижал к себе Ваську. Ну да, как еще называть глиняную фигурку, сделанную по твоему образу и подобию? Не то чтобы слепили очень похоже, но какая разница? Мне тогда уже начало казаться, что он живой, что у него есть характер. Неодушевленный предмет не может так регулярно находить себе неприятности.

Под окном зажегся фонарь. Свет его проник в кухню и попал на мое кресло. Я замер, как олень в лучах фар. Собака выла, как в страшных фильмах. Чертова псина, шугануть ее, что ли? Я открыл окно и стал шикать на собаку, но она была так увлечена своей песней, что не слышала меня. Что ж, сама напросилась. Радуясь, что хоть кто-то отвлекает меня от дурных мыслей, я не спеша выбрал литровую пивную кружку из хозяйской коллекции (этих кружек там была, наверное, сотня, на полках под самым потолком. Пришлось поставить на стол табуретку, чтобы достать), набрал водички похолоднее, открыл окно:

– Заткнись, кому говорят!

Водяной шлейф описал красивую дугу в воздухе и приземлился у собаки между передних лап. Псина захлопнула пасть и удивленно понюхала лужу. Мне показалось, что она даже пожала плечами. Лакнув из лужи бесцветным языком, она опять задрала башку, готовясь завыть. Похоже, что на нее не попало ни капли. Но это мы поправим! Во мне проснулся снайперский азарт, я быстро наполнил следующую кружку, плеснул…