Мария Семенова - Пелко и волки (сборник) Страница 17

Он остановился перевести дух, покосился на собаку. Ладно, полдела сделано. Теперь следовало хорошенько отругать вероломный металл и постращать на тот случай, если он не пожелает исправить содеянное зло.

А когда огонь раздулии ударил тяжкий молот,ты, стеная, обещалои клялось великой клятвойне пускать на волю крови,не кусать живого тела!Ты, изгарина дрянная,пожелавшая испортитьэтот славный колокольчик!Знаю я вещей начало,видел я твоё рожденьеи имею также силупричинить тебе погибель,если рана не подсохнет,не пройдет кровотеченье,вновь отправишься в болото,синим ртом ловить лягушек!..

Пелко не стал выдумывать ещё худшие кары, не стал тревожить хищного Лемпо и тем более повелителя громов, вековечного небесного Старика. Крепко верил могуществу не раз испытанных снадобий. Да и железу, надобно думать, не очень-то хотелось вновь превращаться в ржу после того, как оно побыло стрелой!

– Закутай собаку-то, чтобы не мерзла, – посоветовал Пелко гёту. – Быстрее поправится.

Он сказал это по-словенски, и мореход понял его.

– Меня зовут Тьельвар Эйрикссон, – ответил он корелу. – Как же мне тебя наградить?

– Йерикка, – неловко повторил Пелко и улыбнулся. Он полагал, что ничего особенного не совершил, и принялся от всего отказываться наотрез. Даже от серебра. В конце концов Тьельвар решительно взял его за плечо:

– Тогда ты останешься здесь и будешь есть за нашим столом. Ты будешь сидеть рядом со мной!

Тут Пелко понял, что может обидеть его, и кивнул.

Правду молвить, чужое жилье показалось корелу удивительно похожим на тот далёкий дом, где выпало впервые открыть глаза ему самому и всей его родне. Такие же бревенчатые стены, лишь к празднику прятавшиеся под вышитыми тканями и нарядными меховыми шкурами. Такие же длинные очаги на полу, серый дым волнами между стропил и широкие лавки вдоль стен. Вставил в пазухи столбов резную скамьевую доску – и готово уютное ложе, укрытое и от сквозняка, и от жара огня… У каждого в головах лежала такая доска, снятая на день со своего обычного места, и Пелко бросилось в глаза, что многие были вырезаны даже и не десять зим назад. Тьельвар заметил любопытство гостя и рассказал, что в Северных Странах такие доски передавали от отцов к сыновьям, а за глумление или порчу голову могли срубить с плеч.

И впрямь во многом походил гётский дом на корельский – куда больше, чем словенская рубленая изба. Вот только мечей со щитами в приневских лесах по стенам не развешивали; род Большой Щуки ещё не завел у себя разбойной дружины, молодые парни лишь начинали поговаривать между собой о надежном кораблике с помостом для лучников и носом, окованным крепким медным листом…

– Садись, – сказал Тьельвар. – Моё место здесь. Пелко опустился на застланную лавку осторожно и с опаской, будто в новую, неизвестного норова лодочку: уж очень боялся сделать или сказать что-нибудь не то, обидеть хозяина. Молодой скальд понравился ему. Тот, кто поёт руны, не может быть плохим человеком, а тот, кто сам их слагает, – тем более, и это знали во всех ижорских родах.

Гёты понемногу собирались под крышу, рассаживались вдоль огня. Придет Эймунд хёвдинг, и пригожие рабыни внесут столы с вечерней едой. Посматривали на Пелко. Сперва он ежился под этими взглядами, потом пообвык, успокоился и припомнил, что молодые охотники столь же любопытно разглядывали нежданных гостей, забредших из лесу на огонек…

Вот вошёл Хакон. Пелко покосился на него, но тот, казалось, и не заметил ижора – сел по другую сторону очага, подле своего друга Авайра, и вполголоса с ним заговорил.

Из дальнего конца дома вкусно пахло жареной рыбой. Пелко высмотрел посередине противоположной скамьи почётное хозяйское место, отмеченное вышитой подушкой, – над ним висел красиво разрисованный щит. Корел повернулся к Тьельвару и потянул его за рукав, намереваясь расспросить о всаднике на диковинном восьминогом коне, что грозно скакал посередине щита, сжимая в руке копье… Но спросить не успел.

– Послушай-ка, Тьельвар Эйрикссон! – сказал Хакон громко, постаравшись, чтобы услышали все. – Давно ли ты, Тьельвар Эйрикссон, начал сажать рядом с собой рабов? Смотри, конюшней пропахнешь…

Отважный Тьельвар покраснел, как девчонка, впервые услышавшая грубость. Стиснутый кулак лег на колено:

– Это мой гость…

– А плохо ты сегодня заточил свой язык, Тьельвар скальд, – блестя отчаянными глазами, захохотал Хакон. – Впрочем, чего ещё от тебя ждать? Без нас ты бы тоже собирал крошки возле чужого стола…

Пелко не впервые слышал северную речь и немного её понимал: не зря же они, ингрикот, что ни лето торговали с этими корабельщиками, меняли бобровые шкурки на крашеное сукно! Пелко стиснул пальцами край лавки, на которой сидел, и ответил Хакону с безрассудной яростью мстящего за оскорбление, нанесённое роду:

– Ратша-оборотень и тебя заставил бы чистить своего коня, если бы захотел!

Тьельвар поспешно схватил его за плечо… Слишком поздно! Слово – та же затрещина, и Хакон ответит мечом. Дерзкий мальчишка сам приговорил себя к смерти, и это было очевидно для всех, кроме него самого. Тьельвар знал: не успеет смениться в небе луна, как Хакон передаст Ратше горстку серебра, выкупая зарубленного слугу, и ещё посмеется: стоял, мол, удобно для удара, вот и не удержалась рука…

В это время гулко стукнула дверь, и у очага появился Эймунд. Быстро и зорко оглядел обе скамьи и спросил:

– С кем это ты снова ссоришься, Хакон?.. Хакон прищурился и лениво, как сытый зверь, вытянул ноги к огню:

– Я не ссорюсь, хёвдинг. Раб ведь не стоит того, чтобы викинг с ним ссорился…

2

Пелко и вправду оказался единственным, кто плохо понял случившееся. После еды они с Тьельваром ещё раз проведали раненого пса – тот вылакал немного свежего молока и сумел дважды стукнуть по полу хвостом. Довольный корел хотел распрощаться и немало удивился, когда Тьельвар пожелал пройтись с ним до дома торговца Ахти, где Пелко теперь жил.

– Невесел ты, вуоялайнен, – сказал он гёту, пока шли. – Не печалься, ведь твой пес скоро вновь будет охотиться.

Тьельвар кивнул в темноте и ничего не ответил. Мелкий дождик нашептывал что-то деревьям, уже терявшим золотую листву. Наконец Пелко разглядел впереди знакомую избу, потянулся рукой к калитке.

– Хакона берегись, – остановившись, негромко сказал ему Тьельвар. – Хакон будет мстить, и от него не отделаешься вирой.

Пелко не сразу ощутил смысл его слов. Но потом почувствовал ледяной холод глубоко внутри живота и понял, что до смерти перепугался. А Тьельвар продолжал:

– Я теперь поручусь только за то, что он не ударит тебя в спину и не нападет среди ночи, ибо это у нас не называют достойным. Ещё могу сказать тебе, что он обождет несколько дней, чтобы люди не подумали, будто он потерял голову от обиды и расправился с тобой под горячую руку. Но лучше будет, если ты за эти несколько дней уйдешь так далеко, как только смогут унести тебя ноги.

Пелко слушал его, пугаясь и холодея всё больше: так уже было с ним несколько лет назад, когда он угодил в топь и стал медленно проваливаться всё глубже, и не было рядом ни кустика, ни деревца, чтобы ухватиться и спастись…

Молодой скальд понял и негромко добавил:

– Если ты скроешься, никто не назовет тебя трусом.

А про себя подумал: не пришлось бы ещё и Ратше столкнуться с Хаконом лбами. Ведь за дерзость работника расплачивается обыкновенно хозяин.

Пелко не был отягощен многим имуществом. Неразлучный нож на поясе, два оберега, моточек крепкой верёвки, кремень с кресалом да горсть рыболовных крючков в кожаном кошеле, остальное даст ему лес. Лесная хозяйка сама пригнет к земле тяжёлые еловые ветви, готовя ему для ночлега уютный шатер, хозяин Тапио схватит за ухо строптивого зверя и вытащит его прямо на тропу, а их дочь-красавица Теллерво рассыплет по полянам запоздалые ягоды: покуда стоит под солнцем зеленая чаща, ни одному корелу не будет в ней голодно, одиноко и страшно!

…Белый Вихорь встретил Пелко ласковым фырканьем, тут же сунул теплый нос ему в руки: что принес? Осторожными губами взял кусок ячменной лепёшки, нарочно припасенный со щедрого гётского застолья, и у Пелко мелькнуло: а не перехитрить ли их всех, уйдя из Ладоги на легконогом коне?.. И уже совсем решил было – по сему быть, – да вовремя вспомнил об отроках с копьями, стороживших ворота, и одумался. Скоро бежит белый конь, быстро скачет соловый, – а не укроешь его за пазухой, не упрячешь в карман, не выведешь скрытно из крепости на волю… Вихорь изогнул лебединую шею, дохнул Пелко в щеку. Пелко крепко прижался на прощание лицом к его лбу: – Скучать без меня станешь?..