Валентина Ососкова - Семнадцать мгновений летнего дня Страница 17

Лизка спохватилась, унесла Лапочку обратно в клетку, мы развесили мокрые купальные вещи в ванной, сделали чаю и, глядя на льющиеся по стеклу потоки, сидели на кухне и смотрели телевизор. На случай внезапного появления родителей Лизка уже переоделась, высушила и зачесала ободком волосы и вообще приобрела положенный девичий вид – ну а я остался мокрым, встопорщенным и даже почти на неё не похожим.

По телевизору крутили двухсерийный детский телеспектакль ещё советских времён с длинным, ничего не говорящим названием «Весёлое сновидение, или Смех и слёзы». Про приключения пионера Андрюши в мире шахмат и игральных карт, а также про симпатичного принца Чихалью, оказавшимся в конце не принцем вовсе, а принцессой. Я видел фильм последний раз в глубоком детстве и почти не помнил, а вот Лизка любила и, разумеется, тут же «сдала» мне принца Чихалью с потрохами, отчего мы просмотрели обе серии на одном дыхании, хихикая и толкая друг друга локтём в бок.

А потом, когда Чихалья трогательно прощалась с Андрюшей, невольно задумались…

Зато к концу фильма ливень за окном превратился в более-менее терпимый дождь, и я, не рискуя злоупотреблять гостеприимством Лизиного семейства – вдруг кто вернётся? – двинулся в обратный путь. Дома меня встретили непривычная тишина и довольный жизнью дед. Как выяснилось, мои родители не дождались своего неверного чада и уехали, не попрощавшись.

– Сказали, слишком устали друг от друга, нас и скучного провинциального быта, – с этими словами дед вручил мне оставшийся от «прощального обеда» кусок торта и напомнил, что обед в холодильнике.

… Дождь совсем стих на пару часов, словно собираясь с мыслями перед решительным ударом, и к ночи хлынул с удвоенной силой, ревя и стеная, как баньши, – да так, что утром уже нельзя было выйти на улицу. По дорогам текли настоящие реки, глубиной где по щиколотку, а где и выше, и в этих бурных потоках несло мусор, ветки, доски, какие-то детские игрушки… Я видел одно ярко-зелёное помоечное ведро с гордо восседающим в нём пакетом, столь тщательно завязанным, что вода не смогла просочиться внутрь, целый рыбий косяк шлёпанец и выводок детских резиновых сапог. Деревья вдоль улицы за ночь облысели вдвое, во дворе же образовалась тихая зелёная заводь, по которой изредка кто-то хлюпал в «болотниках» сорок седьмого размера, которые добрые люди перекинули голенищами через турник и прикрепили рядом записку: «Когда приплывёте обратно – верните, позвольте следующему форсировать наш водоём!»

Мне тоже пришлось ими воспользоваться, когда бабуля выяснила, что муки и дрожжей нет, а время для пирогов наконец-то появилось. По дороге я купил в обувном последние резиновые сапоги – ярко-розовые, но размера явно мужского. Видимо, цвет их и уберёг, дождалась меня эта обувь, в одночасье ставшая эксклюзивом.

Ни о каких прогулках речи, разумеется, идти не могло. Сиди, переписывайся «ВКонтакте», ругай прогнозы погоды, которые в один голос уверяли, что вчера было лишь «временами осадки»…

Лизка тоже тосковала и, стоило мне появиться в сети, тут же закидывала сообщениями, смешными картинками и философскими «стишками-пирожками», половину из которых я и сам уже видел. Но за всем этим бессмысленным трёпом пряталось нечто более глубокое, немножко грустное и растерянное.

– Может, мне завести ещё одну страничку «ВКонтакте»? – спрашивала Лиза. – Ну, как Лев…

Я не видел в этом смысла, ведь не всю жизнь Лиза собиралась притворяться, зачем тогда плодить следы этой «игры»?

– Зачем тебе?

– Ну… Я бы с Саней могла общаться. Без него знаешь, как скучно?!

Я догадывался. Шумахер сам у меня уже спрашивал, есть ли «брат Лев» в социальных сетях… Я тогда отшутился, что понятия не имею, зачем, мол, мне общаться с ним «ВКонтакте», если можно пойти и спросить по-человечески.

– Понимаешь, у меня никогда раньше таких друзей не было, – объясняла тем временем Лиза вполне очевидное. – Девочки – это всё не то, мы не о том общаемся и не так совершенно. А с Саней всё так просто и понятно…

Ну да, просто и понятно, только очень запутанно и неясно, как ему объяснять потом реальное положение дел.

– Он не заморачивается, не анализирует ничего, никаких чувств, не сочиняет, как кто к кому относится… И не надо задумываться, а значение имеет только всё простое, бытовое. А дружба – это просто дружба, данность и неоспоримый факт. Как-то так.

– И тебя это устраивает? – ляпнул я ни с того ни с сего. Не удержался.

Лизка задумалась, потом неуверенно ответила:

– Ну, это же лучше, чем ничего?

… Наводнение схлынуло только через два дня, столь же внезапно, как и началось. Уже утром под окном остались только обширные лужи, не претендующие на вселенские масштабы, а к обеду под жарким солнцем о стихийном бедствии напоминала только стремительно высыхающая грязь. Наша троица собралась у Сани, как только чуть спа́ла жара – мы изнывали от вынужденного безделья последних дней, были полны сил и рвались на подвиги.

Разумеется, не прошло и часа, как мы вновь оказались перед дверью в квартиру Бондарева, но на наш стук никто не ответил. Шумахер почесал в затылке, провёл ногтём по неровному сколу зуба и направился было к соседней квартире, но там его даже опередили. Приоткрылась дверь, и немолодая женщина в душевой шапочке на голове с подозрением, через цепочку, спросила, чего нам надо.

Отвечать пришлось мне.

– А Артём Иванович дома, не знаете?

Женщина задумалась, потом с сомнением отозвалась:

– Ну, если не отвечает, он, может, собаку отправился выгуливать. А вам чего? – и нас окинули ещё одним подозрительным взглядом.

– Да мы так… нам поручили ему одну вещь передать, – поспешно отступил я к лестнице на следующие этажи. Нам вряд ли поверили, но мы, воодушевлённые словами о собаке, ещё сорок минут дежурили на верхней лестничной площадке.

Время тянулось медленно. Я по привычке читал ленту друзей в ЖЖ, Саня с Лизой играли в кулачки. Слыша рядом с собой только сдавленные выдохи, ни одного вскрика или жалобы – я невольно зауважал Лизку, до конца играющую роль «брата Льва».

По счастью, ожидание всё же увенчалось успехом. Стоило Бондареву загреметь ключами, как мы торопливо скатились по лестнице, заставив его лохматую собаку породы «дворовая» испуганно отшатнуться с нашего пути.

– Подождите! – торопливо выдохнула Лизка, не давая двери закрыться. – Пожалуйста…

Бондарев замер, коленом отпихивая дворнягу в сторону, потом неохотно буркнул:

– Чего вам?

– Мы… это ваше? – Лиза торопливо вытащила из-под ветровки свёрток с ножом. Бондарев осторожно взял его, развернул, заглянул внутрь… Брови сползлись к переносице, и если бы взглядом можно было бы жечь, пакет сразу бы стёк на пол оплавленными ошмётками.

– Понятие не имею, что это, – буркнул Бондарев недружелюбно. – Проваливайте… пионеры.

– Нет, – заупрямилась Лиза. – Мы же знаем, что это ваше!

– Где вы его нашли? – Бондарев взвесил свёрток в руках, словно раздумывал, не выкинуть ли его прямо на лестницу.

– У вас под окнами, – вмешался я и спросил с напором: – Мы… можем зайти?

Бондарев подвинулся ровно настолько, чтобы мы смогли протиснуться внутрь. За нашими спинами дверь тут же захлопнулась, и от пробежавшего по ногам сквозняка стало как-то не по себе, словно призрак пролетел мимо, коснувшись тебя своей потусторонней рукой.

Лизка задумчиво почесала одну ногу кедом другой. Саня засунул руки поглубже в карманы, изображая полную независимость. Собака недружелюбно рычала на нас из распахнутой двери в ванную. Я вздохнул и как можно мягче спросил:

– Артём Иванович, почему вы отказываетесь? Ну мы же видели…

– Что вы видели? – Бондарев небрежно кинул свёрток с ножом на обувную тумбочку. – Как я это, – кивок на свёрток, – выкидывал?

Я припомнил глухую ругань за своей спиной и стук упавшего на асфальт предмета. Можно сказать, что и видел…

– К вам Андрей с Ильёй приходили… И вы Илью узнали, а он сказал нам, что это ваш нож, – тихо сообщила Лиза.

Бондарев замер и обернулся к ней:

– Какой-такой Илья?

– Аши… Али… Алишер Гази Калла, – с третьей попытки выговорила Лиза.

Я заметил, как Саня по стеночке перебирается в комнату, но не стал заострять на этом внимание.

Бондарев помрачнел ещё больше и долгое время просто молчал, не двигаясь с места и глядя в одну точку, только изредка зачёсывал неровно стриженые волосы назад. Даже по сравнению с впечатлениями от прошлой встречи – он выглядел как-то ещё более… неухоженным, словно давно махнул рукой на внешний вид, действительность и весь мир до кучи.

Наконец, когда нам стало уже совсем не по себе, Бондарев глухо проговорил:

– Не произноси имя этого… человека.

– Почему? – простодушно спросила Лиза.