Георгий Свиридов - Вовка - сын командира, или необыкновенные приключения в тылу врага Страница 19

— На машине приезжали, — определил Санька.

— Предатель какой–то дорогу указал, — сказал Михась, — сами немцы ни за что не нашли бы пасеку.

Вовка поднял короткий тяжелый сук и, размахнувшись, запустил его в открытое окно. Сук с глухим стуком упал на деревянный пол. Из дверного проема, отчаянно хлопая крыльями, вылетела какая–то птица, напугав ребят.

— Никого там нет, — сказал Михась. — Можно идти смело.

— Постой, — остановил его Вовка. — Мы с Санькой приготовим автоматы на всякий случай.

Михась, пригибаясь, побежал к дому. Он заглянул в окно, потом подошел к двери. Вовка и Санька затаив дыхание следили за ним. Прошло несколько томительных минут. Вдруг из дома донесся крик «ой–ей–ей!», и на пороге показался Михась. Одной рукой он держался за ухо, а другой призывно махал.

— Айда сюда! Никого нету.

Вовка и Санька опустили автоматы. Санька усмехнулся с облегчением.

— Это пчела хватанула его.

В просторной горнице на полу валялась битая посуда, из распахнутого шкафа свешивалась одежда.

Михась сбегал к колодцу, набрал липкой грязи и приложил к шее.

— Сейчас пройдет! Меня не раз кусали, я всегда грязью лечусь.

Санька нерешительно топтался на месте. Ему хотелось скорее уйти отсюда. Он завидовал спокойствию Вовки, который прошелся по комнатам, постучал по полу, заглянул в подпол.

— Эй! Есть кто там? Отзовись!

О меде никто и не вспомнил. Какой тут мед! Ребята вышли из дома. Постояли, Вовка нагнулся, поднял деревянную ложку с обломанным краем. Санька с облегчением вдохнул свежий воздух.

— Пошли, что ли?

— А как же Стелка? — Михась посмотрел на Саньку и перевел взгляд на Вовку. — Не бросать же скотину?

Корова, словно понимая, что речь идет о ней, с жалобным мычанием направилась к ребятам. Около колодца она остановилась и начала обнюхивать сруб.

— Воды хочет, — сказал Санька и спросил у Михася: — Где у деда твоего ведро? Надо напоить ее.

Михась побежал в дом, долго рылся там, потом вышел с медным тазом. Начищенный таз сиял на солнце.

— Нету ведра. И кастрюли с дырками. Всю посуду, гады, попортили!

Вовка посмотрел на таз. В таком же тазу бабушка Пелагея варила варенье и угощала его густой розовой пенкой.

Вовка облизнул губы.

— Сейчас еще в сарае посмотрю, — спохватился Михась. Пошел в сарай и вынес оттуда два ведра.

— Это для молока, — сказал Михась, поднимая светлое цинковое ведро, — а тут пойло замешивают, — он показал второе, темное.

— Давай которое для молока, — сказал Вовка, — в нем воду достанем и сами напьемся.

Но как только они поставили на землю ведро с водой, корова с жадностью уткнулась в него. Санька хотел было отогнать ее, но Михась предупредил:

— Не гони, она бодается!

Рога у коровы были острые и чуть загнутые внутрь. Вовка махнул рукой.

— Пусть пьет!

— А куда доить будем? — спросил Санька.

Ведро, в котором разводят пойло, не годится. Отбирать же у коровы чистое ведро никто не решался.

— В таз, — выпалил Вовка и обрадовался своей находчивости. — Во всяком случае, мимо молоко не прольется. Ну, начинай доить.

— Я не умею, — признался Санька. — У нас Муньку всегда мамка доила.

— Мне тоже не приходилось, — сказал Вовка и посмотрел на Михася.

— Ха! Корову доить — это плевое дело, — ответил Михась. — Только у нас в деревне дойкой занимались бабы. Не мужицкое это дело.

— Выходит, ты тоже не умеешь?

— Не, — Михась пожал плечами.

— Так бы сразу и сказал.

— Давайте привяжем ее, — предложил Санька. — Тогда легче доить будет, — пояснил он.

Михась снял веревку для белья и привязал корову к дереву. Она не сопротивлялась. Это придало ребятам уверенности.

— Вот что, — сказал Вовка, — чья корова?

— Ну, моя, — ответил Михась, — наша то есть.

— Значит, ты и будешь доить.

— Я?!

— А то кто же? Сам сказал, что корова бодается. Значит, чужих она к себе не подпустит. Вот. А мы с Санькой будем тебе помогать.

— Верно, — сразу подхватил Санька. — Я ее кормить буду травой. А вы там вдвоем…

Вовка понял, что Санька его перехитрил, но отступать было поздно. Недолго думая, Вовка схватил таз и сунул Михасю в руки. Тому не оставалось ничего другого, как подчиниться. Он присел и, косясь на заднюю ногу — а вдруг стукнет! — осторожно потянул за вымя. Корова не шелохнулась. В медный таз со звоном ударила тонкая струйка. Запахло парным молоком.

— Давай, давай, — подбодрил Вовка. — У тебя здорово получается.

Дно таза быстро покрылось молоком. Оно все прибавлялось и прибавлялось. Вовка уже мысленно пил его и думал о том, что корову нужно будет взять с собой. Еды для нее сколько угодно, а она будет давать им молоко. Так с коровой до самого фронта дойти можно.

Едва Михась поднялся, как Стелка нетерпеливо замычала и, двинув ногой, опрокинула таз. Пришлось все начинать сначала. Но на этот раз молока набежало не больше двух стаканов.

— Все, — сказал Михась, поднимаясь, — больше нету.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ,

в которой мальчишки совершают диверсию

Не успели ребята потужить о пролитом молоке, как неожиданно в лесу застрочил пулемет. Вовка, Санька и Михась кинулись в кусты. Стрельба усиливалась.

— Это на большой дороге, — шепотом пояснил Михась. — По ней аж до Гомеля можно доехать.

К пулемету присоединились винтовочные выстрелы, короткими отрывистыми очередями били автоматы. Потом застрочил еще один пулемет. Мальчишки притаились, вслушиваясь. Где–то неподалеку начался бой. Лес наполнился грохотом и треском. «Партизаны или, может, наши разведчики! — мелькнуло у Вовки предположение. — Нужно пробраться туда, зайти в тыл к немцам и бабахнуть из автоматов». Он посмотрел на Саньку, на Михася, соображая, кого бы из них послать в разведку. Потом решил, что идти надо ему самому. Однако стрельба прекратилась так же неожиданно, как и началась.

— Кто же победил? — спросил Михась. — Наши или фашисты?

— Тише ты, — Санька дернул его за рукав.

Ребята долго прислушивались. Робко подала голос какая–то птичка, ей тотчас же ответила другая. Голоса были испуганные, прерывистые.

— Надо узнать, кто с кем воевал, — сказал Вовка.

— Я знаю тропинку. По ней до дороги можно быстро добраться. Тут недалеко.

— Пойдешь со мной, — сказал ему Вовка.

Санька опустил голову и стал усердно ковырять землю ободранным носком ботинка. Оставаться одному не хотелось. Корова никуда не убежит, она привязана. Сумку с едой никто не унесет, ее можно спрятать под кустом. Он так и сказал Вовке.

— Ладно, — согласился тот, — пойдем все. Бери свой автомат.

Шли с предосторожностями. Треск сломанной сухой ветки был далеко слышен. Вскоре вдали показался просвет.

— Дорога, — шепнул Михась.

Ребята подкрались к опушке и, прячась за лохматыми елками, выглянули. Асфальтовая лента шоссе уходила куда–то вдаль, взбегая на небольшой пригорок.

— Там низина и маленький мост через ручей, — пояснил Михась, кивая в сторону пригорка.

Не выходя из леса, ребята добрались до него. Раздвинув придорожные кусты, они увидели мост и перед ним перевернутый немецкий тупоносый грузовик.

Машина горела. Ребята долго рассматривали ее, оглядывали дорогу, деревья. Вокруг никого не было.

— Поползем поближе, — скомандовал Вовка.

Санька и Михась пошли за ним. Вовка пристально осматривал каждый метр. Не было сомнений, что недавно здесь шел бой. Но кто же вел бой? Неужели те двое, что забрали оружие? Михась подобрался к обочине дороги и оттуда поманил рукой.

— Ребята, пулемет!

Вовка и Санька побежали к нему. В придорожных кустах в углублении лежал ручной пулемет с разбитым деревянным прикладом. С одной стороны возвышалась кучка стреляных гильз, с другой валялись два пустых круглых диска. От пулемета и гильз еще несло гарью и порохом.

— Кто мог стрелять? — спросил Михась. — Не сам же пулемет.

— Кто был, тот уже сплыл, — ответил Санька. — Ищи-свищи в поле ветер!

Вовка осмотрел углубление, обратил внимание на следы от немецких кованых сапог и примятую траву, словно по ней что–то проволокли. Следы вели вниз, к небольшому мостику. На топком берегу среди тонких зеленых стрел осоки что–то темнело.

Вязкий болотный берег был весь испещрен сапогами. Когда мальчишки подошли ближе, у них перехватило дыхание. В осоке лежал грузный мужчина. На спине сквозь разодранную рубаху темнели штыковые раны.

— Дядя Олесь! — выдохнул побледневший Михась. — Дядя Олесь это… Олесь Братусевич. Отец Аришки. Его в армию не взяли, потому что еще с той войны у него в ноге пуля сидела. Он деду Евсеичу на пасеке помогал…

У Михася задрожали губы, и он, закрыв лицо руками, беззвучно заплакал. Санька кулаком тер глаза. У Вовки ком подкатил к горлу.