Сергей Голицын - Тайна старого Радуля Страница 19

Когда же Миша начнет открывать свои сердечные тайны? Но мальчик молчал. Пришлось Георгию Николаевичу заговорить первому.

— Послушай… — начал он. — Писатель — это первый друг и советчик как взрослых, так и ребят. Он должен не только многое знать, но и по глазам, по выражению лица должен все понимать, что таится на сердце того, кто пришел к нему за советом, за помощью… Я согласен, тебе тяжело перенести оскорбление, но не это главное в жизни. Умные люди стоят выше мелких обид. Давай выкладывай все-все.

Миша опустил голову и заговорил куда-то в пол, но совсем не о том, о чем ожидал услышать Георгий Николаевич.

— Я ведь хочу быть учителем истории. Всякую историю очень люблю — и древнюю, и русскую прежнюю, и советскую послереволюционную, и западноевропейскую. Очень люблю читать исторические книги. Вот Вальтер Скотт — как он хорошо пишет!

И Миша повел разговор о благородных рыцарях без страха и упрека, об их дамах сердца. Рыцари верны своим дамам до гроба, готовы совершить в их честь любые, самые трудные подвиги, готовы даже умереть, защищая их. Для рыцаря дама сердца — самая красивая, самая добрая, самая милая девочка на свете. Миша понял, что обмолвился, и поправил:

— Не девочка, а прекрасная дева. И дамы у Вальтера Скотта всегда благосклонны к своим рыцарям. На турнирах они подбадривают их, машут платочками. Если рыцаря ранят, дама ухаживает за ним, перевязывает ему раны, но никогда не обзывает его нехорошими словами.

— Ты все куда-то в сторону увиливаешь, — решился перебить его Георгий Николаевич и спросил: — Ты с Галей давно дружишь?

Миша опустил голову еще ниже, и Георгий Николаевич услышал удивительные признания.

Оказывается, очень, очень давно, еще с пятого класса Миша думал о Гале каждый день, каждый час, исподтишка смотрел на нее во время уроков — она ведь как раз впереди него сидела. Он думал о ней, когда вечером засыпал, когда утром просыпался. А она нисколечко не обращала на него внимания, даже не догадывалась о его страданиях, и никто из ребят о его думке не знал. И только теперь, только третьего дня они оба случайно были назначены на ночное дежурство и…

— Ну, дальше я все знаю, — снова перебил Георгий Николаевич верного до гроба рыцаря.

— Как Галя сегодня меня обидела! Не захотела, чтобы я проводил ее до палаток и еще обозвала так гадко, — с большой горечью признался Миша.

— Ну, милый мой, ведь она же вся перепачкалась, как свинка. Ей просто не хотелось, чтобы ты смотрел на нее, — утешал его Георгий Николаевич. — Ну, а то не очень любезное словечко у нее сорвалось с языка, право же, нечаянно.

— Будто палкой меня ударила, — жаловался Миша.

Он говорил, что ему было «страх как интересно» разгадывать вместе со всеми тайну белых камней. И того камня, что возле церкви, и того, что у старушкиного дома… Как бы он гордился, что первый камень — это его открытие, как бы он бегал, старался… Но ему было так тяжко на сердце. И еще ему было «страх как обидно» за Галю. Она не принимала участия вместе со всеми в разгадке исторических тайн. Она даже не видела занятного треххвостого льва… А тут…

— Все погибло, — уныло закончил Миша свои признания.

В его голосе звучала такая печаль, будто на самом деле «все погибло» — и мечты, и счастье, и надежды…

Георгий Николаевич пытался его утешать, убеждал, что оскорбленный мальчик преувеличивает, наверняка Галя сейчас раскаивается в том случайном словечке, завтра же они помирятся.

— Нет, нет… — вздыхая, отвечал Миша. — Мы купались, я командовал, а она меня нарочно не слушалась. Мы ужинали, а она на меня и не смотрела, а после ужина не со мной, а с девочками в бадминтон играла…

В тот вечер Георгий Николаевич собирался уютно устроиться в кресле и еще раз внимательно перечесть шестую главу второго тома «Истории России с древнейших времен». Он приобрел и перевез в свою летнюю резиденцию недавно переизданные четырнадцать книг долголетнего труда известного дореволюционного историка Сергея Михайловича Соловьева. Ни в одном сочинении не описываются столь подробно те страшные события, какие разыгрались на Владимиро-Суздальской Руси после смерти в 1212 году Всеволода Большое Гнездо.

Для новой повести Георгий Николаевич хотел разобраться в тех причинах, из-за каких загорелась кровопролитная усобица между сыновьями Всеволода. Но сейчас, услышав столь пламенные признания мальчика, он понял, что придется отложить чтение этой главы и идти к палаткам.

— Ничего не поделаешь, — вздохнул он и поднялся с места.

Еще когда они спускались обычной тропинкой, то издали услышали крики, гвалт, словесную перепалку. Когда же они вышли к берегу Клязьмы, то увидели, что все столпились в круг. А в середине, как две кошки-соперницы, одна против другой, стояли обе Гали. Вот они одновременно нагнулись…

— А ты!.. — завизжала одна.

— А ты!.. — завизжала другая.

Обе девочки не находили слов не иначе как от злости. Растрепанные, красные, они готовы были броситься друг на друга, царапаться, кусаться, за косы таскать. Даже пальцы их скрючились, как кошачьи когти.

— Ой, ой, ой! Сейчас подерутся!

— Девочки, девочки, опомнитесь!

Георгий Николаевич бросился к ним. Подравшихся мальчишек ему приходилось разнимать, но подравшихся девочек — ни разу в жизни. Он вообще никогда не видел, как девочки дерутся.

К счастью, до драки не дошло. Увидев его, обе Гали наперегонки побежали к нему. Еще на ходу, перекрикивая одна другую, захлебываясь, заикаясь, они забросали его отдельными бессвязными словечками. Он не понимал ничего.

За сегодняшний день ему несколько раз пришлось заметить огненные взгляды, какие обе Гали по временам вонзали друг в друга. Он еще собирался поговорить с ними по душам, сперва с одной, потом с другой. Конечно, Галя-кудрявая считала себя обиженной судом, а Галя-начальница сердилась на концовку этого суда. Но Георгий Николаевич был уверен, что обе девочки, может быть, не сразу, но обязательно помирятся между собой.

И вдруг он сейчас увидел — еще секунда и вспыхнет настоящая потасовка.

— А она! — кричала Галя-начальница, широко размахивая руками.

— А она! — кричала Галя-кудрявая, размахивая руками еще шире, еще энергичнее.

Георгий Николаевич совсем растерялся, не знал, что предпринять. Разговаривать по душам он умел, а тут требовались немедленные и решительные действия.

— Тише вы! — всех перекричал звонкий голос.

Георгий Николаевич оглянулся. Сзади него стоял круглолицый крепыш Игорь. Его обычно смешливые щелочки-глаза сейчас гневно искрились.

— Замолчите! Писатель пришел. Смотрите, он о вас в новой книге такое напишет! Он вас сделает отрицательными героинями!

Угроза прославиться столь позорным образом, да еще на всю страну, кажется, подействовала. Обе Гали прикусили языки и, тяжело дыша, принялись вытирать рукавами пот со своих лиц. Они старались не смотреть ни друг на друга, ни на мальчиков.

— Надо созвать экстренное заседание штаба! — возмущался Игорь.

— Да, да, заседание штаба! — раздалось там и сям из толпы.

И тут же все высшее ребячье начальство разместилось — кто на осиновом бревне, кто напротив, на травке.

По уставу туристского отряда заседание штаба полагалось проводить открытым, поэтому все остальные мальчики и девочки тоже сели, но на траве, на некотором расстоянии.

Георгия Николаевича усадили на конце бревна. Все время молчавший Миша занял место рядом с ним. Чувствуя себя отвергнутым своей дамой сердца, рыцарь как будто выжидал, но держал свой меч наготове.

Обе Гали остались стоять в середине круга.

— Отчего же они поссорились? Растолкуйте мне, пожалуйста, — не выдержал Георгий Николаевич.

— Сейчас расскажу, — с готовностью ответил толстяк Игорь и прыснул от смеха.

Как-то само собой получилось, что он стал председателем этого заседания. Оказалось, почти никто не знал, почему же разразилась столь яростная потасовка. Только что все было тихо, каждый занимался своим делом: кто книжку читал, кто в бадминтон играл, кто мячиком перекидывался, мальчики тренировались в футбол. Игорь издали увидел, как Галя-кудрявая подошла к Гале-начальнице и что-то ей сказала, та что-то ответила… И вдруг взорвалось, и пошло, и пошло… Игорь сперва расхохотался, потом сразу помрачнел и, не вставая с места, протянул указательный палец Гале-кудрявой.

— Говори сперва ты, — строго сказал он.

Та начала с подвизгом, откидывая голову, тряся кудряшками; тараторила она необыкновенно быстро, точно бегом мчалась.

— Я подошла к ней, попросила самым просительным голоском, что хочу завтра в город идти — навестить Петра Владимировича. Все у него были, я одна не была, а вчерашние цветы у него завяли, надо ему отнести новые, а я дороги в больницу не знаю… И еще мне хотелось, чтобы меня провожал мальчик. И я попросила, попросила… — Галя-кудрявая приостановилась, повертела головой, нашла Мишу и безо всякого смущения закончила свою речь: — Мне очень хотелось, чтобы он со мной пошел…