Тайна лесного озера - Галина Дмитриевна Вильченко Страница 19

– Не плач, Малыш, гроза прошла, – улыбнулась Алёна. И сразу же почувствовала боль в спине. Откуда-то послышались голоса и перед ней на колени бросилась Лидия Сергеевна… Нет, не Лидия Сергеевна… Мама!

Глава 3

– Мама, – прошептала Алёна и, отпустив щенка, прижалась к её груди. – Мамочка, как же я тебя люблю!

– Как же ты нас напугала, девочка моя, – Варвара гладила дочь по обгоревшим волосам. Она боялась прижать её к себе, чтобы не сделать больно. Алену отнесли в лазарет, смазали синяки и небольшие ожоги мазью, и оставили на время в покое. Девочка уснула. Проснулась от того, что кто-то скребся в окно. Она встала и подошла к окну. Маша и Катя. Алёнка тихо вышла на крыльцо. Девочки сели на ступеньку.

– Мы тебя ждали на Ведьмином озере, – сообщила Маша.

– Ритка ушла в своё время, ей у нас не понравилось, – вторила Катя. – Она поэтому и стремилась в лагерь, чтобы была возможность назад вернуться. Мы так расстроились, что ты не вынырнула, что даже расплакались. В лагерь шли подавленные, а потом видим, старый пень вдруг не с того сего загорелся. Мама твоя его тушить бросилась, мы ей помогали. Ведь если его не потушить, то может весь лес загореться. Она огонь ветками сбивала, а мы воду из речки носили и заливали. Но огонь на воду даже не реагировал, как будто мы его и не заливали. А потом вдруг разом пропал. Смотрим, а у пня ты лежишь и щенка под собой держишь. Мы так и онемели. Даже тётя Варя какое-то время стояла как застывшая, а потом к тебе бросилась. Тут ничего не знают, кроме Егора Кузьмича и твоей мамы, конечно. Мы, когда ты пропала, так испугались, что не соображали, что делаем. Дно руками копали, пытались камень сдвинуть, думали, что тебя туда засосало. А потом Ритка сказала, чтобы мы прекратили панику, и что ты, скорее всего, перенеслась в другое время. Мы всё рассказали Егору Кузьмичу. Он приказал нам молчать, потом приехала твоя мама. Она что-то измеряла, кому-то звонила. Потом гроза была, а после радуга над озером как будто из воды выплывала. Мы все стояли и смотрели во все глаза, такое зрелище было. Варвара схватила Ритку и толкнула её в ворота, та пропала. А ты так и не появилась. Мы все плакали, даже Варвара.

Вскоре Алену выпустили из изолятора. Ожоги были небольшими и быстро заживали. В лагере решили, что Риту отчислили за драку, поэтому дети неодобрительно посматривали на подруг, даже когда объявили, что у Риты нашлись родственники, и она уехала к ним. Отсутствие Алёны два дня никто даже не заметил, а её ожоги объяснили тушением маленького лесного пожара. Даже прочитали лекцию, как вести себя в лесу и что делать, если заметили очаг возгорания. Это было актуально в этом году. Год выдался жаркий и сухой. За все лето только и было две короткие грозы.

По плану должен был быть поход, и девочки предложили пойти к сожжённой деревне Митино. Вышли рано утром, когда солнце только показало свою макушку из-за далёкого леса на противоположном берегу озера. Возможно, они и не нашли бы место, где когда-то давно стояла деревня, если бы не заброшенный сад. Урожай обещал быть богатым, вот только нужны ли кому-нибудь эти яблоки, сливы? Трава выше пояса.

– Здесь должен быть памятник, – сказала Алёна. – А в саду груша, одна. Лена со Светой переживали, что на ней плодов мало.

Вскоре нашли большой камень, на котором сохранилась памятная доска, извещавшая о том, что здесь в 1942 году была сожжена деревня вместе с её жителями. На мраморной табличке сорок четыре фамилии с разными датами рождения, но одной датой смерти. Трава вокруг камня была оборвана руками. И Алёна вспомнила, что Рита на открытии лагеря прятала зелёные руки за спину.

– Деревни давно нет, а яблони живут и плодоносят, – сказал кто-то из ребят.

– Их позже посадили, – тихо ответила Алёна. – В память о погибших. Из всех жителей, которые тогда были в деревне, в живых остался только один мальчик, его успели вытолкнуть из окна, и он убежал в лес. Его потом партизаны нашли, у них в лесу много детей жило, у которых родители погибли. Кого-то в тыл отправили, а кого-то не успели. Когда фашистов прогнали, дети вышли из леса и построили детский дом. Они даже кирпичи сами делали для своего дома. Ребята посадили этот сад, и памятник поставили.

– Памятника нет, только камень, – сказал кто-то.

– Я памятник не видела, может девчонки называли памятником этот камень? Они ухаживали и за садом, и за памятником. Тут яблони и сливы, и одна груша.

Алёна отошла в сторону. Она с трудом сдерживала слезы.

– Ты чего? – спросила Катя.

– Они помнили о погибших, а мы забыли. Все заросло, запустело.

– Не волнуйся, мы же не зря пришли, все приведём в порядок, да и дальше следить будем. Мы же не знали ничего. И за территорию нас не выпускали, сама знаешь – почему.

– Нет, девчонки, я не могу словами передать свои чувства. Посмотрите на ребят, вроде тихо стоят, но нет у нас чего-то такого, что было в Свете и Лене. Они сами поставили этот памятник, понимаете? И сад сами посадили, – горячилась Алёна.

– И что? – в один голос спросили Маша и Катя.

– Ничего! Вы бы слышали, как они говорили о саде, о памятнике, о деревне. Они действительно помнили и знали, что была война. И сад посадили, чтобы потомки, мы то есть, тоже помнили. И чтобы люди делали все возможное, чтобы не было больше войны. И ухаживали за памятником и садом постоянно, а не только в День Победы. Они верные, они верили в будущее. А что мы? Мы, если честно, о них ничего не знаем. Почему-то считаем, что они жалкие и забитые, что их силой заставляют вступать в пионеры и играть в Зарницу. А они все делали искренне, им нравилось быть пионерами и играть в Зарницу. Они любили ходить в походы и сидеть ночами у костра. Они сажали деревья, спасали мальков рыб. И детский дом свой не ругали, а говорили – наш дом. Пойдём домой, нас дома ругать будут. У меня сейчас такое чувство, что мы все разрушили.

– Знаешь, Алёна, это не мы разрушили, мы родились,