Евгений Рысс - Остров Колдун Страница 2

В общем, ходили мы по дому, осматривали, а потом я от других отстал и на улицу выбежал.

Смотрю – стоит возле дома паренек лет двенадцати. Ростом, пожалуй, пониже меня, но в плечах широкий, в высоких сапогах, таких, что другому взрослому велики будут. Руки большие, каждый палец, как два моих. Стоит, ноги расставил, лицо хмурое и смотрит на меня исподлобья.

– Ты, – говорит, – докторши сын?

– Я, – говорю.

– Ну, здравствуй.

Протянул руку, да так зажал в своей руке мою, что я чуть не вскрикнул, но удержался.

– Вы, – говорит, – откуда приехали?

– Из Воронежа, – говорю.

– У вас там, – говорит, – небось какое-нибудь южное море?

Я говорю:

– Нет, у нас там моря совсем нет, у нас река.

– Как это, – говорит, – моря нет! Совсем-совсем никакого?

– Совсем-совсем, – говорю, – никакого.

– Врешь ты, наверное!

– Вот, – говорю, – чудак! Ты думаешь, все города на море? А люди и без моря живут, да ещё как хорошо живут!

– Не понимаю, – говорит парень, – как жить без моря. Ну, иногда, конечно, на суше надо побыть – в школе учиться приходятся, в баню сходить, кино поглядеть, – а жить надо на море. Дед мой говорит, что человек животное морское.

– А кто, – спрашиваю, – твой дед?

– А дед мой, – говорит, – Фома Тимофеевич Коновалов, самый, – говорит, – замечательный капитан.

– А тебя, – спрашиваю, – как звать?

– И меня, – говорит, – Фома Тимофеевич Коновалов. У нас, – говорит, – все через раз или Фомы, или Тимофеи. А ты что ж, никогда я не видел моря?

– Нет, – говорю, – вчера в первый раз увидел.

– Так. – Он посмотрел на меня подозрительно. – Ну, и как оно тебе нравится?

Мне-то море совсем не понравилось, но я подумал, что ему это может показаться обидным.

– Да ничего, – говорю, – море. Приятное, – говорю.

Он мне, кажется, не очень поверил, но спорить не стал.

– Ну, – говорит, – коли так, будем с тобой дружить. Пойдем, – говорит, – я тебе коллекцию свою покажу.

– Что, – спрашиваю, – за коллекция?

– Там, – говорит, – много всякого: и крабы, и морские звезды, и губки, и акульи зубы.

– Ну что ж, – говорю, – если ненадолго, пожалуй, пойдем. Может, меня и не хватятся.

Только мы собрались идти, как, конечно, выскочила Валька.

– А, – говорит, – вы без меня куда-то собираетесь! Обмануть хотели! Небось куда-нибудь в интересное место идете. Я с вами хочу.

Я посмотрел на Фому, Фома – на меня. Он, видно, понял, что от неё все равно не отвяжешься. Пожал плечами и говорит;

– Пускай идет.

Мне половина удовольствия была испорчена. Фома показался мне парнем серьезным, и мы с ним могли бы о многом поговорить, ну, а при Вальке какой-уж туг разговор! Всё равно будет во все вмешиваться и нести свою девчоночью ерунду.

Мама говорит, что раз она моя младшая сестра, то я должен ей помогать, объяснять, ей все и защищать её от чего-то. Ну, защитить-то, я думаю, она сама себя защитит, такой у неё характер, а вообще-то я согласен и помогать и объяснять, только бы она в мои дела не лезла. Но вот как раз этого от неё и не дождешься. Прилипнет – и ничего не сделаешь.

Глава вторая. КАПИТАН КОНОВАЛОВ БОЛЕН

Так стали мы жить в становище Волчий нос. Поначалу нам все казалось странным. Тут вся жизнь в море. Рано утром выходят боты на лов. Стучат моторы, потом стук становится все тише, боты выходят из бухты, а дальше, за бухтой, – открытое море до самого Северного полюса. Вода и вода, и ничего в этом хорошего нет.

Хотя, конечно, красиво. Море огромное-преогромное, а ботики маленькие, так что даже страшно за них. Вдруг буря начнется, что с ними будет! Но Фома говорит, что ничего тут страшного нет. Раньше действительно много погибало, потому что ходили на парусах или в крайнем случае со слабыми моторами. А сейчас моторы мощные, и с таким мотором выстоять всегда можно. Это одно. А другое – это то, что теперь погоду предсказывают. Только где-то на севере зародится шторм, а уже по радио сообщают: ждите, мол. И на пристанях вывешивают сигналы. Если, скажем, погода будет хорошая, один сигнал, если ожидается шторм – другой. Каждый рыбак, отходя от пристани, уже знает, чего ему сегодня ждать. Так что несчастья бывают очень редко. Все-таки, конечно, ещё бывают. Вот и отец у Фомы погиб в море. Но тогда, говорят, ужасная была буря.

Я хотел расспросить Фому поподробнее про его отца, но мне показалось, что он об этом говорит неохотно. Про нашего отца я ему рассказал. Он подумал и сказал:

– Хороший, видно, был человек и погиб хорошо.

Мне это было очень приятно. Если человек сразу понимает такое, значит, ему можно верить.

Вечером боты возвращались. Казалось, даже моторы стучали иначе, как будто устали, проработавши день. Ну и рыб же они привозили! Даже поверить трудно, что такие бывают. Красные морские окуни с высунутыми языками, огромная треска, пятнистые зубатки со страшными челюстями, плоские скаты, у которых рот на животе и хвостик как у крысы, черные морские черти – пинагоры, огромные плоские палтусы. Вместе с рыбами попадали в сети крабы, морские звезды, губки, морские коньки, водоросли.

Раньше мне казалось море безжизненным и пустым, а теперь я стал понимать, что оно живет и хранит огромнейшее богатство. Рыбу сортировали, чистили, часть засаливали в огромных чанах, часть увозили на холодильник, Словом, по вечерам было очень интересно, а днем становище было пустынно, только женщины и дети оставались на берегу да ещё на ремонтной базе мужчины работали.

В школе занятий не было, но мы с Фомой всё-таки часто туда ходили. Фома был председателем биологического кружка. Они собирали коллекции. По вечерам мы с Фомой и другие ребята рылись в сетях и если находили особенно большого краба или звезду необыкновенной формы, словом, что-нибудь интересное, то тащили в школу. Акулы в сети моторных ботов не попадали. Сети были малы. А вот траулеры – это большие рыболовные суда, у них база в Мурманске, – те часто берут акул. Так что многие ребята собирали акульи зубы. Их привозили из Мурманска, а иногда случайно в бухту заходил траулер, и матросы охотно дарили ребятам всякие редкости.

В общем, жили мы ничего, не скучно. Мама даже стала ворчать, что я совсем отбился от книг, ничего не читаю и целыми днями где-то бегаю. Но я ей объяснил, что это естественно. Я попал в новые места, надо их изучить, осмотреть как следует. Она махнула на меня рукой и только требовала, чтобы я вовремя приходил к обеду и ужину.

Мама сама много работала. Оказалось, что в больнице и аппаратов каких-то не было, и каких-то лекарств не хватало. Она звонила в Мурманск, волновалась, сердилась. Потом с каждым пароходом стали приходить посылки. Иногда в Мурманске что-нибудь путали, присылали не то, что надо, и опять начинались волнения. Потом одному больному надо было сделать операцию, и мама страшно нервничала и две ночи провела у его постели. В общем, хлопот хватало. Но настроение у неё было хорошее. Народ здесь оказался славный, в помощи никто не отказывал.

Одна Валька бушевала. Просто мы замучились: куда мы, туда и она. Никак ей нельзя было втолковать, что у нас есть свои дела и свои разговоры и нечего с нами делать девчонке.

Однажды Фома мне сказал:

– Вообще-то я твою Вальку не замечаю, мне все равно, что она есть, что её нет. Я в девчонках толку не вижу. Но завтра мне надо с тобой поговорить, я должен тебе рассказать очень важные вещи, так что ты уж как хочешь, а приходи один. Мы с тобой уйдем в горы, я там знаю места, где она нас, может быть, и не найдет. А в становище от неё никак не спрячешься.

Вечером я с трудом заснул, так мне было интересно, о чем хочет рассказать Фома. А утром, проснувшись, я пошел умываться, вышел из дверей и убежал. Я решил, что умыться успею в другой раз. А разговор с Фомой о чем-то важном бывает не каждые день.

Я свистнул под окном у Фомы, и он сразу же вышел. Мы направились к каменной высокой горе, но оба поглядывали назад. Все нам казалось: сейчас выскочит Валя и закричит, что мы опять от неё удираем и что она обязательно хочет с нами. Вот до чего довела нас эта девчонка! Но все обошлось благополучно, мы взобрались по каменистому склону и зашли в расселину. Тут Фома успокоился, сел на камень я с облегчением вздохнул,

– Слушай, – сказал он, – дед мой, Фома Тимофеевич, что-то скрипеть стал.

– Как это – скрипеть?

– Ну, словом, боли какие-то у него, колет где-то. В общем, ерунда всякая. Ладно. Пошел он к Наталье Евгеньевне, думал – она порошки даст, все и пройдет, а она, понимаешь, такой разговор новела, что ему, мол, в море ходить нельзя, надо, мол, на пенсию уходить, или в крайнем случае спокойную работку на берегу подыскать. Старик, конечно, расстраивается. Без моря-то как же? Тем более, он я не старый, ему восьмидесяти пяти ещё нет, только осенью исполнится, а она, понимаешь, уперлась. И председатель поддерживает. Говорит, что раз медицина считает, так нечего спорить. Словом, плохо у нас. Дед туча тучей, бабка помалкивает, но плачет. И в самом деле, как старику без моря? Привык.