Василий Клёпов - Тайна Золотой долины [Издание 1958 г.] Страница 2

Лёвка ничего не ответил, наклонился и молчит. Димка рассердился, хлопнул дверью — и ушёл. Тогда Лёвка голову поднял, уши большие, как у телка, оттопырил и уставился на меня. А у самого в глазах слёзы.

— Не ходи, Вася, в школу, ладно?

— Это ещё почему?

— Если пойдёшь, меня мамка надерёт. Она вон какая сердитая стала. Как включит утром радио, услышит, что опять наши город сдали, так сама не своя становится — лучше под руку не попадайся.

— Ну, а если я не пойду, тебе легче будет?

— Она увидит, что ты тоже дома, и не так драть будет. Она тебя уважает — всё мне тобой в нос тычет.

Я предложил Лёвке тоже пойти в школу, но он только помотал головой, насупился и снова упёрся взглядом в пол.

— Ты что, Лёвка?

Заглянул ему в лицо, а оно уже мокрое от слёз. Оказалось, Лёвка боится идти в школу. «Опять, говорит, наставят двоек, потому что, пока мы собирали лом на танки и самолёты, в классе программу уже закончили и занялись повторением. А мы знаем, что это за повторение. Это значит — всё время спрашивают и всё время ставят отметки».

Но я всё же решил не нарушать своего слова и отправился в школу один.

От нас до школы всего четыре квартала, но я шёл очень долго. Сначала побыл немного около госпиталя. Против него стояли три санитарные машины, и из них медицинские сёстры выносили раненых красноармейцев. Я помог уложить на носилки несколько раненых, узнал, что их привезли с Волховского фронта, спросил насчёт папы, который сражается на этом же фронте. Но о папе никто ничего сказать не мог.

Около четвёртой школы я тоже немного задержался, потому что увидел во дворе много грузовиков. С них снимали столы, стулья, шкафы, связки бумаг. Все суетились и бегали, но мне всё-таки удалось узнать, что это из Ленинграда эвакуировалось в наш город ещё одно важное учреждение.

«Так наш Острогорск скоро совсем Ленинградом станет», — подумал я и пошёл дальше.

Но тут дорогу мне преградил длинный железнодорожный состав с платформами, укрытыми брезентом. Железнодорожники соблюдали военную тайну. Но я всё равно знал, что это везут танки с завода «Смычка».

Потом я пропустил мимо себя колонну красноармейцев. Они шли все в новых полушубках и, поравнявшись со мной, грянули:

Пусть ярость благороднаяВскипает, как волна.Идёт война народная,Священная война.

У меня так и побежали мурашки по коже. «Вот, — думаю, — нашли мы время учиться! Такая идёт война, а мы сидим и повторением занимаемся».

На первый урок я опоздал, и хорошо сделал, так как преподаватели в этот день словно сговорились меня спрашивать.

— А, Молокоедов пришёл! — усмехнулась учительница ботаники, как только увидела меня за партой. — Где же ты изволил гулять, голубчик?

И начала гонять меня по всей программе:

— Скажи, что такое копытень? А сколько лепестков в цветке у яблони? А какие бывают тенелюбивые растения?

«Да пропади ты, — думаю, — со своими копытенями и тенелюбивыми! Разве в этом сейчас дело!»

На трёх уроках мне поставили четыре двойки, а потом Николай Петрович стыдил меня на линейке да вдобавок вызвали на совет дружины.

Я, как только вернулся с уроков домой, так и сказал Лёвке:

— Ладно, Лёвка! Иди пока к себе в комнату или займись чем-нибудь на кухне: Чапай думать будет. Если что-нибудь придумаю, позову.

Взял с горя свою любимую книжку «Сын волка» Джека Лондона, лёг на кровать и стал в двадцатый раз читать известные наизусть рассказы про золотоискателей. Тут меня и подбросило, как на пружине. Я вскочил с места, дверь в коридор открыл и закричал:

— Эврика,[3] Лёвка! На носках — ко мне!

Лёвка — за дверью, что ли, стоял — сразу вырос передо мной, как лист Перед травой.

Набрал я горсть земли из цветочного горшка и приказываю:

— Ешь землю!

— Сам ешь! Что я дурак, что ли, землю есть?

— Не рассуждай, Лёвка! Сейчас ты мне начнёшь клятву давать. Я буду говорить, а ты за мной повторяй и каждое слово заедай землёй.

— Тогда ладно, — согласился Лёвка.

— Говори: «Я, Лёвка Гомзин, известный также под кличкой Фёдор Большое Ухо, торжественно клянусь…» Теперь заешь землёй! «…клянусь, что всё, что сейчас услышу, буду хранить, как самую страшную священную тайну…» Ешь землю… «И если паче чаяния…» Ешь! «И если паче чаяния…»

— Я уже ел на этом слове! — закричал Лёвка.

— Ешь! Этого клятва требует… «И если паче чаяния попаду в руки врага и меня будут пытать и издеваться надо мной, отрезать голову или вырывать язык, — ничто не заставит меня выдать сей тайны, ибо она принадлежит не мне, а также товарищам моим». Теперь, Лёвка, ешь!

— Я уже всё съел…

— Возьми ещё, только из другого горшка, чтобы мама не заметила. А теперь опять повторяй за мной: «И ещё я, Лёвка Гомзин, он же Фёдор Большое Ухо, клянусь во всём слушаться беспрекословно своего старшего начальника Василия Молокоедова».

После клятвы Лёвка облизал с ладони грязь и сразу стал ко мне приставать, чтобы я открыл ему свою тайну.

— Сначала Димку позови!

— Ну вот ещё! Я зря, что ли, землю ел? Димка ещё нисколечко не съел, а я уже две горсти…

— Не рассуждай! — взял я его за ухо, так как имел теперь право делать с Лёвкой, что угодно. — Беги за Димкой.

Вот тогда-то я и рассказал им свою тайну, сказал, что хватит собирать алюминиевые ложки, получать за это несправедливые выволочки. Лучше мы поедем добывать золото, а на золото будем покупать танки.

У них сразу засверкали глаза. Димка спросил; «Куда поедем?» А Лёвка даже и спрашивать не стал — ударил шапкой об пол и заорал: «Поехали!»

Мы-то с Димкой понимали, а он, глупый, не понимал, что это не такое пустое дело, чтобы — раз! раз! — и поехал. К этому надо подготовиться: ведь добывать золото, это не то, что есть землю из цветочного горшка.

Но тут пришла с работы моя мама и разогнала всех по домам. Я долго не спал, а когда, наконец, заснул, то видел во сне пустыню Великого Безмолвия,[4] лай ездовых собак и большие золотые самородки.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Я уточняю маршрут. Человек без переносицы. Снаряжение экспедиции. По сигналу: «крик сойки». Собачий бунт.

Утром, уходя на работу, мама поцеловала меня и попросила быть умным. Это она намекала на то, чтобы я приносил ей только хорошие отметки, не висел на трамваях и не цеплялся за машины. И как же немного надо от такого мальчишки, как я, чтобы все признали его умником!

Я подумал: «Когда-нибудь, может, и мама поймёт, что я умнее, чем она считает», — и стал готовиться к экспедиции.

Прежде всего, нужно было решить, куда вести ребят. Когда-то очень много золота добывали прямо у нас за городом. В лесу и до сих пор везде желтеют шурфы и отвалы, но золота там никто больше не ищет. А километров за восемьдесят от нас есть Золотая долина, и дядя Паша (он геолог, эвакуировался из Ленинграда, а живёт у нас за стенкой в порядке уплотнения. — В. М.) рассказывал, что эта долина разворочена старателями до того, что по ней теперь нельзя ни пройти, ни проехать.

Лучше всего нам отправиться туда. Не может быть, чтобы старатели всё до дна из Золотой долины вычерпали: хоть немного золота, да осталось, а может быть, и самородок где завалялся. А ведь если найти самородок, то, наверно, сразу целый танк купить можно. А если два самородка — два танка. А если три?

Вот — здорово будет! Придём мы к нашему директору, бухнем на стол самородки и скажем:

— Смотря, как понимать долг! Одни задачки про путешественников решают да пятёрочки за них получают, а другие (это мы, — Димка, Лёвка и я — В. М.) настоящие путешествия делают, золото ищут и танки для Красной Армии покупают. — Хотел бы я посмотреть, что запоёт после этого Николай Петрович!

Я взял карту Советского Союза из географии Баркова и Половинкина и пошёл к дяде Паше. Но он был не один. В комнате сидел ещё этот тип в чёрных роговых очках, который вечно торчит у дяди Паши и разговаривает про геологию.

— Дядя Паша, — попросил я, — покажите мне по карте, где находится Золотая долина?

— Эх ты, географ! — засмеялся дядя Паша. — Разве на такой карте её найдёшь? Тут даже наш город не обозначен.

Карта, конечно, была неважная. Я и сам замечал, что на ней всё больше Рязани да Казани, Вязьмы да Клязьмы, а вот Холмогоров и то нет. А ведь в Холмогорах Ломоносов родился.[5]

Дядя Паша достал из шкафа большую-большую карту и расстелил её на столе. Я даже глазам не поверил: наш город на этой карте — в самом центре, как столица нашей Родины Москва. Даже улицы и то заметны, и большущими красными буквами написано: Острогорск.

— А Золотая долина вот где, — начал показывать дядя Паша. — Видишь эту речку? Это Зверюга. Ты не гляди, что она маленькая. Это только на карте она такая. Зелёная полоска вдоль Зверюги и есть Золотая долина.