Вильям Козлов - Белый конь с золотой гривой Страница 2

Дядя Осип вот уже два года сторожит сельмаг. А так как в деревне воров нет, то дядя Осип приходит на службу и, завернувшись в огромный тулуп, преспокойно до утра засыпает. Издали он напоминает эскимосский чум. Особенно когда курит: из высокого поднятого ворота в небо ползет струйка сизого дыма. В чуме ведь трубы нет: дым выходит из отверстия в куполе. А днем возится себе на огороде или рыбу удит. Бывает, кому-нибудь крышу починит или крыльцо подправит. Дядя Осип умеет плотничать.

На службу — караулить сельмаг — дядя Осип собирался обстоятельно: чистил двухстволку, запасался куревом. Принимал у продавщицы магазина и даже зачем-то щупал и нюхал большой белый замок. А потом, когда темнело, приваливался спиной к двери, засовывал в рот цигарку и засыпал мертвым сном. Он мог курить и спать одновременно. И не боялся сгореть в своем тулупе-чуме, потому как от запаха паленой шерсти тотчас просыпался. Кеше и пришла в голову мысль напугать дядю Осипа, притвориться вором и посмотреть, что он будет делать. Кеша подговаривал на это дело Тюленя, когда они еще были приятелями, но тот наотрез отказался: мол, не любит по ночам шастать по поселку, все время натыкается на что-нибудь и вообще это ему неприятно. Скорее всего он просто-напросто струсил. Пришлось Кеше одному проворачивать это дело.

Дядю Осипа напугать не удалось: Кеша и за тулуп дергал, и замком гремел, и даже былинкой в носу пощекотал. Дядя Осип не проснулся. Правда, два раза кряду оглушительно чихнул. Кеша решил, что в таком случае ружье сторожу и вовсе ни к чему. Не будет он бабахать из ружья по ворам. Если даже врры сами будут стрелять из ружья — да что из ружья — из пушки! — дядя Осип не проснется. Не такой он человек, чтобы просыпаться по таким пустякам. Вот если атомная бомба взорвется рядом, может быть дядя Осип и проснется. Да и то еще неизвестно.

В общем, Кеша взял прислоненное к двери ружье и ушел домой разочарованный — ничего не получилось из его затеи…

А утром в избу ворвался разъяренный дядя Осип — он всегда просыпался к приходу продавщицы — и стал так орать, что даже глухая бабушка услышала. Она высунула голову из-за занавески — бабушка спала на русской печи — и хотела о чем-нибудь поговорить с дядей Осипом, но он не захотел ее слушать. Глаза его побелели, изо рта брызгала слюна, а в пальцах дымилась самокрутка: дядя Осип сам выращивал для себя табак. Кеша едва ускользнул из дома. Только цигарка помешала сторожу сграбастать его за шиворот. Уже из-за березы, что растет под окном, крикнул, что ружье лежит на скамейке, Под носом у дяди Осипа. Вот тогда-то сторож и поклялся спустить с Кеши семь шкур.

Кеша точно не знает, но догадывается, что это Мишка Тюлень предал его…

Кеша вспомнил, что бабушка все еще лежит на печке. Без его помощи она оттуда не слезет. А в такую погоду сидеть на печке мало радости. В такой теплый солнечный день старики любят посидеть на завалинке под окнами. Сначала по одному на солнышке греются, потом начинают один к другому перебираться. И ведут долгие неторопливые разговоры. Стариков интересно слушать: много такого рассказывают, что ни от кого не услышишь.

Кеша пошел в избу и помог бабушке слезть с печи. Подал толстую палку, которую еще в прошлом году вырезал для нее из ольшины. Без палки бабушка не могла передвигаться.

Кеша проводил бабушку до завалинки. Она была в валенках с калошами и теплом платке. Лицо все в мелких морщинах, глаза полинялые, теперь не определишь, какого они цвета.

— Ты тут посиди, — сказала бабушка. Глубокие складки на ее лице немного разгладились.

— Я пойду, — сказал Кеша. Он все-таки решил сбегать к озеру. Там в камышах припрятана удочка и банка с червями, можно с берега рыбу поудить.

— Куда подевался наш петух? — спросила бабушка. Глаза ее совсем закрылись от яркого солнца. А на толстом носу обозначились маленькие дырочки, будто кто-то их нарочно булавкой наколол.

Кеша удивился: потух топтался на навозной куче, ворошил навоз лапами, искал что-то в нем.

— Вот он! — показал Кеша.

Бабушка покачала головой и горестно вздохнула: — Как же без петуха то? И какой голосистый был! Теперя такие редко встречаются.

Кеша хотел было поймать петуха и показать бабушке, но потом сообразил, что дело это хлопотливое — петух может и клюнуть, — и том, ему не терпелось поскорее на речку. Вроде стало поспокойнее: недругов не видать.

— Я на речку! — крикнул он бабушке в дремучее ухо. — Рыбки тебе наловлю.

— Уж не хорь ли вонючий его сожрал? — спросила бабушка.

— Сдался тебе этот петух, — сказал Кеша. — Живой он.

— Вот беда-то, — вздохнула бабушка.

— А может, леща зацеплю, — сказал Кеша. Оглядываясь по сторонам, огородами направился к озеру.

Удочки на месте не оказалось. Долго шарил он в камышах — даже щеку о сучок ивы оцарапал — и наконец наткнулся на свою удочку, вернее, на то, что от нее осталось. А остались от великолепной ореховой удочки два сломанных конца. Лески с крючком вообще не было. Не видно и деревянной коробочки с червями. Это тоже работа Мишки Тюленя. Мишка — специалист по мелким пакостям. Никто, кроме него, не знал, где Кеша прятал свою любимую удочку. Один раз он на нее поймал килограммового леща. Удочка изогнулась в дугу, но не сломалась, и леска выдержала. Кеша нес леща через всю деревню, и он сиял, как медный таз, в котором варенье варят.

Сел Кеша на гладкий камень, что врос в землю у самого озера, н аадумался. Почему он такой невезучий? Отчего все шишки на него валятся? За что ни возьмется, все не так. И со всеми в ссорео: и со сверстниками, и со взрослыми. Ведь он никому зла не желает, хочет, чтобы всем было хорошо… Он бы никогда не сломал такую чудесную удочку! Знает, как трудно найти хорошее ореховое удилище… Сам вырезал, высушил, обстругал.

Услышав ржание, Кеша решил наведаться на конюшню. Лошадей он любил. Стал вспоминать: какие у него отношения с конюхом дедом Сидором? Кажется, нормальные.

Дед Сидор сидел на старом растрескавшемся хомуте, из которого клолчьями торчал темный войлок, и курил. Рядом большая куча дымящегося навоза. В кучу воткнуты вилы. Руки у старика жилистые и морщинистые, пальцы желтые от табака. Борода длинная и седая. А волос на голове совсем нет, одна лысина. На блестящей лысине капли пота. Дед очищал конюшню от навоза и вот присел перекурить… Выпустив изо рта клубок дыма, дед Сидор внимательно посмотрел на Кешу. Глаза у него тоже бесцветные, как у бабушки.

— Трудно, брат, на свете живется? — спросил дед Сидор.

— Кто-то удочку сломал, — вздохнул Кеша. — И коробку с червями спер.

— Твое депо табак, — заметил дед Сидор.

— Мама говорит, был бы жив отец, он меня каждый день драл бы.

— Давай, я тебя отхожу вожжами? — предложил дед Сидор. И не поймешь, в шутку он это или всерьез.

— Бесполезное дело…

— Уже драли?

— Не помогает, — сказал Кеша. — И потом, я вообще противник телесных наказаний.

— Да-а, — протянул дед, — вожжи, брат, устарели… А ежели угостить тебя березовой кашей?

— Какая разница? — сказал Кеша.

— У меня, понимаешь, руки чешутся… Помнишь, как ты в форточку мне бросил дохлого воробья?

— Вот если бы крысу… — сказал Кеша.

— Понятно, воробей лучше, — сказал дед и скрылся за завесой синего дыма.

— Разве я виноват, что мне в голову все время приходят разные идеи?

— Идеи? переспросил дед.

— Мне даже ночью снятся разные идеи…

— Идейный ты человек, — сказал дед. — Голова… два уха!

— Удочку я не стал бы ломать… Она-то не виновата?

— Удочка ни при чем, — согласился дед.

— Вот возьму убегу из дому… Уеду в большой город, где у причала стоят белые пароходы. Проберусь в трюм, спрячусь там, а потом, в море-океане, вылезу… И меня зачислят юнгой.

— Пустые люди, брат, нигде не нужны, — сказал дед. — Ни на земле, ни в море-океане.

— Это я пустой?

— Как барабан, — сказал дед. — Постучи — только гул пойдет.

— По чему постучать-то?

— А по чему хочешь: пустой ты человек, Константин. Одним словом, барабан!

Дед встал, ухмыльнулся в бороду, вытащил вилы из кучи и ушел в конюшню. Кеша постучал себя по груди, животу, потом по голове. Вроде и верно пустой… Немного погодя дед снова показался с полными вилами навоза. Кеша стоял и смотрел, как он работает. Хотя деду Сидору и много лет, он легко орудует вилами. Куча росла на глазах.

— Брось ты это дело, — поморщившись, сказал Кеша. — Давай лучше поговорим?

— Некогда, брат Константин, работы невпроворот… Вернее, навозу. Аты чего стоишь? Вон видишь тачку у корыта? Бери н углу вилы, накладывай навоз в тачку и отвози в поле.

Кеша задумался. Накладывать конский навоз на тачку с ржавым колесом не хотелось. Неинтересное это дело — ковыряться в навозе. И наверное, тачка тяжелая… А впрочем, почему бы не попробовать и одну тачку не отвезти на поле? Все равно ведь делать нечего? Тоска… Кеша взял вилы и быстро накидал на тачку навозу, потом поплевал на руки — он видел, что так делают взрослые, — и покатил ее по наезженной дороге на поле, которое было распахано неподалеку. По полю разгуливали грачи. Важные такие, неторопливые. На Кешу они даже не посмотрели.