Эйлис Диллон - Лошадиный остров Страница 2

Они шли сразу на кухню. Майк выбирал самое удобное место и садился спиной к свету, чтобы лицо оставалось в тени. Больше всего он любил кресло-качалку. Подождав, пока сядет отец, Энди издавал короткий, похожий на блеяние просительный смешок, неслышно проскальзывал к очагу, садился на лавку и протягивал к огню свои тощие ноги. Не успев толком сообразить, какие гости пожаловали, хозяйка уже заваривала чай и резала сладкий пирог для этой непрошеной парочки. Ночевали они всегда на шхуне. Сейчас она стояла на якоре у причала, и, конечно, в самом лучшем месте — возле сходен. Ни отца, ни сына поблизости не было видно. Пэт сказал, что они, наверное, пошли по домам, понесли чай хозяйкам.

Пэт еще раньше успел погрузить в лодку две бочки для угрей. Мы побросали на дно к бочкам узелки со снедью и прыгнули сами. Было время прилива, и планшир лодки был вровень со стенкой причала. Я оттолкнулся веслом, принайтовленным к планширу. Пэт поднял парус. Минута-другая, и мы заскользили между соседних лодок, устремляясь в открытое море. Обогнули мол, и я увидел отца: он пришел на берег с нашего дальнего поля и махал нам вслед.

Был чудесный ясный, солнечный день. Мелкие тугие волночки легонько били о борт. Парусник не шел, а летел, едва покачиваясь с борта на борт. Мне хотелось петь от восторга. Высоко в небе ветер расчесывал облака, и они тонкими белыми прядями выстилали голубое небо. Когда мы отошли с полмили в сторону прибрежных скал материка, Пэт принайтовил руль и подсел ко мне.

— Надоело мне ходить за угрями в одно и то же место, — сказал он.

— Это уж от нас не зависит.

Я внимательно посмотрел на Пэта: он усмехался, искоса поглядывая на меня, точь-в-точь как мой осел. Помолчав немного, Пэт продолжал:

— Я не очень люблю угрей. Но все равно в том месте, куда мы держим путь, угри наверняка есть.

— В каком месте?

— У Лошадиного острова. Слушай, Дэ́нни, давай сейчас поплывем туда! Я мечтал об этом всю жизнь. У нас с тобой мешок картошки и много торфа, так что с голоду не умрем. Место для ночлега наверняка найдется. Облазим с тобой весь остров. Заберемся на вершину, оттуда океан виден до самой Америки.

— Но ведь туда никто не плавает, — возразил я, немного подумав. — А вдруг там негде пристать? Говорят, Лошадиный остров — гиблое место.

— Ты ведь знаешь, Дэнни, что лет шестьдесят назад моя семья жила на этом острове. У них были лодки, так что удобная бухта наверняка есть. А гиблым его называют только потому, что больно ленивые стали: не хотят туда ездить. А какие там пастбища! — Пэт схватил мою руку и до боли сжал ее. — Дэнни, неужели тебе не хочется побывать на Лошадином острове? Разве ты не помнишь, бабушка нам рассказывала, как они там чудесно жили. Неужели ты не мечтал о серебряной, о долине диких коней?

Как часто, сколько я себя помню, мы с Пэтом, сидя в кухне Конроев при свете горящего торфа, слушали рассказы бабушки о Лошадином острове! Она родилась на нем и выросла. Конрои последними покинули остров. Они расстались с ним после необыкновенно суровой зимы: с домов срывало кровли, старики все умерли, пало много скота, лодки ураганом были разбиты в щепки, так что они оказались отрезанными от всего мира. Когда весной первые лодки инишронцев приплыли на Лошадиный остров, они нашли там горстку дрожащих, умирающих голоду людей, которые умоляли поскорее увезти их оттуда. Обратно никто из них так и не вернулся.

Бабушке Пэта было в то время двадцать лет. Она была смуглая красавица, похожая на испанку. На Инишроне она вышла замуж за деда Пэта. И жизнь ее на новом месте вполне устроилась. Но она часто сердила соседей восторженными рассказами о былых днях на Лошадином острове. Она говорила, что колокольчики там были синее, а гвоздика краснее, что на всем свете не сыщешь певцов и танцоров, чем были на Лошадином острове. С этим, правда, никто не спорил. Люди помнили, что когда в молодости бабушка Пэта запевала, все птицы и звери умолкали, внимая ее пению. Но когда она состарилась и не могла больше петь, никто не хотел слушать ее рассказы, кроме маленьких мальчишек, которым все ее рассказы были в диковинку.

И мне вдруг, как Пэту, загорелось немедленно ехать на Лошадиный остров. Сейчас это было выполнимо. Есть лодка, много еды и товарищ, лучше которого нельзя и желать.

— Конечно, плывем, — сказал я. — Как это мы раньше не догадались там побывать?

Было приятно ощущать, как свежий морской ветер сдувает с нас уныние, которому мы предавались последний месяц. У нас был один замечательный план, на который мы возлагали такие большие надежды, но он провалился самым прискорбным образом, поставив нас к тому же в глупое положение. И мы с Пэтом совсем было повесили носы. Вот как все это произошло.

Как я уже сказал, у Пэта был старший брат Джон. Лучшего парня не было тогда на Инишроне. Ему шел двадцать четвертый год, был он шести футов росту, смугл и черноволос, как Пэт. Он был самый старший в семье, и для Пэта с сестрами, Норой и Мэри, солнце, луна и звезды были ничто по сравнению с Джоном. Я рос один, но понимал, что родные так могут любить только очень хорошего человека. Где бы ни появлялся Джон, затевались игры, веселье, песни и танцы. Он играл на мелодионе, знал все на свете песни, мог за два дня сплести из ивняка лодку и обтянуть ее кожей. Если он участвовал в состязании гребцов, никто из его соперников не мог и мечтать о победе. Он приносил с ловли столько омаров, что люди говорили: он их привораживает, не иначе. У него всегда находилось доброе слово для человека, попавшего в беду, и он никогда никому не отказывал в помощи.

Стоит ли говорить, что такому парню нетрудно было найти девушку, которая согласилась бы стать его женой. Выбор его пал на Ба́рбару Ко́стеллоу. Отец Барбары был хозяином большого магазина в Росморе. Конечно, инишронцам пришлось бы больше по душе, выбери Джон местную девушку, но и против Барбары они ничего не имели и радовались ее счастью. Все мы хорошо ее знали и были готовы как можно лучше встретить на нашем острове. Говорили, что она очень походит на мать, добрую, сердечную женщину родом из Ки́лмэрвея на Ара́нах.

Но зато отец Барбары был маленьким, желтым, скрюченным человечком, злобным и жадным. Про него говорили, что он рад бы брать деньги с прохожих, идущих мимо его окон. В окрестностях Росмора у него была ферма, расположенная на плодородной земле, что в тех местах редкость. Не брезговал он и тем, что ссужал соседей деньгами под большой процент на свадьбу, похороны или в неурожайный год для уплаты аренды.

Старик был, разумеется, против помолвки дочери с Джоном. Он говорил, что у Конроев своих четверо детей и в их доме Барбаре будет тесно. Он хотел выдать Барбару замуж за старого ростовщика, живущего неподалеку от Клифдена. «Вот это человек надежный», — говорил он.

Тогда-то и пришла Пэту в голову одна мысль: он решил собирать у инишронцев шерсть, которую они стригли с овец, возить ее на продажу в Голуэй, накопить денег и построить дом для Джона и Барбары назло жадному старику. Была в этом деле и еще одна сторона. Инишронцы были людьми скромными и малообщительными; впрочем, они и сейчас таковы. Шерсть у них до сих пор скупал Майк Коффи. Платил он деньгами или товарами, но всегда назначал очень низкую цену. А в Голуэе сбывал эту шерсть втридорога. Считалось, что мы ничего этого не знаем. Однако до нас доходили слухи, что цены на шерсть в последние годы сильно выросли. А Коффи назначал за шерсть все ту же низкую цену, что установилась в голодный год.

И Пэт решил обойтись без Майка Коффи. Он продаст шерсть за ее настоящую цену, почти все вырученные деньги отдаст хозяевам и немного оставит себе как плату за хлопоты. Он придумывал разные планы, и все они были разумные и справедливые. Со временем, мечтал он, жители всех островов будут отдавать ему всю шерсть, и его предприятие будет от года к году расти. Он клялся, что никогда не будет бесчестным, жирным и алчным.

Когда Конрои в очередной раз отправились в Голуэй, Пэт тоже поехал. Он решил повидать самого крупного скупщика шерсти в Голуэе мистера Ка́ррена. Это был толстенький коротышка с лицом, смахивающим на баранью морду. В его конторе сильно пахло немытой овечьей шерстью. Пэт рассказывал потом, что одет он был в черный костюм, на круглом животике лежала, образуя две петли, золотая цепочка, костюм и шляпа были усеяны шерстинками. Он не засмеялся над затеей шестнадцатилетнего парнишки — семья Конроев была известна в наших краях своим трудолюбием и честностью. Поговорив с Пэтом, он обещал покупать у него шерсть. И мы с Пэтом пошли по соседям, кто держал овец.

Конечно, в это время года новой шерсти еще не было. Но у многих инишронцев где-нибудь на чердаке или в кладовке хранились еще остатки прошлогодней шерсти, которую они уже не чаяли сбыть. И они охотно отдали нам эти остатки, даже уговаривать не пришлось. Но важнее всего было то, что они пообещали Пэту чистую, новую шерсть после стрижки.