Кристина Выборнова - Черный, Белый, Бежевый Страница 2

– Чего ты там щупал-то весь урок? – подтолкнул меня в бок локтем Луцик.

– Потом расскажу, – отмахнулся я и пошел к Вану, который, копаясь, собирал свои бумажки.

– А, это ты, Луцик, – сказал он, улыбаясь и поглядывая на меня немного опасливо, как некоторые взрослые люди до сих пор глядели на черных магов любого возраста. – Тебе что-то было непонятно?

– Я Баник. Не, я все понял, – ответил я поспешно. – Я просто хотел спросить: вы недавно откуда-то переехали, да?

– Да, ты, значит, совершенно прав, – закивал он. – Из Дребезга, это такой город недалеко отсюда, в предгорьях. Раньше он был большим, много людей в нем жило, но в последние триста оборотов остались жилыми только небольшие его части, значит, с краю. Я вот тоже решил, наконец, переехать поближе к столице, а то совсем, значит, запустело все…

– А что там за штуковина торчит справа?

– Какая штуковина справа? – удивился учитель.

– Ну, справа от города, между горами, торчит такая, вроде скалы…

– Ох, ты знаешь, я понятия не имею – город очень большой, это, наверное, в нежилых районах. Говорят, музей там какой-то был, что ли. Исторический, кажется, по моей, значит, специальности…

– Угу, – сказал я, кивнул Вану и выбежал из класса, поскольку меня уже давно поджидал Луцик.

– Чего ты с ним разболтался? – напустился на меня он. – Сейчас перемена пройдет, опять сбежать не успеем!

– А надо сбегать?

– А тебе охота на гимнастику идти? Да пошли уже быстрее.

– Дежурные внизу не выпустят.

– Да зачем нам вниз? Вон же есть окно, – Луцик, говоря это, уже успел забежать за поворот коридора и оказаться в тупике, который заканчивался полукруглым окном, распахнутым для проветривания.

– Да ты чего? – отшатнулся я. – Третий же этаж!

– Тебе-то что! Тебе хоть с двадцатого можно прыгать.

– А тебе-то нет.

– А я на тебя давай приземлюсь, ты все-таки помягче земли.

– Ты чего, вообще, что ли?!

– Боишься высоты, да?

– Ничего я не боюсь!

…В общем, Луцик, как всегда, хоть и непонятно как, меня переспорил. Единственное, на что меня хватило, это отказаться от того, чтобы он прыгал на меня – я пообещал натаскать ему кучу листьев и придержать его в воздухе – это я вроде как умел.

Внутренне сжавшись, я встал на подоконник, ухватившись за раму, глянул вниз и понял, что не прыгну ни за что.

– Ну?! – шипел Луцик. – Ты там скоро? Ты уснул? Так проснись!

– Щас, – ответил я недовольно и сказал сам себе: «Ну, прыгай же, это же легко, ты черный маг, тебе ничего не будет! Охота перед Луциком трусом выглядеть?»

– Ну чего ты встал, дубина? – кипел внизу упомянутый Луцик. – Квакря ты несчастная! Ты прыгнешь или нет?

– Прыгну, – ответил я и поглядел вниз. Оттуда на меня поглядел задний двор школы, усыпанный прелыми коричневыми листьями. Земля была далеко, и как будто еще отдалялась…

– Чего тут страшного? – закричал окончательно вышедший из терпения Луцик и тоже вскочил на подоконник. – Да тут любой прыгнет! Вон на ту кучу листьев я и без тебя могу сигануть, а ты стой тут!

С этими словами он оттолкнулся и вылетел из окна! Я тут же понял, что ни в какую кучу прелых листьев он не попадает, быстро прикрыл глаза и с испугу дернул за какие попало воздушные ниточки. Луцика, почти долетевшего до земли, резко выдуло столбом воздуха чуть ли не выше крыши школы.

– Эй! – заорал он, пролетая мимо меня. – Ты чего творишь?!

Я попытался сосредоточиться, но воздушных ниточек было много, да еще и мешала стена. Делать было нечего: пользуясь тем, что Луцик болтался пока что где-то на уровне пятого этажа, я, зажмурившись, прыгнул вниз.

Треснулся я об землю, конечно, неприятно, меня слегка оглушило, но я тут же перевернулся на спину, чтобы видеть несчастного Луцика. Рядом со мной кружились, улетая вверх, листья – это был держащий моего друга воздушный столб. Напрягаясь и путаясь в ниточках, я попытался осторожно сплющить его. Столб действительно стал чуть ниже, после чего вдруг изогнулся, вбросил Луцика обратно в окно и исчез, потому что я выпустил ниточки.

Помотав головой, я сел и уставился вверх, а оттуда на меня поглядел сердитый Луцик, трое людей, один ученик-белый маг и наша завуч…

Глава 2

ПРОШЛОЕ

Баник и Луцик были лучшими друзьями, но очень часто спорили и даже могли при этом назвать друг друга дураками, распухшими квакрями, паршивыми трусами и лопоталками бесхвостыми.

А еще они могли друг друга обругать.

– Баник, ну как тебе не стыдно?! Первый день после каникул. У меня руки опускаются, придется, наконец, предпринимать меры, – папа вздохнул и действительно опустил свои руки с длинными желтоватыми ногтями вдоль темно-синего домашнего халата.

– Ну чего, – сказал я, набычившись, и сделал вид, что испугался.

«Предпринятых мер» в исполнении папы я не боялся абсолютно, он никогда меня не наказывал. И вообще, мой папа внешностью не пугал даже самых слабонервных людей. Он был невысокий, полный, черные жесткие волосы, в отличие от большинства магов, не распускал, а забирал назад в хвост, чтобы не мешались, да еще и носил очки из-за какого-то врожденного дефекта зрения, какие тоже у черных магов встречались очень редко. Ну почти как человек! Был он биохимиком, работал на недавно открывшемся пищевом заводе, и большую часть времени я наблюдал его со спины в положении скрюченности над очередной книжкой. Я тоже, как папа, любил биологию и уже не так плохо знал химию для своих двенадцати оборотов, но столько читать у меня не хватало выдержки: я обязательно на что-нибудь отвлекался…

Я стоял у стены, а папин низкий металлический голос все укоризненно гудел в моих ушах:

– Баник, мальчик должен понимать, что он делает. Особенно, если он не человек, а черный маг. А ты все бездумно повторяешь за своим Луциком, который, извини меня, довольно эксцентричный ребенок…

– Угу, – подтвердил я охотно, радуясь, что на этот раз меня прорабатывает один папа, без мамы. Почти у всех черных магов, которые, как я читал в учебнике по анатомии, из-за особенностей нервной системы не способны долго испытывать любовь и вообще склонны к отшельничеству, родители жили в разных домах, а дети – с теми, с кем лучше уживались. Я уживался с папой, бабушка с тетей, дедушка – со второй тетей, а с мамой, кажется, не мог ужиться вообще никто, потому что она жила через пять домов от нас совершенно одна. Она тоже была ученым, но не биологом, а математиком, работала еще побольше папы и терпеть не могла, когда ей мешали. Когда же папа иногда привлекал ее для моего воспитания, она выражалась, как говорится, безапелляционно:

– Да что ты мне бормочешь! Баник все повторяет, как хвостатая лопоталка, за этим хулиганом, на которого ремня нет! Я говорила, что им надо запретить дружить, но ты же все либеральничаешь!

– Ну, как я могу запретить такое… – разводил руками папа.

– Обыкновенно! Не дожидаясь, пока Баник превратится в хвостатую лопоталку, превратить в нее этого самого Луцика.

Мама, возможно, шутила, а возможно, и нет: она была серьезной черной магиней. Папа, видимо, испытывал те же опасения, потому что с некоторых пор стал прорабатывать меня лично, вхолостую бомбардируя воздух словами, чем и я, и он были очень довольны.

– Баник, ты меня не слушаешь?! – расслышал я громкий папин вопрос.

– Да. То есть нет. То есть слушаю я тебя, – соврал я. – Ну а чего мне было делать, если он прыгнул из окна?

– А зачем ты поддавался на его уговоры сбежать с уроков?

– Ну там все равно гимнастика была…

– А тебе что, вообще не нужна гимнастика? Может, хоть высоты не будешь бояться, как позанимаешься…

– Я и не боюсь!

Папа свистяще вдохнул, шумно выдохнул и продолжил нелегкое дело моего воспитания:

– Все равно, зачем ты соглашаешься на каждую Луцикову авантюру? У тебя что, своей силы воли нет?

– Е-е-есть, – сказал я.

– Да? Но вот в прошлом году только перед каникулами что было? Ты измельчил парту на кусочки, которые разлетелись по всему классу, потому что Луцику было интересно, что будет, если ее расщепить.

– Ему было интересно, что будет, если ее сжать в горошину, – поправил я. – А она у меня почему-то расщепилась. Я не за ту ниточку потянул…

– Ну да. Потом он подговорил тебя захлопывать дверь класса перед носом учителей, и вы прищемили пальцы учителю труда. Еще вы вылезали по веревке в окно, стрелялись чернильными шариками в белых магов и так далее. Тебе разве самому это нравится?

– Когда как, – ответил я уклончиво.

– Баник, – воззвал папа, искоса поглядывая на оставленную им на столе пухлую книгу. – Тебе всего двенадцать оборотов, а жить еще почти тысячу. Если ты всю жизнь будешь повторять глупости за такими, как Луцик, от тебя не будет никакой пользы. А у черного мага самые большие возможности повлиять на мир, и он должен это делать, но в положительную сторону, а не как неконтролируемая стихия!