Геннадий Михасенко - Земленыр или каскад приключений Страница 20

— Ну, где они? — спросила она.

— Вот они, господин офицер! — отчеканил солдат, вытянувшись.

— Прошу! — сказал лохматый приятным тоном, и голова его не исчезла, а как бы уползла в глубину, откуда предупредила: — Только осторожней, ступеньки крутые!

— Вещи оставьте здесь! — губошлёпно и как-то несерьёзно распорядился Блефтяфтя, и пока путники соображали, что это значит, проворная рука сняла с Земленыра патронташ и дёрнула Любину корзину, из которой девочка успела, однако, выхватить кувшин и голубую медаль, но кувшин барбитурат отобрал, а медаль не заметил. Васю же солдат лишь похлопал по бокам, а карманы с патроном и складнем не доглядел, как и пистолет на животе. Бородач был неопытным в обыске. — Блестяще! — пожалуйста! Стоп! А это?.. — Блефтяфтя потянулся было к Ду-ю-ду на Васином плече, но мальчик отвёл его руку, говоря:

— Это не вещь, а живое существо!

— Да-да! Не тронь меня! — взвизгнула птичка и живо перебралась с правого плеча на левое, подальше от грубой солдатской руки, которую, однако, успела клюнуть.

У Блефтяфти отвисла нижняя челюсть.

Троица оказалась в землянке. Над головой — бревенчатый накат, стенки забраны жердяником, выступы у стен устланы свежим сеном. Здесь держалась приятная прохлада, пахло сыростью и ароматом свежескошенной травы. В пол был вкопан столик о трёх ножках, на котором в трёхтрековом подсвечнике горело три свечи и возле которого стояло три чурбака. В левом торце землянки стояла небольшая железная печурка, уставленная грязной посудой, рядом на столбике висел умывальник, ритмично, словно отсчитывая время, капавший в таз. В правом торце виднелась дверь, ведущая, видно, в какие-то подсобные помещения.

Посреди землянки возвышался человек, расставив ноги в блестящих сапогах и уперев руки в бока, точно он занимался гимнастикой. Высоты жилья не хватало для его роста, поэтому он свернул голову набок и прижался одним ухом к потолку, как бы прислушиваясь к тому, что происходит снаружи. Щука заметила правильно: высокий и тощий. Он казался столбом, подпирающим потолок. Простерев руки вперёд, но не шелохнувшись телом, словно привык к роли подпорки, офицер воскликнул:

— Какая радость, господа! Вы и не представляете! С одной стороны, я, к сожалению, скорее всего расстреляю вас, но с другой — какая радость! За четыре месяца дежурства — ни одной живой души. Вы первые! Дикое, захолустное место! Хуже того! В захолустье хоть какая-то жизнь да есть, а тут — никакой! Только противные солдатские рожи! Пошли прочь! — вдруг крикнул он, и наверху, у люка, послышалось какое-то движение — солдаты, видимо, подслушивали. — И вот вы! Это праздник! Надо отметить! Что предпочитаете, господа: вино, карты?

— Вопрос! — ответил Вася.

— Я слушаю.

— За что это вы хотите нас расстрелять?

— Вы сами отлично знаете: за диверсию! За поджог моста!

— Но…

— Никаких «но», дослушайте сначала мои соображения! С одной стороны, я вам очень благодарен, что вы сожгли мост! Кому он тут нужен? Не перебивайте! — воскликнул он хрипло, видя, что старик набрал в грудь воздуха для протеста. — Да, именно благодарен, ибо теперь здесь, в этом проклятом месте, нам нечего охранять и можно, грубо говоря, сматываться домой. Мы уже послали вчера гонца с докладом и с просьбой отозвать нас. Но, с другой стороны, я вынужден для начала вас арестовать, а там и расстрелять, возможно, если вам не удастся оправдаться. А оправдаться вам, наверняка, не удастся, потому что какое может быть оправдание, если мост сгорел, пропала собственность королевства, порученная нашей охране. У нас нет выбора: либо мы с вас снимем кожу, либо его величество — с нас! Но, как вы понимаете, своя рубашка ближе к телу, тем более — кожа! И мы не упустим возможности сберечь ее! Или я скверно рассуждаю?

Трудно разговаривать с человеком, не глядя ему в лицо, а тут было трудно и в лицо-то глядеть, едва белевшее в припотолочном чаду свечей.

— Дяденька, — сказал Вася, — вам же так неудобно стоять!

— И больно! — добавила Люба.

Действительно, голова его была согнута так неестественно, почти под прямым углом и так защемлена между накатом и телом-столбом, что казалось странным, что она круглая, когда должна быть расплющенной.

— Да, и неудобно и больно, — согласился офицер, — но что поделаешь, если я урод?

— А почему бы вам не выпилить дыру в потолке для головы?

— Оригинально, мальчик! Спасибо! Я над этим тоже много думал и нашёл более остроумное, по-моему, решение! Извольте убедиться! — Он наклонился, пленники при этом вобрали головы в плечи и ссутулились из боязни, что потолок обрушится на них, коли подпорка убралась, — но все осталось на месте, офицер приподнял с пола маленькую крышку, под которой обнаружился приямок, куда долговязый и переступил и, довольный, выпрямился. Теперь голова его уместилась под накатом. И у Земленыра блеснула озорная мысль — задёрнуть Сильвуплета в землю так, чтобы в лунке осталась торчать одна лишь голова, словно капустный кочан, а потом бы прикрыть её крышкой, а самим спрятаться и позвать солдат. То-то был бы их ужас, когда они, подняв крышку, обнаружили бы там живую голову своего начальника. Этот розыгрыш во всех деталях так понравился деду, что он, заранее расхохотавшись, едва не приступил к его исполнению, но вовремя представил все тяжкие последствия своей шутки. Во-первых, при малейшем вскрике офицера, а он не может не вскрикнуть, когда его потянут под землю, из люка грянут ружейные выстрелы. Во-вторых, если выстрелы не грянут, то грянет разоблачение Земленыра, о котором барбитураты и по долгу службы и по-житейски обязаны знать или слышать, ибо в самом народе о нем, наверняка, уже сложились легенды. И вместо мгновенной смерти от пули придёт затяжная смерть в ссылке, потому что его немедленно скрутят и вернут — найдут способ вернуть! — в тот же лес, а со спутниками варварски-безобразно расправятся. И сорвётся при самом завершении такая грандиозная экспедиция, в которую вложено столько усилий, волнений и мужества! Нет, будь он один, можно было бы, пожалуй, попробовать шутку, но рисковать целым коллективом и целым делом нельзя! Шутки прочь! И Земленыр тоскливо отряхнул ладони неведомо от чего.

А Сильвуплет между тем, как бы защемлённый в приямке и не имея возможности переступить для поддержания равновесия, мотался из стороны в сторону, словно некий чудовищный гибрид человека и растения, изредка придерживаясь за накат, и похвалялся:

— Не правда ли, моя идея остроумнее?

— Да, очень остроумно! — поддакнул Вася.

— Солдаты предлагали обить потолок сенными матами.

— Тоже здравая мысль!

— Да, но усложнённая. Надо плести маты, закреплять, а потом они станут крошиться, попадать в пищу, в глаза — осложнения. А ямка — просто! Выбросили десять лопат земли — и все! Значительно проще, чем делать дыру в потолке или матах!

— Да, просто и остроумно! Но ещё проще и остроумнее — сесть, — подсказал Вася и кивнул на чурбак.

— Правильно, юноша! О, ты сообразительный малый! Далеко пойдёшь!

— Если не расстреляете.

— Вот именно. Молодец!

Офицер с явным облегчением сел, жестом предложил сесть и остальным, и лишь тут наши путешественники смогли толком разглядеть его. Молодое, гладко выбритое лицо, с уродливо длинным, как зачаток хобота, носом — и здесь подтвердилась щучья наблюдательность! Казалось, что сильно отвислый нос и сильно загнутый вверх, как вешалка, подбородок образовывали когда-то некую единую декоративную деталь, что-то вроде ручки, как у пивной кружки, а потом хозяин для удобства приёма пищи часть этой ручки отбил, и остатки превратились: верхний — в нос, нижний — в подбородок. На офицере был такой же грязный китель, как и на солдатах, только с берестяными погонами, которых тоже коснулась копоть и, видно, жар, потому-то они покорёжились и обшелушились. От левого лацкана кителя был оторван порядочный кусок.

— Я хотел было углубить всю землянку, — продолжил офицер свою мысль, — а потом нашёл более остроумное решение. Знаете, я привык во всем искать остроумные варианты! Я приказал отрыть себе особую комнату, но своим габаритам! — Он кивнул на дверь и хохотнул, хотя ничего остроумного в этом действии не было. — И уж там-то я блаженствую! — И Сильвуплет потянулся, выламывая руки и ноги и этим показывая, как он блаженствует. — Очевидно, именно в моей комнате вам и придётся сидеть под арестом в ожидании казни. Как порядочный человек, я обещаю не затягивать дела.

— Да нет, мы не спешим, можно и затянуть, тем более, вопрос о поджигателях совершенно тёмен, — заметил Земленыр.

— Почему же тёмен, когда ясен?

— Почему же ясен, когда тёмен? И вся «тёмность» в том, господин офицер…

— Зовите меня просто Сильвуплетом — это моё родное имя, от которого я уже начинаю отвыкать. Все господин офицер да господин офицер — надоело!