Николай Глебов - Карабарчик Страница 20

Остановив коней, Евстигней прислушался. Со стороны дороги несся лай Делбека. Вынув из чехла обрез, Евстигней стал ждать. Когда между деревьями замелькало гибкое тело собаки, Зотников выстрелил. Делбек взвыл от боли.

Лошадь, к которой был привязан Кирик, испуганно шарахнулась в сторону и, вырвав повод из рук Зотникова, умчалась в тайгу. Разъяренная собака бросилась на Зотникова и, подпрыгнув, впилась зубами в его ногу. Евстигней подстегнул коня. Делбек протащился еще несколько метров и, разжав с трудом челюсти, свалился в траву.

Тайгу окутал туман. Спустился он неожиданно. Сначала показалось небольшое серое облако, оно закрыло солнце и, как бы раздумывая, куда держать свой путь, легло на вершины гор. Через час все утонуло в полумгле. Стало сыро и холодно.

В тумане, опустив низко голову, брел конь. На его спине, крепко привязанный к седлу, полулежал мальчик. За ними, прихрамывая, шла собака. Конь вышел из лощины и, обходя осторожно скользкие камни, стал подниматься вверх по склону горы. Сделав попытку освободить онемевшую руку от веревки, мальчик застонал от боли. Звать кого-нибудь на помощь было бесполезно, да он и не мог: завязанная крепким узлом плотная тряпка по-прежнему закрывала рот.

Конь поднимался все выше и выше… Казалось, он медленно плыл среди безбрежной белесой мглы. Наконец он выбрался из тумана и, озаренный последними лучами солнца, остановился на гребне горы.

В небе, играя вечерними красками, уходило за горы солнце, внизу все было покрыто плотной пеленой тумана. Конь стоял неподвижно, переступая с ноги на ногу.

Не чувствуя руки хозяина, он бесцельно побрел по склону и вскоре исчез в тумане.

Между тем, спасаясь от разъяренного Делбека, Зотников не заметил, как конь Кирика исчез в тайге. Настегивая в испуге своего коня, Евстигней промчался через редкий кустарник и, не доезжая Бешпельтира, ослабил повод. Конь пошел тише. Зотников, чувствуя боль в ноге, с трудом освободился от стремени и слез с седла. Прихрамывая, он привязал коня к лиственнице и потянул сапог. Сбросив пропитанные кровью онучи, осмотрел рану. Из нее продолжала сочиться кровь. «Глубоко укусил, проклятый!» Евстигней выругался и, оторвав кусок грязной штанины, перевязал рану. Однако сапог надеть он уже не мог. С трудом взобравшись на коня, Евстигней заметил едущих по Шебалинской дороге трех всадников и поспешно свернул в чащу леса.

К вечеру ему стало хуже. Больная нога горела, как в огне, знобило. «Как бы огневица не началась», подумал он с тревогой и стал поторапливать коня.

В сумерки Зотников подъехал к одинокому аилу охотника и, встреченный лаем собак, крикнул:

— Эй, кто там!

На зов вышел алтаец и, узнав заимщика, спросил сурово:

— Чего тебе?

— Ночевать у тебя думаю, — не слезая с лошади, ответил Евстигней.

— Пущенная стрела не возвращается, бедняк с богачом вместе к очоку не сядут. Проезжай! — махнул охотник рукой.

Зотников выругался и, стегнув коня нагайкой, исчез за деревьями. Ночью, у костра, он попытался снять повязку, но грязная тряпка прилипла плотно. Под утро ему стало хуже, опухоль увеличивалась. Оседлав с трудом лошадь, он двинулся дальше. Стороной объехал русское село и, поднявшись на перевал, остановил коня.

Внизу лежал туман. Через его толщу, точно зубцы старинных башен, виднелись выступы террасовых гор. Вспомнив про маралов, Евстигней злобно заскрежетал зубами и погрозил кому-то кулаком.

Вечер застал его лежащим у основания лиственницы в одной из лощин Бешпельтира.

Поднявшись с трудом на здоровую ногу, он обхватил руками ствол дерева и, качаясь точно пьяный, медленно опустился вновь на землю. Сил больше не было.

В тайге стояла тишина. Туман исчез. Лучи заходящего солнца мягким, ласкающим светом проникли сквозь деревья и осветили фигуру неподвижно лежащего человека. Над ним, качаясь на тонкой ветке, пела свою несложную песню какая-то пичужка.

Ночью привязанная невдалеке от лежавшего Зотникова лошадь, почуяв зверя, рванула повод и в страхе понеслась по тайге.

Из-за густых лиственниц высунулась круглая голова медведя. Потянув носом, зверь направился к человеку…

Глава двенадцатая

Весть о том, что маралы найдены, обрадовала Прокопия Кобякова, и он направил группу загонщиков к Темиру. С ними были Янька и старый плотник дед Востриков. Подъезжая к Бешпельтиру, они заметили охотника, который по-прежнему стерег стадо оленей, находившихся у подножья террасовых гор.

Увидев Темира, Янька пришпорил коня и, остановив его круто перед охотником, стал искать глазами Кирика:

— Где Кирик?

Охотник в изумлении посмотрел на Яньку:

— А разве он не был в Тюдрале?

— Нет.

— Кирика я направил, чтобы он встретил тебя с загонщиками, — промолвил растерянно Темир.

— Давно?

— Вчера.

Подъехали загонщики. Узнав о том, что Кирик не приехал в село, один из них высказал догадку, что мальчик мог попасть в руки бандитов.

Покормив лошадей, люди разбились на две группы и отправились на розыски пропавшего. Темир с охотниками поехал на Бешпельтирский перевал, где Делбек поднял ночную тревогу, Янька и дед Востриков — к террасовым горам.

Как назло, туман не спадал. Густая пелена легла на горные долины, медленно ползла вверх и, перевалив через каменные громады, окутала тайгу. Деревья, кустарники, камни, высокая, в рост человека, дурмень-трава — все утонуло в белесой мгле.

Лошадь Яньки постоянно спотыкалась о поваленные бурей деревья, старые, покрытые мохом коряги, и мальчик часто терял в тумане ехавшего впереди Вострикова.

Сдвинув на ухо старую солдатскую фуражку, не выпуская трубки изо рта, тот подбадривал своего юного спутника:

— Не горюй, Яков Прокопьевич, разыщем твоего друга! У меня одна думка есть… Не подняться ли нам с тобой на перевал?

— А какой толк? Видишь, туман, — заметил Янька. — Ну, выберемся из него и будем смотреть, как он расстилается по тайге, а дальше что? — И, сдерживая готовые хлынуть слезы, Янька припал головой к луке седла.

— Не вешай головы, паренек! Может, Кирик на перевале, — ответил бодро старик.

— Ну поедем.

Тронув стременами лошадей, путники стали подниматься на перевал.

Туман не рассеивался. От лошадей шел пар. Одежда на Яньке и Вострикове покрылась серебристым налетом водяной пыли. Подъем был тяжелый, пришлось сойти с коней.

Через час достигли вершины. Стряхнув капельки воды с усов, Востриков огляделся. Внизу по-прежнему, покрытая туманом, лежала тайга.

Ни ветерка. Гнетущая тишина, лесное безмолвие.

Дед крякнул от досады.

— Ничего не видать… Пальнем, что ли? — предложил он Яньке.

Два выстрела прозвучали одновременно. Сквозь толщу тумана донесся отдаленный лай собаки.

Выстрелы на перевале участились. Лай приближался. Вскоре из густой пелены тумана вынырнула хромая собака. Радостно повизгивая, она вертелась возле Яньки, виляла хвостом, неловко подпрыгивала, как бы приглашая следовать за собой.

— Делбек! Он ранен!

Янька обхватил собаку. Делбек положил могучую голову на плечо мальчика и, как бы жалуясь на боль, тихо заскулил.

— У него кость перешиблена пулей, — заметил с жалостью мальчик и, погладив собаку, вскочил в седло.

Востриков последовал за ним.

— Делбек, искать Кирика!

Услышав знакомое имя, собака поспешно заковыляла с перевала.

Не обращая внимания на хлеставшие по лицу ветки, Востриков и Янька спускались за Делбеком по склону горы. Вскоре они увидели лошадь Кирика, которая, запутавшись поводом за лежавшее дерево, стояла над ним с опущенной головой.

Мальчик был без памяти.

Отвязав поспешно веревку, которой Кирик был привязан к седлу, они сняли его осторожно с лошади и положили на траву.

Глава тринадцатая

Увидев побледневшего, осунувшегося Кирика, Степанида всплакнула.

— Хорошо, что нашелся, а то у меня все сердце изболелось! — гладя Кирика по черным жестким волосам, сказала она. — Теперь тебя никуда не отпущу. Сидите с Янькой дома.

Прошло несколько дней. Стоял тихий августовский вечер. Яркое солнце низко висело над дремотной тайгой, освещая безжизненные вершины далеких белков. Было слышно, как шумел Чарыш и в лесу раздавалось однотонное: ку-ку…

Ребята слушали птицу-ворожейку и считали, сколько раз она прокукует. Потеряв счет, Янька спросил своего друга, не раздумал ли он идти на Коргон.

— Нет, — ответил Кирик.

Мысль сходить на старую, заброшенную каменоломню, где много цветных камней — яшмы и порфира, у ребят возникла давно.

— А хорошо бы, Кирик, сделать нам из цветных камней рамку для портрета Ленина! Правда ведь?