Илья Туричин - Кураж Страница 20

Павел и Петр не добрались бы до города в тот день, если бы не случай.

Они шли по обочине шоссе навстречу потоку беженцев. Усталый Киндер брел позади, вывалив язык. Да и сами они устали. Солнце пекло нещадно. Даже есть не хотелось. Их обгоняли военные грузовики. Братья пробовали "голосовать", но ни один не остановился. Впрочем, братья понимали, что на грузовиках везут боеприпасы и шоферам не до попутчиков, и голосовали просто так, на всякий случай.

Так добрались они до переезда, где шоссе пересекало железную дорогу. И тут прямо на рельсах застрял грузовик с ящиками, укрытыми брезентом. Что-то случилось с мотором, потому что красноармеец-шофер выскочил из кабины, торопливо поднял капот, начал что-то подвинчивать, дергать, крутить.

Братья остановились неподалеку. Киндер, обрадованный передышке, растянулся у их ног, часто дыша.

Переезд был узким, не разъехаться. Образовалась пробка. На шофера кричали, громче всех дежурная на переезде, пожилая женщина в ситцевом пестром сарафане и шлепанцах на босу ногу.

– Нашел место для ремонту! Скидайте его с рельсов к чертовой матери! У меня поезд идет!

Люди, военные и штатские, бросились к грузовику, намереваясь выполнить ее совет, столкнуть грузовик с рельсов.

Но тут из кабины на подножку вылез сержант, поднял над головой винтовку и выстрелил в воздух.

– Тихо, граждане! - крикнул он. - Полегче! Мы - взрывоопасные! У нас, может, динамит!

И так он это крикнул, что подбежавшие отшатнулись от грузовика. Кто его знает, еще взлетишь на воздух!

– Данамиту мне тут не хватало! - всплеснула руками дежурная, выхватила из футляра, болтавшегося на поясе, красный флажок и, раскручивая его на ходу, побежала по шпалам навстречу поезду.

Машинист увидел ее, подтормозил и остановил состав у переезда.

Шофер вылез из-под капота распаренный, словно в бане побывал. Яростно закрутил заводную ручку. Мотор несколько раз чихнул и затарахтел.

Разъяренная дежурная погрозила вслед машине кулаком.

Паровоз протяжно прогудел.

И тут Петр сообразил, что на поезде добраться до города можно быстрее, чем пешком.

– Садимся, Павка! - крикнул он брату.

Колеса стучали на стыках. Красные товарные вагоны, ускоряя ход, пробегали мимо. Уцепиться не за что. Ага, вот вагон с тамбуром, ступеньки…

– Ап! - крикнул Петр и, пробежав несколько шагов рядом с вагоном, прыгнул на ступеньку, ухватился за тонкий металлический поручень.

– Киндер! - крикнул Павел, схватил пса одной рукой за ошейник, другой под брюхо, поднял и бросил брату.

Киндер взвизгнул от неожиданности. Петр поймал его прямо за холку, сунул в тамбур.

– Я догоню, - крикнул Павел и побежал рядом с вагонами по мелким камешкам. Но вагоны шли быстрее. С ним поравнялся еще один вагон со ступеньками. Павел прыгнул, ухватился за поручень, подтянулся. В конце концов на бегущую лошадь прыгать не легче.

– Психи ненормальные! - крикнула им вслед дежурная.

А поезд набирал ход. Бежали мимо телеграфные столбы с белыми чашечками изоляторов. Деревянные избы в окружении зеленых картофельников. Лес. Поля. И снова лес…

Так и ехали братья в разных тамбурах.

Киндер жалобно скулил, не понимая, куда делся Павел.

Петр сидел на полу тамбура, опустив ноги на подножку, обнимал пса и прижимал его к своему боку. Пес был горячим, словно печка. Но отпустить его Петр не решался.

Черный дым от паровоза сносило назад, пахло жженым углем. На рубашку, руки, лицо садилась копоть. Глаза то и дело забивало какой-то мелкотой, и они слезились.

Киндер скулил. Он вообще не любил железной дороги. Она пахла разлукой. Каждый раз, когда цирк переезжал, его совали в вагон. Пахло вот так же гарью, железом, машинным маслом. И он долго-долго ехал один, без друзей, и тосковал, и плакал, и даже завывал от одиночества.

– Перестань, Киндер. Павел сел в другой вагон. Тоже едет. Мы все едем выручать маму, - сказал Петр псу и погладил его спину. - Маму.

Киндер тявкнул неуверенно.

– Да-а… Мы тоже еще не знаем, как ее выручать… - Петр нагнулся вперед и помахал брату рукой.

Павел ответил.

Состав, вздрагивая и гремя сцепками, остановился возле той самой платформы, где выгружали весной животных.

Братья с удивлением осматривались, не узнавая станцию. Вместо здания вокзала - груда закопченных развалин. Рядом - несколько разбитых обгорелых скелетов вагонов. Чуть дальше - паровоз, смятый, с развороченным боком. А за ним - переломанная надвое шея водокачки, будто огромная неведомая птица ткнулась клювом в землю.

– Идем, - позвал Павел.

Они вышли на улицу и побрели, озираясь по сторонам. Знакомые места и незнакомые. Стекла окон заклеены крест-накрест полосками бумаги. Некоторые дома разрушены, пусты и глядят на улицу черными окнами, будто слепые. Трамваи не ходят. Контактные провода кое-где оборваны, концы их свернулись кольцами на мостовой, как тонкие, изголодавшиеся змеи.

Прохожих мало. Лица хмурые, озабоченные. Многие с противогазами.

Навстречу прошагал отряд парней и девушек, одетых как попало, но у всех за плечами винтовки.

Откуда-то доносится рокот, гул, тревожный, несмолкающий. Братья прислушивались к этому непонятному гулу, и лица их становились хмурыми, обеспокоенными, как у встречных прохожих.

Киндер бежал рядом, поджимал хвост, шерсть на холке стояла дыбом. Он чуял опасность, но не мог понять, где она прячется. Не мог ухватить ее зубами.

– Что будем делать? - спросил Павел.

– Не знаю. Наверно, в НКВД надо идти. Ведь они забрали маму, а не милиция.

– Они, - согласился Павел.

Братья вышли к школе. В саду, за заборчиком, яблони сомкнулись стеной, загораживали здание. И - ни души, ни голоса. Только отдаленный рокот.

Возле гостиницы улица все еще была перегорожена. На перекрестке их остановил патруль. Парень и две девушки с красными повязками.

– Дома не сидится? - спросил парень сердито. - Марш в убежище!

– Нам нельзя, - ответил Павел.

– Мы - по важному делу, - вставил Петр.

– Дела у них!… Марш в убежище!

– Нам надо в НКВД, - сказал Павел твердо.

– Срочно, - добавил Петр. Дежурные переглянулись.

– Пусть бегут, - сказала одна из девушек. - Может, и верно дело.

– Давайте, - кивнул парень. - Только быстро. Обстрел.

Братья побежали.

Какой обстрел? Почему обстрел?

Киндер трусил рядом.

Вот и здание НКВД. Окна первого этажа прихвачены решетками. У подъезда с тяжелыми дверьми - часовой.

Братья остановились отдышаться, посматривали робко на дом, на решетки, на тяжелые двери.

– Проходите, - сказал часовой. - Здесь стоять нельзя.

– А нам сюда, - сказал Павел, мотнув головой в сторону дверей.

– Нельзя.

– А как же… - начал Петр.

– Бюро пропусков за углом.

Братья побежали за угол. Остановились у неказистой двери с надписью: "Бюро пропусков". Дверь открывалась тяжело, со скрипом, а когда они протиснулись в нее, закрылась сама, гулко бухнула, сработала тугая пружина.

Киндер остался ждать на улице.

В пустой комнате с белеными, как в больнице, стенами стояло несколько стульев, в углу - стеклянная будка с телефоном. В противоположной стене проделано окошко, похожее на шкафчик с прикрытой дверцей. Над окошком надпись: "Выдача пропусков".

Павел постучал по дверце костяшками пальцев. Окошко приоткрылось, и в нем показалось мужское сонное лицо. Глаза смотрели на братьев устало и безразлично.

Братья молчали.

– Ну, - произнесло лицо в окошке.

– Нам нужно к начальнику, - сказал Павел тихо.

– К самому главному, - сказал Петр.

– По какому делу?

– По важному.

– Вас вызывали?

– Нет.

– Звоните по телефону двенадцать - пятнадцать.

Окошко закрылось.

Братья вдвоем втиснулись в стеклянную будку с телефоном.

Павел снял трубку. В трубке шипело, потом женский голос произнес:

– Говорите.

– Пожалуйста, двенадцать - пятнадцать.

– Соединяю.

И тотчас мужской голос сказал:

– Дежурный по управлению.

– Здравствуйте, - сказал Павел. - Нам нужно попасть к самому главному начальнику.

– По какому делу?

И чего все спрашивают одно и то же? Мало ли какое дело может быть к начальнику. Всем не расскажешь!

– По важному, - ответил Павел.

– У нас все дела важные, товарищ. Кто вы? И откуда звоните?

– Из бюро пропусков. Мы артисты Лужины из цирка.

– Изложите кратко суть дела.

– Нашу маму арестовали. А она ни в чем не виновата.

– Все?

– Все.

– Хорошо. Ждите. Я доложу.

– Ну что?… - спросил Петр.

– Доложит. Велел ждать.

В будке было душно. Петр открыл стеклянную дверь.

– Говорите? - спросила трубка женским голосом.

– Говорим, говорим, - торопливо ответил Павел.

Так они и стояли в тесной будке: Павел, прижимая повлажневшую трубку к уху, а Петр выжидающе глядя на брата.