Мария Некрасова - Большая книга ужасов – 52 (сборник) Страница 20

Оделся я быстро, Тварь, штурмующая мою комнату, не давала расслабиться. Бочком протиснулся в коридор, чтобы собаку в комнату не впустить, пристегнул поводок и выкатился по лестнице во двор.

На улице было свежо и пусто, только птицы орали, как ненормальные, и одинокий дворник с газонокосилкой примерялся к траве под окнами первого этажа. Сейчас как заведет жужжальник свой в шесть утра, сразу получит за шиворот ведро воды. У меня бы получил. Я уже не помню, когда последний раз высыпался по-человечески, меня будить – опасно для жизни. Тварь знает. И все равно ломится ко мне в комнату по нескольку раз за ночь и потом целый день.

Газонокосилка взревела почти над ухом, я аж подпрыгнул. Хотел уже высказать дворнику, что он не прав, а потом увидел, что шумит не только дворник. Во двор заезжал старенький «Мерседес» Никитиного отца. Эта штука с дизельным двигателем тарахтит, как трактор, даже Тварь моя вздрогнула, услышав звук. На заднем сиденье, заваленном барахлом, сидел Кит и таращился прямо на меня. Приехал, значит.

После того случая в лагере я не очень-то хотел с ним разговаривать. Но пойти поздороваться с его отцом было надо, а то неудобно как-то. Я подсек поводок, выдернув Тварь из-под куста, и пошел к парковке.

– Ну и зверюга у тебя! Пап, смотри! – Кит выскочил из машины и побежал тискать мою Тварь. Я поймал себя на том, что не расстроился бы, если бы она испугалась этого резкого придурка и тявкнула своим басом, перебудив вторую половину двора. Кит бы в штаны, может, и не навалил, но все равно приятно.

– Откуда она?! – Кит теребил Тварь за брыли и уже по локоть вымазался в слюнях. Вид у него был совершенно счастливый, да и Тварь не возражала особо.

– От родителей, откуда…

Никитин отец помахал мне с парковки и стал выгружать из машины барахло, не обращая на нас внимания. Я тоже ему помахал. Приличия соблюдены, можно уходить.

– Я домой…

– Погоди ты! Все еще дуешься? У меня для тебя потрясающая новость, только никуда не уходи, хорошо?

Я пожал плечами, а Кит вскочил на ноги и, отбиваясь от слюнявых объятий Твари, побежал к машине. Он поднял с земли вытащенный отцом рюкзак, стал потрошить… Ждать не хотелось. Ну что он мне может показать? Наверняка какую-нибудь ерунду, диплом компьютерного кружка, самострел, глупости все это. Мы последнее время живем в разных мирах, и я не про лагерь и город. Пару месяцев назад я бы, конечно, впечатлился и самострелом, и дипломом, и собственной Тварью. Сейчас же для меня все на свете либо ерунда, либо угроза Ваське, как Тварь, например. И что бы там ни вытряхнул из рюкзака Кит, нам просто нечего обсуждать.

Тварь с любопытством смотрела в Китову сторону и заинтересованно прядала ушами. Вот ей было интересно, что за хмырь такой: прибежал, потискал, теперь в рюкзаке копается, может, пожрать даст? Кит лихорадочно копался в рюкзаке, поглядывая на меня: не ушел ли? И я ушел. Дернул поводок и побежал к подъезду: неинтересно мне, да и некогда… Васька дома один. Кит что-то кричал мне вслед, но я успел хлопнуть дверью подъезда и ничего не расслышал.

Мать встретила меня в прихожей. Судя по ее виду, она встала, нет, вскочила секунду назад и побежала…

– Ты с собакой ходил? – У нее было заспанное лицо и совершенно ошалевшие глаза. – Кто же тогда в твоей комнате?

«Васька!» – кажется, вслух я этого не сказал. Сунул матери поводок и, не разуваясь, ворвался к себе. Васька, Васька там один, не знаю, что слышала мать, но что, если…

Комната казалась пустой, только окно распахнулось от ветра, должно быть, я плохо закрыл. Мать из прихожей ворчала про грязные лапы. А я полез этими грязными лапами на стул, чтобы снять Ваську со шкафа. Встал, протянул руку и только тогда увидел ее.

Ворона. Всего лишь ворона влетела в открытое окно и заинтересовалась крошечным блестящим камушком на Васькином лице. Очищать глину, перед тем как куклы лепить, вряд ли входило в привычки слепой ведьмы. Этот камушек у Васьки был на месте глаза, но только один.

Ворона сидела на шкафу в десяти сантиметрах от меня и не улетала. Угольный блестящий глазок с любопытством разглядывал мою физиономию над шкафом. Глянцевый острый клюв, с палец длиной и толщиной аккуратно щипнул Ваську за живот и заинтересованно приоткрылся. Внутри ворочался короткий черный язык. Я смотрел в этот открытый клюв как, наверное, смотрят в дуло пистолета: чернота, темень, смерть. Да ну, это всего лишь птица!

Я замахнулся и, как пощечину, залепил вороне под зад ладонью. Ворона каркнула, что-то ударило меня в плечо, но я успел схватить сверток с Васькой и сунуть под майку. За спиной скрипнула дверная ручка, это вошла мать, но мне хватило, чтобы споткнуться и рухнуть навзничь с табуретки. Я еще летел, а по лицу хлопали черные крылья, меня снова кольнуло в плечо. Мать кричала: «Кыш» – и размахивала собачьим поводком. Карабин больно стеганул меня по глазу, и наконец моя спина встретилась с полом. Я даже сгруппироваться успел, так медленно падал. Почти не ушибся. Лежал и смотрел, как ворона мечется по комнате, громко каркая, как мать, размахивая тем же поводком, выгоняет ее в окно и как, радостно лая, скачет вокруг Тварь.

– Вы чего здесь? – Отец вошел аккурат в тот момент, когда ворона все-таки улетела. Мать с поводком он застал на подоконнике, Тварь – на столе у окна, а меня – лежащим посреди комнаты ботинками кверху.

Глава XIV

Кит

Ворона долбанула меня в плечо, причем дважды. Я нашел похожие царапины на Ваське, замазал и понадеялся, что это все. В поликлинику мать меня, конечно, погнала, мол, надо сделать укол от столбняка… В общем, утро я провел в очереди к врачу. А когда вернулся, меня уже поджидал Кит.

Он сидел на кухне, теребил за ухо Тварь, а в свободной руке держал кружку с чаем и то и дело подносил ее ко рту (судя по его страдальческой мине, кружка была не первая и даже не третья). В промежутках он отвечал на расспросы матери про лагерь. Она отчего-то решила, что это ее болячки мне отдых испортили. А больницы моей как будто и не было. И теперь с сожалением слушала рассказ Кита о том, какой зануда Леха и какая гадость эта столовская каша.

– Пришел! Ну как ты?

– Жить буду. А этот че приперся? – Я кивнул на Кита, но должного эффекта не последовало. Воспитанный человек сказал бы: «Могу и уйти» – и ушел бы восвояси, а Кит только сделал загадочное лицо.

– Увидишь. – Покосился на мать и потеребил свой рюкзак, намекая, что там какая-то страшная тайна. Мать поняла. Сказала: «Ладно, секретничайте» – и ушла к себе. Кит дождался, пока щелкнет дверная ручка в ее комнате, и достал из рюкзака пожеванную газету:

– На, болезный. И не говори потом, что ты не видел.

– Сам такой. – Хотя обижаться тут было не на что. Плечо мне, конечно, перевязали, но рука теперь плохо поднималась, да и двигалась с трудом. В общем, я возненавидел ворон после того случая.

Газета была не московская, судя по бумаге и незнакомым физиономиям на первой полосе. Кит ткнул пальцем в заметку и откинулся на стуле с видом триумфатора.

Это был некролог, и фотка женщины рядом показалась мне очень-очень знакомой. Я стал читать статью, уже догадавшись, о ком речь. Взгляд мой почему-то все время соскальзывал в сторону на фотку, сколько я ни пытался сосредоточиться на чтении. Глаз мой выхватывал только отдельные фразы: «на восемьдесят шестом году жизни»; «ветеран войны»; «героиня труда» – что там обычно пишут, когда умирают старики. С фотки на меня смотрела Контуженая, без платка, закрывающего пол-лица, она совсем не была похожа на ведьму. У нее даже имя человеческое было – Мария Павловна.

– Чего притих, Котяра? Скорбишь?

– Думаю. Обычная бабулька вроде. Не из Африки, даже не с юга. Вон написано, что она родилась в Вологодской области. Откуда у нее это все? Вуду…

– Так ты все еще веришь?! – Наверное, в этот момент я так взглянул на Кита, что он сам поверил. И выдал что-то правдоподобное:

– Так бабки любят всякую магию-херомантию. Может, телика насмотрелась, может, в газете объявление прочла, а может, ей правда голоса в голове нашептали, контузию-то никто не опровергает!

– Она слепая была.

Кит пожал плечами:

– Какая теперь разница? Главное, все кончилось. Выкинь свой кусок глины и вернись, наконец, к нормальной жизни. Я новую игрушку принес… – Он повертел перед моим носом коробкой с диском.

Мне так захотелось ему поверить, что я уже оттянул ворот майки и полез за Васькой, чтобы широким жестом отдать куклу Твари. Чтобы убедиться. Чтоб раз – и все: обрубить, не вспоминать, не задавать в пустоту глупых вопросов. Умерла так умерла.

Васька у меня в ладони будто похолодел, хотя в кухне была жарища. Я тоже почувствовал какой-то странный холодок внутри. Ком в горле, который не оставлял меня все эти недели, будто стал больше… Глупости! Надо покончить с этим одним махом: раз!..

Быстро, чтобы не передумать, я выдернул Ваську из-под майки и швырнул Твари. Она ловко поймала зубами и радостно закрутила башкой: добилась, чего хотела, сбылась мечта идиота! Так бы мои мечты сбывались…