Дни яблок - Алексей Николаевич Гедеонов Страница 20

полосатом? — осведомился я, несколько отступив перед нею и принюхиваясь к аппетитному пирогу на тарелке, с распространённой лет двадцать тому каёмкой — три полоски по ободку: оранжевая, чёрная, золотая — какая-то габсбургская расцветка. Пирог пах яблоками, немного лимоном и чем-то ещё приятным и обманчивым — так фейхоа любит прикидываться земляникой.

— Принесу его на твой день рождения, — заметила скромница Гамелина и подвинула тарелку ко мне.

— То есть оставить пирог здесь ты не решишься? — уточнил я. — Так и будешь носиться с ним почти три недели? Тогда лучше купи мне хризантемы — знаешь, такие маленькие, жёлтые.

— Про хризантемы я узнáю, — серьёзно заявила Аня и ловким движением выдернула из узла на затылке шпильку. — А на день рождения я принесу другой пирог. Этот, — она пододвинула тарель ещё ближе ко мне, — я оставляю здесь. Хотела, чтобы вы распробовали.

— То есть, если я всё правильно понял, — пококетничал я и отодвинул пирог обратно к Ане, — он останется здесь и будет подсматривать за нами?

— Всё зависит только от вас, — ответила Аня и покачала головой, растрепала волосы. Запахло вербеной и корицей.

— Почему у тебе так жарко? — удивилась она. — Вы ведь живёте почти под крышей. Если успеете съесть его быстро, он не сделает вам ничего плохого. Честно-честно.

— А вдруг не понравится? — поинтересовался я.

— Тогда я принесу на день рожденья пряничных человечков, перчёных — ответила Аня и огляделась в поисках стула. Я отступил ещё раз, закрывая собою «1973».

— Нам некуда будет их посадить, — сокрушился я, — ты представь только: масса маленьких табуреток у всех под ногами… и крошки… да и щепки, потом.

Аня величественно уселась на мою тахту.

— Ты, — сказала она, распахнув на меня серые близорукие очи и глядя снизу вверх, — что-то сильно нервничаешь, Даник, почему?

Лампочка над нами мигнула два раза и с тихим хлопком погасла.

…Моя фамилия — Абданк.

В школе я вверху списка, сразу за мной Абрамова, потом Басевич и Борисюк, все они отличницы, и им есть что сказать — всё равно по химии или по литературе: но именно меня вызывают первого, почти всегда.

В основном все называют меня Даник. Это приклеилось ко мне ещё с детсада. Так я трактовал свою фамилию, а имя Саша я не люблю…

— Даник? — повторила Гамелина. — У тебя что-то со слухом? Я снова спрашиваю — мы так и будем сидеть в темноте?

Я вздохнул и зажёг настольную лампу. Пирог отбросил на стену странную тень, похожую на кастрюлю или котёл.

— Если бы ты не спрашивала, а предлагала, я бы ответил по-другому, — сказал я и не нашёл ничего лучшего, нежели сесть на Альманах.

— Запомню твои слова, — с деланым равнодушием заметила Аня, — но я вообще-то в гостях. Ты не забыл?

— Я помню даже, кто мне в старшей группе вылил кисель на спину. Чуть ожога не было, — сказал я не так уверенно, как хотелось.

— Ожог? — лениво спросила Гамелина. — Шрам? На спине? Покажи…

— Только за деньги, — отбился я. Аня улыбнулась и встала.

— Ну, мне пора, — близоруко обведя комнату глазами, заявила она. — Эмма нашла хороший рецепт. Что-то типа штруделя, но с грушами — хотим попробовать.

— Берегите себя, — заметил я, сползая с «1973». — Не дайте штруделю взять верх.

— Постараемся, — ответила Гамелина и расстегнула пуговицу на халате. — Маме привет. — И она слегка дотронулась до меня. — Дай мне пройти, Даник. Кто это придумал такие двери, узюсенькие?

— Пленные немцы, — хрипло сказал я и чуть отступил. Запах корицы и вербены усилился. Аня зыркнула на меня косым взглядом — словно «в три четверти», — и протиснулась мимо.

— Ну, пока, — буркнула она и зашагала по нашему длинному коридору, к дверям. Волосы тяжёлой чёрной волной укрывали Анины плечи, левое она задирала чуть выше правого.

«И ведь никакого общего будущего, — подумал я, — совершенно…»

— Анька, — сказал я ей вслед, она замедлила шаг. — Аня, — повторил я. Гамелина оглянулась.

— Спасибо за пирог, — сказал я. — Ты не хочешь сходить в Бульдозер? Там фестивальные дни, мне обещали четыре билета.

Гамелина дошла до дверей и открыла первую.

— Завтра скажу, — изрекла она многообещающе, совершенно скрытая полумраком. — Чао, персик.

И ушла.

VIII

«Тень человека имеет два значения: влюбленным предсказывает свидание, лишенным имущества — вечную пропажу».

Запись именно такого странного, чтобы не сказать больше, содержания появилась в «1973» за время моего отсутствия. Я осторожно спрятал Альманах на место — за пластинки.

В коридоре скрипнула дверь, и из кухни выплыли сначала мама, а затем бабушка — обе глубоко вздыхающие, обе трущие глаза. Бабушка ушла в ванную, зашумела вода.

— Вы там что, кидались песком друг в дружку? — спросил я.

По коридору пронеслась Бася, преследуя нечто неразличимое человечьим оком.

— Вот ещё глупости, — решительно ответила мама. — Почему сразу надо сказать обидное?

— Что обидного в песке? — поинтересовался я. В этот момент мама заприметила пирог.

— Просто день сюрпризов, — довольно улыбаясь, проворковала она, — какая прелесть! Но зачем ты втащил его в комнату? Хочешь, чтоб явились мыши?

— С детства, — ответил я, — их легче прокормить.

— Это тебе только так кажется, — интригующе сказала мама. — Однажды Аде мыши чуть губу не откусили!

— Она учила их, как правильно делать запасы на зиму? — догадался я. — Или рассказывала про мышцы и осанку?

— Спала, — сообщила мама. — А они подкрались.

— Я всегда знал, что она разговаривает даже во сне. Какой ужас, — довольно сказал я.

— Не говори глупостей, — равнодушно заметила мама и взяла пирог.

— Какая всё-таки красота! — Она придирчиво осмотрела выпечку со всех сторон. — Что, приходила Анечка?

— Нет, — раздражённо ответил я, — Екатерина Медичи!

— И ты не предложил ей чаю? — укорила мама. Я улыбнулся, погсил лампу и пошел вслед за нею на кухню.

— Ты же знаешь, — давясь хихиканьем, заметил я. — мадам всюду ходит со своим термосом.

— И не говори, — ответила мама. — В такой обстановке жила… невыносимой, то муж умер, то дети.

Она вооружилась ножом и нацелилась на пирог.

— Не стала бы на ночь есть ту здобу, — бабушка явилась как всегда неслышно и уставилась на гамелинское изделие неодобрительно. — Пирог чудовный, — нехотя выговорила она, — заманчивый. Просто мечтание.

Мама глянула на неё искоса.

— Пожалуй, вы правы, — раздумчиво сказала она. — Отложим его до утра, а то животы разболятся. — И она накрыла Анин «кухен» пластмассовой крышкой от бывшей хлебницы.

Чтобы не заветрился.

Мы живём на самом верхнем этаже — на шестом, в этом месте дом образовывает башню. Башню, увенчанную шпилем, в прекрасном стиле «слава победителям». Иной раз