Всеволод Нестайко - Тайна трех неизвестных Страница 22

— Без вас обойдется! Сидите себе тихонечко! — Добавила другая. — Покоя от вас нет!

— Вот видите, люди добрые, какие у меня дети! — Запричитала бабка Мокрина. — Родную мать в грош не ставят!

И вдруг голос ее набрал силу и металл:

— Вот господь бог наслал кару на землю за то, что ко мне дети плохо относятся!.. Потоп! Потоп! Разверзлись хляби небесные. Потоп! Вот есть, есть!

«Это бабка Мокрина явно переборщила, — подумал я. — Если бы бог даже и существовал на свете, не стал бы он ради одной бабки и ее семейных отношений тратить столько пороха и энергии. Очень уж не экономно получается. Обошелся бы чем поскромнее. А то чего это столько людей должно страдать из-за одной бабки».

— Да тише вы, мама!

— Без вас весело, а тут еще вы тявкаете! — Опять закричали дочери.

Бабка Мокрина замолчала, всхлипывая и постанывая.

И мне стало ее жаль. Порядочные свиньи все же у нее детки. Чтобы так разговаривать с матерью, какая бы она ни была! Разве так можно? Если бы я своей матери такое сказал, я бы сам себе язык отрезал!

Может, и бабка Мокрина потому и в бога верит, что у нее такие дети…

— И пожалеть, и защитить некому — простонала старуха Мокрина и вдруг вскрикнула: «Ой, горе! Ой, забыла! Забыла! За иконой… Ой господи!»

И она тихонько заскулила, шмыгая носом, как ребенок. Никто на ее вопль не обратил внимания.

На у кирпичного дома было шумно — кряхтение, топот. То и дело слышались возгласы: «Сюда!», «Давай!», «Тяни!», «Держи!», «Пускай!»

Обвязанную веревками корову никак не могли вытолкнуть с чердака…

— Пропало!.. Пропало!.. О господи! — Отчаянно причитала бабка Мокрина.

Глава XXI. Я ныряю в затопленную комнату. Ловушка. Один на один с богом. Тупик

Неожиданно для самого себя я принял решение. Я колебался всего одну минуту. Резко сбросил ватник, сапоги. Правда одним движением, как старший лейтенант Пайчадзе, перемахнуть через борт машины я не смог — для меня было слишком высоко.

Подскочив, я повис, животом опираясь на борт, потом перекинул ногу, на мгновение завис на руках уже по ту сторону и неслышно скользнул в воду. Несколько движений — и я уже у окна. Икона должна быть где-то тут в углу, сразу за окном справа. Нащупываю. Лишь бы стекло высадить так, чтобы не порезаться.

Хата была затоплена почти по самую крышу, и окно, собственно, я не видел, только его край с узорчатыми резными рамами виднелся над водой. Подплыв, я уцепился за эту раму и сунул руку в воду, нащупывая проход. Рука свободно прошла внутрь: стекла уже были выбиты. Все в порядке. Я покрутил головой в сторону лодки. Эх, жаль, что Павлуша, кажется, не видит. Ну ничего, он увидит, когда я вынырну и передам бабке Мокрине то, из-за чего она плачет.

Увидит!

Я набрал полную грудь воздуха и нырнул. Проплывая сквозь окно, я зацепился за что-то ногой и уже думал, что застрял. Дернул со всей силы ногу — отпустило. Гребнув руками я вынырнул уже внутри хаты. Раскрыл глаза и увидел в углу икону. Да, да — увидел! Потому что перед ней горела лампадка… Мне сперва даже не показалось это странным. Я сделал два-три движения и оказался возле иконы. Сунул за нее руку и нащупал какой-то небольшой продолговатый сверток. Выхватил и обратно к окну. Нырнул — и вдруг ударился обо что-то головой, руки наткнулись на какую-то преграду. Я стал поспешно нащупывать руками проход. В окне что-то застряло. Мне уже не хватало воздуха, и я вынырнул. Опять нырнул и снова не смог пробиться. Вынырнул, попытался нащупать и оттолкнуть ногой то, что мешало. Я колотил ногой вовсю, но тщетно. Окно завалило чем-то большим и тяжелым. То ли я сдвинул это ногой, когда зацепился, то ли вода принесла потоком, кто знает. Я метнулся через сени ко входной двери — она была заперты. Мало того, я нащупал, что она была еще и подперта изнутри какими-то поленьями — кажется, бабка Мокрина думала так спастись от воды… Я поплыл обратно в дом. Второе окно было загорожено шкафом, то ли вода его сюда подвинула, или опять же самая бабка — неизвестно. Больше окон не было. Хата у бабки Мокрины старая, на два окна, тесная и неудобна. Поэтому-то дочери и строили кирпичный дом — для себя.

Мокрая одежда тянула вниз, трудно было держаться на воде, сказывался и мой марш-бросок на велосипеде в военный лагерь. Тяжело дыша я ухватился за электропровод с лампочкой, что свисал с потолка посреди комнаты.

И вдруг я осознал весь ужас своего положения. Я висел на электрическом проводе почти под самым потолком в затопленной хате, а вода все прибывала. В дрожащем свете лампадки я видел, как плещется она вдоль стен, прибывая с каждой минутой все выше и выше Вот уже волны достают лампадку. И только теперь я уразумел, как непостижимо странно выглядит эта лампадка, которая горит в углу перед иконой. Как не угасла в буйстве стихии эта маленькая капелька света? Это было какое чудо!.. А может… А может, это действительно чудо? Может… Здесь я впервые посмотрел на икону и увидел бога. Он смотрел на меня из угла большими круглыми черными глазами — спокойно и строго. Казалось, он стоит в воде по грудь и вода шевелится, плещется у его груди от того, что он дышит.

Это было так страшно, что я почувствовал, как у меня поднимаются дыбом волосы. Я вспомнил таинственные слова попа Гоги: «Темна вода во облацех», которые я никак не мог понять, хотя явно чувствовал в них осуждение и упрек. Вспомнил и бабку Мокрину, и ее проклятия в свой адрес. Темна вода… Вода… Вот она — вода.

«Неужели, значит, все-таки есть на свете бог и это он наказывает меня, — с ужасом подумал я. — И сейчас мне будет конец. Потому что никто же не знает, что я нырнул сюда. Они возятся там с этой коровой, и никто не видел как я нырял. Сейчас вода поднимется к потолку, заполнит всю комнату, я булькну, горлом, и все…

Но я не хочу умирать! Не хочу! Я хочу жить! Хочу кататься на велосипеде, играть в футбол, есть мороженое «крем-брюле». Я рванулся к окну и нырнул. Неистово, со всей силы заработал руками, пытаясь пробиться сквозь окно. Я бился под водой, пока не почувствовал, что еще одно мгновение — и мне не хватит воздуха. Тогда я вынырнул. Открыл глаза, успел еще что увидеть, в последний раз мигнул и погас огонек лампадки. Своим бултыханием я поднял волны, и они загасили ее. Сплошная непроницаемая тьма окутала меня. Я барахтался в воде, как слепой котенок. Сил становилось все меньше. Я начал глотать воду и захлебываться. Ужас охватил меня. Неужели это конец? Не хочу! Не хочу! Не хо… о… о! Я закричал. И сам услышал, каким сдавленным и бессильным был этот крик. Так кричат сквозь сон, когда душат кошмары. А может, это действительно лишь кошмар, может, это все мне снится? И я сейчас проснусь, увижу, что солнце, светит в окно, и услышу…

Глава XXII. «Давай руку!» Я снова с ним. Что было за иконой

— Ява! Ява! Ява! Где ты? Ява!

Это был голос… Павлуши.

Я не сразу понял, что это на самом деле. Мне сначала показалось, что это мне мерещится. Но вдруг я увидел тоненькую полоску света. Это светилась узкая щель в потолке в сенях. Ой! Там же в сенях наверху ход на чердак! Как я раньше не раскумекал! Из последних сил, глотая воду взахлеб, я рванулся туда.

Свет фонарика ослепил меня, и я ничего не видел. Только слышал Павлушин голос:

— Давай руку! Давай руку!

Я тяжело поднял над водой руку и почувствовал, как ее цепко схватила его рука. Только теперь я смог отдышаться. Я дышал, как паровоз. Я дышал так, как может дышать только человек, которого только что вытащили из воды. Я глотал воздух сразу целыми кубометрами, жадно, ненасытно, глотал и не мог наглотаться.

Павлуша молчал. Он только крепко сжимал мою руку. А я сжимал его руку. И крепче, этого рукопожатия не было в моей жизни.

Когда я немного отдышался и мои глаза привыкли к свету, я огляделся вокруг. Лестницы на чердак не было — наверное, ее снесла вода или бабка втянула на чердак. Сам бы я здесь не вылез никогда. Павлуша начал понемногу подтягивать меня наверх. Но я так обессилел, что не мог выкарабкаться и все время сползал обратно в воду.

— Ничего, ничего, сейчас… Все будет хорошо! Еще немножко! Вот так! О! О! Ох! — Успокаивал меня Павлуша, кряхтя от натуги. Ему пришлось изрядно помучиться, пока я оторвался наконец от воды и перевалился, как куль, на чердак.

Некоторое время мы лежали рядом, отдыхая. Тогда я положил ему руку на плечо и сказал, заикаясь:

— Спасибо, с-старик!.. Я уже думал, что конец… Вот вляпался…

— А я вижу, что ты нырнул… Потом вижу — нет тебя… И сразу на чердак… — Павлуша на минуту умолк. — Знаешь, я как увидел, что ты нырнул, испугался страх просто. Я как раз о тебе подумал — где ты есть… А ты тут… Я тебя искал, знаешь… Думал, чтобы вместе за лодкой…

Я засмеялся. Видимо, ему странно стало, что я засмеялся. Потому ничего смешного он не сказал. Но я засмеялся. От радости. Он искал меня! Он искал меня! Слышите! Дружок мой верный! Как я мог думать, что мы навсегда поссорились? Как? Да разве могу я поссориться с ним навсегда! Ведь он же Павлуша! Павлуша!