Василий Клепов - Четверо из России Страница 23

Бедный Левка! Только тут я понял, какая огромная сила таится в его маленьком теле. Жажда мучила нашего товарища всю ночь, а он ни словом, ни стоном не выдал себя, так как знал, что помочь мы ему все равно не сумеем.

Я напоил Левку и, смочив свою рубашку, отер ему влажной полой лицо.

– Нужно бежать, Васька, – шептал Левка.

Можно было подумать, что у него все еще продолжается бред, но больной смотрел на меня большими ясными глазами и ждал ответа.

– Хорошо, Лева. Потерпи еще день.

Я оказал это просто так, не думая, чтобы успокоить раненого, но обрадовался, увидев, какое действие произвели мои слова на Левку. Он весь встрепенулся, и на лице его просияла милая плутовская улыбка прежнего Федора Большое Ухо. Я почувствовал, что уже не вправе отказаться от своего обещания. Изменить ему теперь – значит, убить Левку.

Весь день я мучительно размышлял над тем, как организовать побег. Димка, видимо, тоже жил этой мыслью: когда нам удавалось во время работы быть вместе, он неизменно заговаривал о бегстве.

– Ничего, Димка, – успокаивал я его. – Что-нибудь придумаем.

– А что? – спокойно посматривал он на меня, и мне все время казалось, что мой друг втайне надо мной посмеивается: «Болтаешь, мол, ты, Молокоед, хорохоришься, а что толку?»

Если бы не Паппенгейм и не страшная собака Рудольфа! Эти два пса стояли у нас на дороге и ломали все мои планы.

Во время обеденного перерыва нам удалось улизнуть в лесок на краю поля. Мы нашли небольшую полянку недалеко от дороги, улеглись на мягкой траве.

– Знаешь, что я думаю, Молокоед?

Димка и теперь, когда мы оставались одни, все еще называл меня Молокоедом.

– Пока существует эта собака, нам отсюда не уйти…

– И что ты предлагаешь? – спросил я.

Он ответил так, как я и ожидал:

– Надо ее уничтожить…

Легко сказать! Собака представлялась мне каким-то злым, во разумным существом. Я даже боялся посмотреть ей в глаза, чтобы она не угадала мои мысли.

– Нужно достать иголку и спрятать ее в хлеб, – предложил Димка. – Пес проглотит и – конец!

Не успел я ответить, как в кустах послышался шорох, и на поляну выскочила овчарка. Увидя нас, она остановилась, оглянулась.

Появился Рудольф.

– Вот вы где! – обрадованно воскликнул он. – Без собаки вас не найдешь!

Бросившись в траву, Фогель улегся рядом.

– Ну, друзья, – весело начал он, окинув нас своими мечтательными глазами, – выпроводил я вашего мучителя. Обиделся старик на всю жизнь! Нет, вы подумайте, что он мыслил: решил принудить вас силой подписать какие-то дерьмовые бумаги. Я посмеялся над ним и – все. Кому теперь нужны его бумаги? А он мучает из-за них таких славных ребятишек.

Рудольф сгреб нас своей здоровой ручищей.

– Хотите вернуться на родину? – неожиданно проговорил немец. – Что молчите?

Мы не знали, как себя и вести, до того странным было поведение молодого Фогеля.

– Ну? – неестественно улыбался он. – Хотите?

– Допустим, хотим, – проговорил я. – От этого же ничего не изменится.

Рудольф сел и протянул мне руку:

– Слово германского офицера! Через два дня я возвращаюсь в Россию и беру вас с собой.

Я посмотрел на Димку. Он лежал, опершись на локти, и делал вид, что усиленно рассматривает незабудки.

Наконец, подняв взгляд на немца, Дубленая Кожа спокойно произнес:

– Не морочьте нам голову, господин обер-лейтенант!..

Но германский офицер, вместо того чтобы обидеться, начал расписывать чистоту и искренность своих намерений. Он, видите ли, возмущен тем, как обращаются с нами его родные. Он даже сослался на какую-то конвенцию, которая воспрещает подобное отношение к побежденным…

– Мы не побежденные! – огрызнулся я. – И вы нас никогда не победите!

Немец опешил. Он прервал свои излияния, посмотрел на меня и расхохотался:

– Чем больше я вас узнаю, тем вы все больше и больше мне нравитесь. Вы – настоящие патриоты! И даже, если вы по возвращении на родину начнете действовать против нас, я буду вас уважать.

«Пой, ласточка, пой! – думал я в это время про себя. – То-то мы не видели, как уважают фашисты советских патриотов». Мне снова припомнилась фотография, которую я видел у Карла.

– Вы знаете что-нибудь про партизанку? – спросил я обер-лейтенанта в упор.

Фогель вздрогнул от неожиданности. Взгляд его трусливо забегал.

Быстро справившись, однако, с собой, немец нагло уставился на меня своим обычным мечтательным взглядом:

– Какую партизанку ты имеешь в виду?

– Ту, что вы повесили.

– А, – равнодушно протянул обер-лейтенант. – Нет, не знаю…

Но я-то видел, что он все помнит. Ну как можно было верить после этого «благородным» словам Фогеля!

– Идемте домой, – предложил, как ни в чем не бывало, наш «защитник». – Я скажу, чтобы ва.с приготовили в дорогу. Нельзя же ехать в таком ужасном виде.

Мы пошли с ним, не зная, верить или не верить неожиданному счастью.

Дорогой Рудольф болтал о том о сем, расспрашивал, откуда мы родом, как жили у себя дома, и, наконец, задал вопрос, который сразу меня насторожил:

– А где вы познакомились с дядей?

– В Золотой… – я тут же прикусил язык, подумав, что весь-то разговор Фогель затеял ради этого вопроса.

– Что такое «сёлётёй»? – переспросил он, насторожившись, подозрительно глядя мне в лицо.

– Золотой – это… это прииск, – не моргнув глазом, соврал я.

– А что там делал мой дядя?

– Сторожил золото… Раньше он был хозяином, а потом стал вроде сторожа…

– Да? – недоуменно переспросил Фогель и вдруг громко расхохотался. – Очень остроумно. Очень, очень…

Теперь я уже не сомневался. Фогель решил сам стать обладателем богатств Золотой Долины. Он выставил из имения дядюшку и прикинулся добрячком только потому, что хотел увезти нас с собой и с нашей помощью отыскать дядюшкины сокровища.

– Господин Фогель! – невинно предложил я. – А почему бы вам не стать владельцем богатств Золотого прииска?

Фогель сделал вид, что дядюшкины богатства его совсем не интересуют. Он презрительно махнул рукой и усмехнулся:

– Мне кажется, старый дурак напрасно рисковал… Он, наверно, сторожил не золото, а какие-нибудь блестящие камешки.

– Что вы, – притворно возмутился я. – Паппенгейм – большой специалист. Разве он не мог бы отличить золото от камней?

– Ты думаешь? – внимательно взглянул на меня Фогель. – А сам ты видел золото?

– Конечно! – воскликнул я. – Вот спросите Димку: мы не только видели золото, а даже набрали целых два мешочка… И ваш дядя, когда увидел это, даже стрелял в нас…

– Вот старый дурак! – усмехнулся Рудольф. – А теперь вам нечего бояться. Теперь вы под моей защитой.

– А вы дадите нам немного золота, если мы вам покажем месторождение? – спросил, подмигнув мне, Димка.

– Какой может быть разговор! – воскликнул, окончательно выдав себя, Фогель. – Я вас вознагражу, как вы даже и не мечтаете.

Итак, не успев вырваться из когтей Паппенгейма, мы попали в не менее страшные лапы Фогеля. Вся эта его болтовня о хорошем отношении к нам – чепуха! Да и что могли мы ожидать от человека, который вешал партизан. Он нуждался в нас, потому что мечтал отыскать Золотую Долину. А дальше… Он нас повесит или отправит в концлагерь!

Но не отказываться же от поездки на Родину! Пусть с Фогелем, пусть с кем угодно – только бы попасть домой, а там мы найдем способ убежать!

Мы вернулись с поля, не чуя под собой ног от радости.

– Все, Левка! – крикнул я, входя в амбар. – Через два дня едем домой.

Левка даже привстал со своей соломы, но тут же повалился на спину, побелев, как бумага. Мы бросились к нему.

Через несколько минут Левка усмехнулся:

– Вот проклятый Карл! Так изувечил, что ни повернуться, ни встать. Как же мы поедем?

И только тут мне пришла в голову мысль: Фогель не захочет возиться с больным и оставит Левку здесь. Возьмет ли он Белку?

Между тем Фогель уже подыскал для нас одежду и шел с ней, весело улыбаясь,

Я попросил Белку принести теплой воды. Мы с Димкой сбросили с себя пропахшую потом, вонючую одежду, вымылись и принялись одеваться. Надели на себя нижнее белье, от которого уже успели отвыкнуть, сверху коричневые рубашки, штаны.

– А это надо? – спросил Димка, кивая на длинные желтые чулки.

– Надевай! – улыбнулся я, видя, как преобразился Димка.

– Вы, очевидно, никогда так не одевались? – спросил Фогель.

– Что вы, господин обер-лейтенант! – воскликнул я. – Конечно, нет! – А сам подумал: «Тебе и не снилась, фашистская харя, как мы одевались…»

Мне все больше и больше не нравился Фогель. Он как-то уж очень любезно ухмылялся, а когда отворачивался, его мечтательные глаза смотрели жестко и злобно.

– Господин Фогель, а как же он? – указал я на Левку.

– Он останется здесь, – непреклонно вымолвил Фогель, но, увидев мое лицо, добавил: – До выздоровления.

Мы принялись уговаривать Фогеля взять Левку, а заодно и Белку, чтобы она дорогой была при нем вроде сиделки, но обер-лейтенант и слышать об этом не хотел. Тогда я сделал вид, что согласен, и на всякий случай произнес: