Марк Твен - Принц и нищий Страница 23

– Пусть он будет Фу-Фу Первый, король шутов! – предложил медник. Словцо понравилось, поднялся свист, хохот, гиканье, раздались дружные крики:

– Да здравствует наш король – фу-фу Первый!

– Тащи его короновать!

– Мантию ему, мантию!

– Дайте ему скипетр!

– На трон, на трон его!

И прежде чем бедная маленькая жертва успела опомниться, ей уже нахлобучили на голову какую-то оловянную посудину, накинули на плечи рваное одеяло, усадили ее на бочонок и всунули ей в руки паяльную трубку медника. Потом все бросились перед мальчиком на колени и, утирая глаза – кто грязным рукавом, кто кулаком, кто передником, – стали вопить:

– Смилуйся над нами, всемилостивейший король!

– Не попирай нас, пресмыкающихся перед тобой во прахе червей, могущественный государь!

– Сжалься над твоими рабами и удостой их хоть милостивым королевским пинком!

– Согрей нас своими благостными лучами, красное наше солнышко!

– Позволь облобызать следы ног твоих!

– Соблаговоли хоть плюнуть-то на нас, государь, чтобы наши дети и дети детей наших могли гордиться твоею царскою милостью!

Но шутник-медник положительно заткнул всех за пояс в этот вечер. Бросившись на колени, он сделал вид, что хочет поцеловать королевскую ногу, и получил за это сердитого пинка прямо в физиономию. Вскочив на ноги и придерживая рукой ушибленное место, он стал умолять, чтобы ему поскорее дали кусочек пластыря – закрыть заветное место, к которому прикоснулась королевская нога, так как даже воздух не смеет теперь его коснуться.

– Теперь целое состояние себе наживу – стану ходить по дорогам и показываться за деньги, по сто шиллингов за погляденье! – выкрикивал медник с такими ужимками, что все покатывались со смеха, а некоторые даже не на шутку завидовали его необыкновенному успеху в этот вечер.

«Если б я нанес им кровную обиду, они и тогда не могли бы более жестоко мне отомстить, – думал бедный маленький король. – А я обещал еще им милость… Вот она – людская благодарность!»

И горькие слезы – слезы стыда и обиды – выступили на глазах оскорбленного мальчугана.

Глава XVIII

Король у бродяг

С рассветом вся шайка была на ногах и тронулась в путь. Дул резкий, холодный ветер; небо заволокло тучами, ноги вязли в грязи. Компания приуныла: одни были грустны и молчаливы, другие – раздражительны и злы; вчерашнего веселья как не бывало, – всех томила жажда, всем до одного хотелось опохмелиться.

После предварительного краткого внушения Гугу атаман сдал Джека на его попечение, строго приказав обходиться с ним помягче. Джону Канти он решительно запретил трогать мальчика и велел оставить его в покое.

Вскоре ветер разогнал тучи и погода прояснилась, а с ней вместе прояснилось и настроение почтенной компании. Путники отогрелись и развеселились; послышались разговоры, смех, шутки, остроты, – жажда жизни и ее радостей проснулась в бродягах с новой силой. Шумная ватага внушала невольный страх прохожим: встречные почтительно уступали дорогу оборванцам и смиренно выносили их наглые издевательства, не дерзая отвечать. Мимоходом бродяги таскали белье с заборов и все, что попадалось им под руку, часто на глазах у самих владельцев, которые не пытались даже вступиться за свое добро, довольные уже тем, что дешево отделались от этих разбойников.

По дороге негодяи ворвались в одну небольшую ферму и принялись хозяйничать, как у себя дома, пока трепещущий от страха хозяин со всею семьей опустошал свои кладовые, приготовляя им завтрак. Они обнимали и целовали хозяйку и ее дочерей, когда те подавали им кушанья, говорили им всякие пошлости и издевались над ними; швыряли в хозяина и в его сыновей костями и объедками и до упаду хохотали при всяком метком ударе. Заключили они свои подвиги тем, что вымазали маслом голову одной из дочерей фермера за то, что, выйдя из терпения, она обругала их за дерзости. На прощанье они пригрозили, что вернутся и сожгут дом со всеми его жильцами, если на них вздумают пожаловаться.

Около полудня, после долгого, утомительного перехода шайка остановилась на привал под каким-то забором, неподалеку от довольно большого селения. После часового отдыха все разбрелись в разные стороны, чтобы войти в деревню каждому порознь и, орудуя в одиночку, поживиться, кто чем сумеет. Джек отправился с Гуго. Потолкавшись по деревне и не наткнувшись ни на какое подходящее дельце, Гуго вышел наконец из терпения и сказал своему спутнику:

– Ну местечко! Даже и стибрить-то нечего. Придется, видно, идти просить Христа ради.

– Этому не бывать! Ступай, проси, если хочешь. Я не пойду.

– Не пойдешь? – воскликнул Гуго, с удивлением вытаращив глаза. – Что так? С каких это пор ты заважничал?

– Что ты хочешь этим сказать?

– Да хоть бы то, что тебе это не в диковинку; небось, с детства привык клянчить на улицах.

– Я-то? Да ты после этого просто дурак!

– Брось свои комплименты, не дури. Знаем ведь и мы, что ты за птица. Твой отец нам рассказывал, что ты каждый день ходил просить милостыню. Или, может быть, он врет, если дозволено так выражаться о вашем почтенном папеньке, – сказал Гуго с насмешливым хохотом.

– Он не отец мне, и конечно он лжет.

– Полно, приятель, будет ломаться; ведь все равно меня не проведешь, только себе беду наживешь. Вот возьму да и расскажу ему, чтоб он задал тебе хорошую трепку.

– Можешь не трудиться, я и ему повторю то же самое.

– Вот молодец так молодец, – хвалю за обычай! Страха в тебе ни на волос нет, – одно жаль, – что ты глуп, как я погляжу. Мало, что ли, достается в жизни побоев да колотушек, чтобы самому подставлять свою шею? Только ты как хочешь, брат, а я тебе не верю. Я верю твоему отцу. Зачем ему врать? Конечно, при случае он и соврет; но в этом случае ему нет нужды врать, а умный человек без нужды врать не станет. Ну да уж ладно, что с тобой сделаешь! Не хочешь идти побираться – не надо. Только как же нам быть? Разве вот что: пойдем обчищать кухни.

– Убирайся, ты мне надоел! – нетерпеливо воскликнул король.

– Да что же это, наконец! – проговорил с сердцем Гуго, – просить не хочешь, воровать не хочешь, – чего ж тебе надо? Ну, хочешь, я тебя научу, что тебе делать? Ты только заманивай прохожих, и я один согласен работать. Идет, что ли? Ну-ка, посмей отказаться!

У короля уже готов был вырваться презрительный ответ, когда Гуго поспешно перебил его, шепнув:

– Тише! Вон идет господин; сейчас по лицу видно, что добрый. Я упаду на землю, будто в припадке, а ты, как только он подойдет, начинай плакать, охать и кричать; скажи ему: «Ах, сэр, это мой бедный больной брат; мы с ним несчастные сироты. Ради Бога, сжальтесь над бедным страдальцем, подайте хоть пенни; пожертвуйте от ваших щедрот несчастному убитому Богом созданию!» Да смотри у меня – проси хорошенько: плачь, пока он не раскошелится, не то я тебе такую встряску задам, что век не забудешь!..

С этими словами Гуго закатил глаза, заохал, застонал и начал кривляться, а когда незнакомец подошел ближе, с громким воплем бросился на землю и стал кататься и биться, как в припадке падучей.

– Ах, Господи! Несчастный, как он мучается! – воскликнул сострадательный незнакомец, бросаясь к Гуго. – Как тут быть? Попробовать разве его поднять…

– Нет-нет, не троньте меня, добрый сэр, – воздай вам Господь за вашу доброту; меня нельзя трогать, когда у меня припадок. Вот, если угодно, мой брат может рассказать вашей милости, как я страшно страдаю. Добрый сэр, пожертвуйте пенни, один только пенни на хлеб бедным сиротам; а помочь мне, горькому, – все равно ничем не поможешь.

– Вот тебе не один, а целых три пенни, бедняга, – сказал джентльмен, пошарив в кармане и вынимая монету. – Вот тебе, возьми. А ты, мальчуган, подойди-ка поближе да помоги мне поднять брата: надо его снести…

– Я ему вовсе не брат, – перебил незнакомца король.

– Как не брат!

– Не верьте, не верьте ему, добрый сэр, – простонал Гуго, скрежеща зубами от злости. – Он знать не хочет родного брата, который уже одной ногой стоит в могиле!

– Какой же ты дрянной, жестокосердый мальчишка, если только это в самом деле твой брат. Стыдись! Взгляни, какой он беспомощный, – не может пошевелиться, бедняга! Ты говоришь, что он тебе не брат; в таком случае, кто же он?

– Нищий, бродяга и вор – вот он кто! Теперь он у вас выпросил милостыню; в другой раз он вас обкрадет. Хотите видеть чудо? Пустите в ход вашу палку, и он мигом выздоровеет.

Но Гуго не стал дожидаться чуда. В один миг он был на ногах и пустился улепетывать во все лопатки. Взбешенный джентльмен бросился за ним с поднятой палкой, а король, горячо возблагодарив Господа, со всех ног пустился бежать в противоположную сторону, – и бежал, не переводя духа, пока не потерял их обоих из вида. Передохнув немного, он быстрым шагом двинулся по первой попавшейся дороге. Скоро деревня осталась далеко позади, но мальчик все шел вперед; так шел он, почти бежал, в продолжение нескольких часов кряду, пугливо озираясь и ежеминутно ожидая погони. Но постепенно он успокоился, и страх его уступил место приятному сознанию безопасности.