Николай Чуковский - Приключения профессора Зворыки Страница 23

Копья, мотыги, дубины подымались и опускались. Вой, скрежет, бряцянье заглушили все. Охрану сбили в кучу, бой происходил на таком маленьком пространстве, что воины мешали друг другу. Закипела густая каша тел, тряпок и меди. Охрана была вооружена лучше толпы, но толпа была гораздо многочисленнее. Убитый падал, и десятки босых ног становились на его труп, чтобы продолжать борьбу. И защитники тюрьмы ослабевали.

Вдруг слева, снизу, оттуда, куда беспрестанно поглядывали изнемогавшие воины, послышались отчаянные крики. Улица перед тюрьмой шла под гору. И отряд верных Мантухассару войск напал на толпу с нижней стороны улицы. Толпа не ожидала этого нападения, дрогнула и побежала. Паника обуяла всех, люди топтали друг друга, раскидывая свои мотыги и камни. Охрана дворца, сильно поредевшая, пустилась в преследование. На минуту место перед дверью опустело.

Профессор пришел в страшное возбуждение. Он отстранил в ужасе прижавшуюся к нему девушку и бегом пустился на улицу.

— Куда вы? Остановитесь! Это безумие! — закричал я ему вслед, хватая его за полы пиджака. Но остановить его было невозможно, и, чувствуя, что все пропало, я бросился за ним.

У тюремного входа стояли две гранитные колонны. Профессор, растопырив руки, обнял одну из них и давил на нее своей могучей грудью.

Что он хочет сделать? У основания колонны трещина. Как бы она не упала и не придавила его своею тяжестью!

— Оставьте ее, профессор! Она еле держится!

— Вы думаете? — вскричал он. — Как я рад! Тогда еще не все кончено.

Снизу, вдоль по опустевшей улице во всю мочь неслись воины, разгонявшие толпу. Самих воинов не было видно, это был строй медных щитов, сверкавших в свете фонарей. Сейчас они будут здесь и схватят нас. Многие из убегающих рабочих оборачивались и махали профессору руками. Они узнали в нем человека, который швырнул Мантухассара на лестницу, и звали его бежать за собой.

Но профессор не торопился. Он надавил всем телом на колонну, понатужился и вдруг отбежал прочь: колонна закачалась и рухнула. Она была так велика, что перегородила всю улицу от стены до стены. Круглая и хорошо обточенная, она закачалась на скате. Профессор встряхнул волосами, подбежал к ней справа и изо всех сил толкнул ногой. Впрочем и без этого толчка она медленно катилась вниз по улице. Воины замедлили бег и, наконец, остановились. Каждый последующий поворот колонны был быстрее предыдущего. Она неуклонно приближалась к ним, срывая на пути фонарные столбы. Они целую минуту стояли в нерешительности, ожидая, что она остановится. Но она вертелась все быстрее и быстрее. Тогда, вдруг поняв, что нет такой силы, которая могла бы задержать этот катящийся стопудовый столб, они повернулись и бросились в бегство.

Колонна покатилась им вдогонку, оглушительно грохоча. Теперь она неслась гораздо быстрее их. Расстояние между воинами и колонною все сокращалось. Налетев на каменный выступ одного из домов, она раскололась пополам, но не остановилась. Люди бросали свои щиты и копья и в полном беспорядке убегали во весь дух. Но колонна катилась все быстрей и быстрей. И настигла бы их непременно, если бы им не удалось свернуть от нее в переулочек. Она с неистовой быстротой промчалась мимо них, вскочила на мостик, переброшенный через пересекавший улицу канал, продавила его и рухнула вместе с ним в воду.

— Разогнал! — удовлетворенно сказал профессор и простовато улыбнулся с таким видом, будто нет ничего удивительного в том, что один безоружный человек разогнал целое войско, будто он выполнил только то, что все от него ожидали.

А между тем улица снова наполнилась толпой, на этот раз ликующей и восторженной. Нас окружили рабочие пригородных плантаций.

— Тьяузи хуакай, Лера! — кричали они освободившей нас девушке, а профессору говорили:

— Тьяузи хуакай, Нгору Нголулу!

Как я узнал впоследствии, Нгору Нголулу значит „Гнев Народа“. Отныне это было постоянное прозвище профессора. Он учтиво кланялся во все стороны, неловко растопырив руки и отвечая на их родном языке:

— Тьяузи хуалохум!

Толпа была в восторге. Сотни рук подхватили его, подняли в воздух и стали подбрасывать кверху. Нелегкое дело — качать этакую тушу, по энтузиазм был так велик, что профессор взлетал на целую сажень.

— Ох, растрясете! Ох, мочи нет! — кричал он по-русски, подлетая к гранитным сводам.

Но вот, наконец, его бережно поставили на мостовую и отпустили. Он вытер раскрасневшееся лицо, поправил съехавший на бок ворот рубашки, отдышался и заорал:

— За мной, братцы! Ко дворцу! Долой Мантухассара!

Слово Мантухассар поняли все. А угрожающий взлет в воздух гигантского профессорского кулака дал понять остальное. И толпа, увеличиваясь с каждой минутой, пошла за профессором, шумная, буйная, веселая, распевая бунтарские песни, беззаботно сметая с дороги военные посты и заставы.

Глава девятнадцатая. Куафер его величества

Конечно, Шмербиус солгал профессору, говоря, что он с Мантухассаром на короткой ноге. Император ни с кем на короткой ноге не был, и Шмербиусу как и остальным придворным, приходилось лебезить и низкопоклонничать. Но, действительно, Мантухассар относился к нему очень милостиво. Его развлекала хитроватая болтовня юркого чужеземца, расторопного, услужливого и беспрестанно плетущего какие-то интриги и шашни. Эта болтовня, полная намеков и усмешечек, сделалась необходимой мрачному и скучающему повелителю, и он ни минуты не мог прожить без своего визиря.

В то время, когда профессор, окруженный восторженной толпой, шел через весь город к императорскому дворцу, сметая на пути все посты и преграды, Мантухассар сидел у себя на троне, в сквернейшем расположении духа и смотрел в окно. Рядом возле стола суетился Шмербиус. Он грел на керосиновой лампочке щипцы для завивки волос.

— Вот и готово, ваше величество, — наконец, сказал он, послюнив палец и трогая им раскаленное докрасна железо щипцов. — Мы непременно должны изменить ваш варварский способ носить волосы. Уж если вы ни за что не хотите стричься, вы должны сделать себе дамскую прическу. Доверьте мне вашу очаровательную голову, повелитель, и через десять минут вы сами себя не узнаете. Я завью вам локоны а ля мадам Пенлеве, но последней парижской моде.

— По парижской, так по парижской, — равнодушно сказал император, подставляя свою обезьянью голову под раскаленные щипцы. — Мне осточертела твоя глупая болтовня. Кругом смута, измена, бунт, а ты трещишь без умолку и не даешь мне покою. Надоело!

— Что тревожит моего государя? — спросил Шмербиус, весь поглощенный своей работой, стоя на одной ножке и учтиво балансируя другой в воздухе. — Вы как любите, спереди волнисто или гладко? Чуть-чуть нагнитесь. Вот так. Благодарю вас. Вы говорите: смута. Какая смута? Я ничего не слышал. Для смутьянов есть дворцовая лестница, в которую можно вбить еще два ряда кольев, хе-хе…

— Это не поможет, — угрюмо сказал император. — Они совсем перестали меня бояться. С тех пор, как с ними этот чужеземец…

— Какой чужеземец?

— Огненновласый.

— Профессор?

— Ну да, проф… — император подавился иностранным словом и не мог его договорить.

— Тут что-то не так! — вскричал Шмербиус, — этого не может быть! Три часа тому назад я сам видел его в тюрьме.

— Он сбежал.

— Сбежал?

— Да.

Шмербиус чуть не выпустил из рук щипцы. Сот его широко раскрылся. Но через минуту обычная самоуверенность вернулась к нему.

— Вас обманули, повелитель, — сказал он, — в этом нет никакого сомнения.

— К сожалению, мне сказали правду.

— Кто вам сказал?

— Начальник тюрьмы.

— Он лжец!

— Нет, он человек, преданный престолу.

— О, — завопил Шмербиус, хватаясь за голову, — все погибло! Ну, разве можно быть таким опрометчивым, ваше величество! Ведь, я говорил вам, что это опаснейший преступник, что он прибыл в вашу страну исключительно для того, чтобы свергнуть ваше величество с престола ваших предков и передать бразды правления в руки подлой черни. Отчего вы не послушались меня, государь? Отчего вы сразу не отрубили его рыжий чурбан? Нет, вы хотели, чтобы он дважды всенародно оскорбил вас: тогда, отбросив вас, как щенка, на лестницу, и теперь, презрев ваши законы и сбежав из вашей тюрьмы.

Шмербиус весь дрожал от негодования и продолжал машинально покрывать гриву императора мелкими колечками. О прическе он больше не думал. Руки его работали сами собой. Торопливо хватал он двумя пальцами левой руки по нескольку высочайших волосков и скручивал их щипцами в тугой завиток.

— Что же мне делать? — спросил перепуганный Мантухассар.

— Докажите, что вы не царек, не царенок, не царишка, а царь, — продолжал Шмербиус, в гневе позабыв о всякой учтивости. — Переловите всех сообщников побега и казните их. Не важно, если в их число попадет и несколько невинных — это послужит им хорошим уроком. Поставьте на ноги армию и полицию и разыщите профессора. Назначьте награду за его голову. Пригрозите казнью всем, кто откажется его выдать. И, главное, не сидите здесь, как пень, а делайте что-нибудь, делайте!