Мирча Сынтимбряну - Большие каникулы Страница 24

Нет, дело ясное, ничего общего не найти, как ни старайся.

И все же что-то общее есть… Сейчас вы в этом убедитесь.

Произошло это несколько месяцев тому назад.

Шел урок истории. Учитель, как всегда горячо и увлеченно рассказывал о борьбе афинского народа против захватчика Филиппа Македонского, южного соседа Афин, о хитрых происках македонцев и о великом ораторе Демосфене, который доказал Народному собранию, что призрак, маячивший перед ними, был не венцом счастья, а тяжелым медным ярмом, которое Филипп собирался надеть на знаменитый город… Но, слушая громовой голос оратора, никто и не подозревал, какой трудный путь он прошел к своей цели. В детстве он заикался, голос у него был слабый, писклявый. Но Демосфен все это преодолел. Он выходил на берег моря и, чтобы укрепить голос, часами декламировал стихи, стараясь перекрыть шум волн, с вечным гулом разбивающихся о скалы; он говорил целыми часами, набив рот галькой, чтобы укрепить мускулы языка и преодолеть заикание. Он окружал себя мечами, чтобы, когда разгорячится во время будущих выступлений, не делать слишком резких, беспорядочных движений. Он брил себе голову, чтобы не соблазняться выходом в город, где все носили пышные шевелюры и на бритоголового указывали бы пальцем…

Учитель кончил объяснять.

— Откройте книги, — сказал он. — Дома вы прочитаете по учебнику следующие страницы…

В классе пронесся шелест перелистываемых страниц. Но Тодирица даже не пошевелился. Зачем ему учебник? Он знает все со слов учителя. Ведь история — такой интересный предмет!.. А учитель рассказывает так здорово!.. Он может повторить все наизусть, слово в слово!

Из школы Тодирица пошел прямо к Янку: тот жил на одной с ним улице и сейчас болел. Мальчик показал другу, что им задали:

— По арифметике делимость, по румынскому — склонение существительных, а по истории очень легкий урок… про Те-мослена… то есть, нет, Тенесфема… что-то в этом роде, про одного заику, который стал оратором… как он орал на берегу моря, набив рот галькой… и окружив себя мечами… Жаль, что тебя не было в школе. Такой интересный урок!

И Тодирица долго не умолкал, рассказывая про Темослена или Тенесфема, или что-то в этом роде…

Потом он забыл про оратора — и вспомнил о нем только в конце недели, заглянув в расписание. Быстро сделав письменные задания по арифметике и румынскому, Тодирица расположился у окна и стал считать трамваи, появлявшиеся на углу улицы.

— Разве вам на завтра ничего не задали? — спросила его бабушка.

— Только писать, — ответил Тодирица. — А по истории такой легкий урок… Я выучил его в классе… Хочешь, расскажу? Это было в Греции… В тысячу… или нет, пятьсот… котором-то году. Один заика… его звали Семислен… поссорился с соседом, который хотел надеть на него медное ярмо; и, чтобы было легче говорить, он набил рот галькой и обрил себе голову.

— А если бы не обрил, не смог бы говорить? — удивленно спросила бабушка.

— Конечно, не смог бы. Так написано в античной истории.

— Да? Ну тогда, наверное, так оно и есть… Меня ведь тогда еще не было…

Вечером к нему пристал братишка Рика:

— Бабушка сказала, что ты знаешь сказку. Расскажи мне, Тодирица!

Мальчик малость поломался, но потом согласился.

— Ну слушай. Давным-давно жил-был один человек и звали его… Томи… Тимосфен… И он не мог говорить, потому что был немой… То есть, не то что немой, а так — заика… И вот он целый день то ходил на пляж, то брил себе голову, то колол себя мечами… пока не заговорил… И говорил он день-деньской…

— А потом? — спросил Рика. — Что потом?

— Потом — ничего.

— Совсем-совсем ничего? Ну, у нас в садике сказки поинтереснее.

Тодирица рассердился:

— Дурачок, что ты понимаешь? Это ведь история… Античная история!

На следующий день Тодирицу вызвали к доске. Он шел, уверенный в себе, его глаза весело сияли. Он даже не открыл учебника, но прекрасно знает урок со слов учителя. Не он ли рассказал его Янку и бабушке, и Рике?

После первых вопросов лицо Тодирицы вытянулось. Широко открыв глаза, он бессмысленно разглядывал разноцветную карту, перекладывал указку из руки в руку и топтался перед доской… Вопросы метко падали один за другим:

— Покажи Македонию. Какое это было государство? Какой предлог отыскали македонцы, чтобы захватить Грецию? Кто организовал македонскую армию?

По измученному лицу Тодирицы ручьем стекал пот. Он открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба.

— Ну, Тодирица, а какого афинского оратора ты знаешь?

В мозгу мальчика, казалось, вспыхнула молния — и он заговорил. Слова слетали у него с губ одно за другим, как из рогатки:

Да… да… я знаю… все знаю… Это был… этот… Тенес… Темос… Семослен… который глотал мечи… да, помню… там еще был южный сосед… который… который был заика… Подождите: заика был он сам, Тенес… Темос… Семос… Лемостен… то есть нет, я знаю… Демо… Демос… Демосфен!

И Тодирица, обливаясь потом, неловко топчась на месте и пытаясь покрыть хлынувшую с парт волну смеха, злой на весь свет и больше всего на самого себя, заикался, заикался, совсем как вышеупомянутый Демосфен…

С той поры его так и прозвали.

ПОВТОРЕНИЕ

ПОВТОРЕНИЕ! НАЧИНАЕТСЯ ПОВТОРЕНИЕ пройденного за целый год.

Не знаю, как звучат эти слова в сердцах остальных, но Григуцу-то я знаю прекрасно, и могу вас заверить, что в его сердце эти слова раздаются без восклицательного знака. Почему? Неужели Григуца — полный белокурый мальчик, похожий на спелую тыкву, еще не уронившую цвета, — так беспечен? Ни в коем случае. Потому что он хорошо учится и все знает? «Где там!..» — был бы на это самый подходящий ответ. Тогда в чем же дело?

Позвольте мне воспользоваться сравнением. Скажем, погода стоит теплая pi ясная. Легкий ветерок едва колышет листья тополей. Но стрелка барометра ползет к слову «переменно» или даже «гроза». Вы видите, что погода ясная, но допускаете — так безо всяких — что будет гроза.

То же самое — и у Григуцы с повторением. Он им займется, во что бы то ни стало, но… попозже. А пока на небе его школьной жизни «ясно».

«Пока что, — размышляет Григуца, — глупо отказываться от всего только потому, что через два месяца, то есть через шестьдесят дней, то есть через тысячу четыреста сорок часов… начнется повторение! Не посидеть немного с удочкой на берегу Криша? Не поиграть с козлятами лесника? Не полазить по шалашам на склоне Гоша? Они так похожи на казематы, только сплетены из прутьев и покрыты соломой. Ты маскируешься, пробираешься опушкой леса, прячешься за деревьями… „Враг“ уже в пятидесяти метрах (пасется, и на его шее позванивает колокольчик). Ох, трудно прятаться ни от кого! Трудно, но интересно. Да, на свете немало прекрасных вещей, которые делают траву зеленее, щавель вкуснее, а ясное небо еще яснее!

А повторение? Повторение — это абстракция, как сказал бы человек, знающий это слово, и эта абстракция не могла заставить Григуцу бросить свои привычные занятия и засесть за книжки — ни в апреле, ни в мае.

Но, как бы абстрактно оно ни было, повторение все же приближалось, и в один прекрасный день начала июня получило форму тетрадного листа, заполненного совершенно конкретными цифрами.»

«Значит, — считает Григуца, — не завтра, не послезавтра… а послепослезавтра! Три дня и две ночи — и наступит повторение, а потом — выведение годовых отметок.» И на этот раз слова звучат в сердце мальчика с большим восклицательным знаком.

Другой бы на его месте просто растерялся, но не таков Григуца.

Придя домой, мальчик вынимает из ранца «Географию». «Сколько в ней страниц? Двести восемнадцать! На каждой странице сорок строк, в каждой строке восемь слов. Это значит — шестьдесят девять тысяч семьсот шестьдесят слов — то есть, за три дня я могу прочитать ее семь раз! А если исключить иллюстрации и карты, остается сто девяносто страниц, то есть шестьдесят тысяч восемьсот слов. За секунду я читаю два слова, за три минуты — триста шестьдесят слов, за три часа — двадцать одну тысячу шестьсот слов, за три дня — пятьсот восемнадцать тысяч четыреста слов. Пятьсот восемнадцать тысяч четыреста слов! — повторяет он, пораженный. — То есть, прочитываю книгу восемь с половиной раз». И Григуца продолжает делить дни на часы, часы на минуты, минуты — на секунды, считать страницы, строчки, слова…

Потом он берет ножницы, наскоро вырезает из картона прямоугольник и пишет на нем крупными буквами:

КАЛЕНДАРЬ СЕКУНД

Повторение пройденного по географии 256 200 секунд

Григуца вешает календарь на стенку и смотрит на него, довольный. Да, времени у него хоть отбавляй. С одним условием — не терять ни секунды. Ни одной секунды! Нужно все упростить. Исключить все, что возможно…