Анна Кальма - Вернейские грачи Страница 24

Старуха оживленно закивала.

— Знаю, знаю, уже все известно! Как раз сегодня я жду американского офицера. Это по поводу покупки Рембрандта… Какой ловкач Пьер! Вспомнил, что мать собирается продать фамильную картину, и, конечно, рассчитывает на свою часть! — она захихикала.

Священник смущенно потупился: ему было кое-что известно о «фамильной ценности».

— Гм… Рембрандт? — протянул он. — Относительно Рембрандта господин Фонтенак ничего не говорил. Просил только передать, чтобы вы приняли американцев как можно любезнее и познакомили бы их с господином Морвилье.

В дверях показался Антуан.

— К вам посетители, сударыня, — доложил он.

Старая хозяйка замка суетливо поправила седые начесы над ушами, разгладила кружевное жабо.

— Американский офицер! Тот самый! — взволнованно шепнула она.

Священник приподнялся.

— Тогда я пойду. Я не хотел бы вам мешать.

Госпожа Фонтенак его не удерживала: она вся напряглась в нетерпеливом ожидании. Священник направился к двери, но в это время дверь неожиданно резво распахнулась, и вместо ожидаемого капитана Д. Т. Вэрта на пороге появились две тоненькие фигурки в синих комбинезонах: мальчик и девочка. Мальчик, рыжеватый, с живыми смышлеными глазами и огненным вихром на затылке, похожим на перо из головного убора индейца, выступал довольно уверенно и смело. Девочка, светловолосая, некрасивая, близоруко щурилась и робко следовала за мальчиком.

— Добрый день, — сказал мальчик.

— Добрый день, — повторила девочка.

Оба, священник и старая хозяйка, с удивлением уставились на синие фигурки.

— Э… э… здравствуйте, — ответила, наконец, владелица замка. — Откуда вы, мои милые? И кто вы такие?

— Мы оттуда, — мальчик неопределенно мотнул головой в сторону окна, и вихор на его голове качнулся.

— Оттуда? — госпожа Фонтенак недоуменно повела глазами. — С гор или из города?

— Нет, мы не из города, — сказал мальчик. — Мы из Гнезда.

Священник взглянул на него с недобрым любопытством.

— Ага, вот вы, значит, откуда, — сказал он, нахохлившись. — У меня тоже уже побывали ваши грачи.

— Ну да, мы грачи, — повторил мальчик. — Вон наш дом и школа. Отсюда их хорошо видно. Вон там, в голубом доме с лестницей, мы живем. Пристройка рядом — это наша школа. А вон те маленькие домики — это кухня и коровник. Вон и Толстый Луи виден…

— Толстый Луи? — все так же недоуменно переспросила хозяйка — Кто это такой?

— Это огромный дуб во дворе. Мы собираемся под ним по вечерам, — охотно объяснил мальчик. — Говорят, будто Толстому Луи не меньше трехсот лет. Мы написали на наших воротах «Добро пожаловать в грачиное Гнездо!», только отсюда не видно надписи…

— Ага, так, значит, вы господа узурпаторы? — неприязненно воскликнула старуха. — Так, так. Теперь мне все понятно. — Она повернулась к священнику. — Видите ли, господин кюре, вот эти молодые люди вместе со своей начальницей совершенно незаконно заняли под свою школу принадлежащую мне землю. Вся долина под Волчьим Зубом искони принадлежала семье Фонтенак. И вдруг является какая-то особа с двумя десятками ребят, без церемонии забирает мой старый сарай, который стоит в долине, и совершенно спокойно начинает распоряжаться моей землей. А этот лентяй и лежебока, наш мэр, еще поддерживает ее. Говорят, эта особа, госпожа Берто, происходит из очень почтенной семьи в Лионе. Мне даже говорили, что она дочь одной дамы, которую я некогда знавала, но я этому не верю. Почему-то во время войны эта особа носила другую фамилию, а теперь вдруг оказалось, что она вдова Берто. Этого отчаянного головореза! Конечно, мне все сразу стало понятно: жена такого, как Берто, не должна считаться ни с чем, даже с законом… Но я еще с ней поборюсь, я ни за что не уступлю ей мою землю!

Священник с досадой слушал эту длинную речь. Уже десяток раз госпожа Фонтенак со всеми подробностями рассказывала ему историю своей тяжбы с Берто.

Вдруг хозяйка замка что-то вспомнила и сварливо обратилась к грачам:

— Что вы такое делаете в вашей школе? С самого рассвета у вас стоит невыносимый шум! Из-за этого шума я совершенно не могу спать…

— Мы строим, — сказал мальчик. — Сначала мы ремонтировали наш сарай, а сейчас, когда выучились хорошо строить, мы строим новый коровник для нашей Белянки. — Видно было, что он прямо раздувается от гордости и желания показать этим двум, кто такие грачи.

— Ужасный шум, — повторила госпожа Фонтенак, не обращая внимания на слова мальчика. — Ни минуты нет покоя! Я собираюсь жаловаться мэру.

— Мы скоро кончим, — робким голосом сказала девочка. — Уверяю вас, нам осталось работы на несколько дней. Наши мальчики строят очень быстро…

— Зачем же вы ко мне пожаловали, господа узурпаторы? — не слишком любезно спросила госпожа Фонтенак.

Мальчик, не отвечая, принялся расстегивать молнию своего комбинезона и бережно вытаскивать что-то из внутреннего кармана.

Священник иронически смотрел на его старания.

— Можешь не доставать, — сказал он мальчику. — Конечно, вы и сюда пришли, чтобы уговорить госпожу Фонтенак подписаться в ваших тетрадках и купить открытки с «голубем мира». Вот, сударыня, — обратился он к госпоже Фонтенак, — они и ко мне приходили со своим подписным листом. Но я не хочу участвовать в затее, которую организовали безбожники и коммунисты… Я за мир, но меня не подобьешь участвовать в организациях красных!

— Я что-то плохо соображаю, — пробормотала госпожа Фонтенак. — Это, что же, значит, я должна давать деньги для того, чтобы они делали там разную их демократию и революцию?

— Примерно так, сударыня, — кивнул священник.

Девочка покраснела.

— Видишь, Ксавье, я тебе говорила, не следовало нам сюда соваться… — прошептала она.

Но тут Ксавье резким движением вытащил, наконец, из-за пазухи сложенную вдвое тетрадь, из которой посыпались открытки. Стая белых голубей усеяла комнату.

Девочка со всех ног кинулась подбирать открытки, в то время как мальчик запальчиво совал под самый нос госпоже Фонтенак тетрадку, на обложке которой старуха увидела отпечатанную таблицу умножения.

— Это что же такое? Умножение?! — изумилась она.

— Это «Тетрадь Мира», можете сами убедиться. Вы не смотрите, что здесь таблица умножения… Вот здесь, на этих страницах многие записывали свои мысли и свои мнения. А здесь подписывались и давали деньги и покупали наши открытки. Нам давали и по триста и по пятьсот франков, честное слово. — И Ксавье, развернув тетрадь, тыкал пальцем то в одну, то к другую строчку, стараясь обратить на них внимание старухи.

— Дай-ка взглянуть, кто и что тут пишет! — Священник нагнулся над тетрадкой. — Ото, как много подписей! Господин Гомье, аптекарь, — пятьсот франков. Булочник Леду — четыреста. Учительница, мадемуазель Венсан, — сто семьдесят. Начальник станции, Фламар, — двести. Гм… знакомые все люди… Давно только я не видел их в церкви… Этот Фламар! Ему давно пора бы подумать о спасении души, а он, видите ли, записался в коммунисты!

Прищуренные глаза девочки вдруг расширились, блеснули гневом.

— Дедушка Фламар очень хороший, — сказала она высоким, дрожащим голосом. — И вы про него, пожалуйста, не говорите ничего дурного, господин кюре. Мы носим наши тетрадки и собираем подписи, и мысли, и мнения людей, чтобы все могли договориться. Договориться о том, чтобы на земле было спокойно, чтобы люди больше никогда не воевали… И чтобы все были счастливы. И вы, и мы, и госпожа Фонтенак…

— Гм… Значит, чтоб и я была счастлива? — глумливо повторила госпожа Фонтенак.

— Да. И чтоб другие на свете тоже были счастливы, — продолжала девочка. — Знаете, нам очень многие давали свои подписи. Корсиканка собрала уже много денег… Ух, наша Корсиканка умеет говорить с людьми! — с гордостью прибавила она.

— Корсиканка? — подняла бесцветные брови старуха. — Что это еще за Корсиканка?

— Это… это прозвище. Так у нас прозвали Клэр Дамьен, нашу подругу. Она у нас в Гнезде «старейшина».

— «Старейшина»? — усмехнулась госпожа Фонтенак. — Что ж у вас и «совет старейшин» имеется? Как при Директории? — она иронически взглянула на девочку.

— Нет, у нас не как при Директории, — нехотя объяснила девочка. — У нас свой совет, из грачей, но мы их в шутку прозвали «совет старейшин». В совет входят все наши старшие ребята…

Священник с любопытством прислушивался.

— Как фамилия этой вашей «старейшины»? Дамьен? — спросил он. — Она, что же, родственница или однофамилица полковника Дамьена? — Он нагнулся к хозяйке и шепнул: — Это был, конечно, не настоящий полковник, а партизанский.

Девочка расслышала шепот и покраснела от негодования.

— Клэр — дочь героя-полковника Дамьена! Ее отца знает вся страна! Он погиб за свободу Франции! — с жаром выкрикнула она.