Эдмунд Низюрский - Невероятные приключения Марека Пегуса Страница 25

— Разные дары.

— Ну да, дары. А вон золотой крест, дароносица и чаши. Ой… сколько чаш! И все из серебра и из золота. На этой дароносице, наверное, драгоценные камни смотри, как блестят! Особенно тот большой, сверху. Это должно быть, самый настоящий бриллиант.

Но Стась Кусибаба уже не слушал. Он глядел туда, куда показывал Нудис.

— Гляди, гляди, командир, — сказал Стась, — сколько там часов, браслетов, и все золотые. Вон на том столе.

Теодор приложил к глазам бинокль и внимательно оглядел стол.

— Как вы думаете, где мы находимся? — тихонько спросил он.

Ребята выжидающе смотрели на него.

— Мы в самом главном воровском тайнике Я уже давно слышал, что где-то должен быть такой тайник, но никогда не думал, что увижу его своими глазами — шепотом говорил Теодор. — Вон электрические тигли для переплавки серебра и золота. В тех шкафах, наверное, разные кислоты для очистки золота от примесей других металлов.

— А зачем они переплавляют драгоценности — шепнул Пикколо. — Разве не жалко? Такая красивая дароносица, она, наверное, старинная. А перстни — королевские или княжеские.

— Конечно, жалко, — сказал Теодор, — но воры не считаются с этим. Чем ценнее и стариннее вещь, тем она известнее, и тем труднее ее продать. Поэтому они должны ее переплавить или изменить так, чтобы никто не узнал.

Человек в красном костюме вдруг заворочался, и Теодор умолк.

На мгновение ребята замерли. Человек в спортивном костюме снова громко захрапел. Тем временем Теодор щелкнул фотоаппаратом и сказал:

— Мы слишком долго здесь торчим. Квасса, наверное, держат где-нибудь в другом месте. Надо исследовать остальные коридоры.

— А если мы наткнемся на бандитов? — спросил Пикколо.

— Будем сражаться, — твердо сказал Стась Кусибаба.

— Постараемся удрать, — улыбнулся Теодор. — Мы выполняем разведывательную службу и должны избегать всяких столкновений.

— А если нельзя будет иначе?

— Тогда другое дело, — тихо ответил Теодор.

Ребята осторожно выбрались из коридора и вернулись к тому месту, где ходы лучами расходились в разные стороны. Тут они услышали чьи-то шаги и приглушенный говор. Теодор дал ребятам знак. Они спрятались в глубине ближайшего хода и припали к стене.

Из пятого хода вышел атлетически сложенный человек в кожаной куртке. Пикколо толкнул Нудиса в бок.

Нудис кивнул. Это был тот самый тип, которого они видели возле костела.

Он, сопя, тащил в руках пузатый горшок. За ним семенил маленький худой человечек.

— Не нервничай, Боцман, — повторял он, догоняя верзилу в кожаной куртке. — Прошу тебя, не нервничай, кузнечик мой.

— Отойди, Хилый, а то дам тебе, как Антосю Турпису — рявкнул басом верзила в куртке.

— ПОЧЕМУ ТЫ ТАК НЕРВНИЧАЕШЬ?

— Ну как тут не злиться? Я думал, меня вызвали, чтобы расквитаться с Венчиславом Неприметным. Наверху этот балбес Антось ничего мне не сказал, и, только когда мы спустились вниз, он стал скулить, что произошла ошибка и вместо Венчислава Неприметного схватили Ипполлита Квасса. Терпеть не могу вранья и халтуры. Я лично всегда действую честно. Тебе, Хилый, хорошо известна моя исключительная честность.

— Совершенно верно, кузнечик мой, — пролепетал Хилый, — произошла достойная сожаления ошибка.

— Вот за эту ошибку он и получил по зубам! — загремел Боцман. — Что это за дурацкие выдумки — притащили сюда сыщика, и я, Боцман, должен кормить его гороховым супом?

— Ей-богу, я не виноват. Это шеф велел. Мы должны кормить его по очереди.

— И до каких пор он будет держать тут этого дармоеда?

— Шеф хочет у него кое-что разузнать.

— Здесь таким типам не место, — продолжал злиться Боцман. — Тут работают. И вообще, какое мне до всего этого дело! Я работаю по золоту. А сейчас у меня отпуск. Понимаешь — отпуск. Полагается мне отдыхать или нет? Я хотел поехать подлечиться, в этих проклятых подвалах совсем подорвал здоровье!

— Ты непременно должен поговорить с Квассом. Шеф вызвал тебя, чтобы ты с ним поговорил, никто из нас не может с ним справиться.

— Какие могут быть с ним разговоры? Что это за новые методы? — прохрипел Боцман.

— Это ты не прав. С Квассом надо обращаться вежливо. Шеф знает, что делает. Ипполлит Квасс очень влиятельный человек, у него везде связи. А кроме того и прежде всего, кузнечик мой, у Квасса большие, прямо-таки энциклопедические познания. Если бы наш шеф столько знал, мы бы давно были миллионерами где-нибудь в Каракасе, не говоря уже о Боготе, кузнечик мой.

— Ты говоришь, что у Ипполлита Квасса энциклопедические познания? — оживился Боцман.

— Совершенно верно, кузнечик мой. Он обладает энциклопедическими познаниями, и именно поэтому шеф хочет, чтобы ты с ним поговорил. Ты должен позаимствовать у него хотя бы крупицу знаний.

— Позаимствовать?

— Вот именно! Ну, хотя бы на букву «А».

— На букву «А», — пробасил Боцман. — А если на букву «А» не удастся?

— Ну тогда на букву «Б».

— На букву «Б»… А если?..

— Это неважно… Лишь бы ты хоть что-нибудь позаимствовал.

— Ну ладно, — примирился Боцман. — А… а зачем вы посылаете меня к нему с гороховым супом?

— Это маневр политический, кузнечик мой. Чтобы укротить зверя, дрессировщик подходит к нему с хлыстом в одной руке и со жратвой в другой. Поэтому мы решили подойти к Ипполлиту Квассу с горшком горохового супа.

— Почему горохового?

— Гороховый суп — любимое блюдо Ипполлита Квасса. А кроме того, — понизил голос Хилый, — этот суп заправлен таблетками веракоко. Ты слышал, кузнечик мой, о таблетках веракоко?

— Нет. А что это такое?

— Это новейшее средство. Рекомендуется при нервных и психических заболеваниях, особенно когда больной находится в состоянии апатии. Оно сначала вызывает у него хорошее настроение, а затем потребность говорить, довериться, открыться, излить душу. Больной не может удержаться и говорит, говорит. А потом, высказавшись, часа через два засыпает.

— Но ведь это опасно, — побледнел Боцман. — Где вы это взяли?

— Шеф привез из Америки. Во время последней поездки в Соединенные Штаты ему удалось стянуть веракоко прямо из аптекарского склада на Сорок Пятой Авеню в Нью-Йорке.

— Это адски опасно, — испуганно повторил Боцман. — А что, как шеф всыплет эту веракуку в суп или в рюмку тебе или мне?..

— Веракоко, веракоко, кузнечик мой…

— И… и не приведи бог, если она попадет в руки милиции, прокуроров, судов и вообще, так сказать, власти!

— Не попадет.

— Кто может поручиться? — простонал Боцман.

— Шеф все предвидел. В случае провала — таблетки веракоко исчезают.

— Каким образом?

— Шеф носит в жилете голодную мышь. Эта мышь дрессированная. В случае опасности шеф только перекладывает таблетки из одного кармана в другой, и мышь немедленно их съедает. А что потом будет говорить мышь, не имеет никакого значения. Не правда ли, кузнечик мой?

— Действительно, показания мыши уже не так опасны. Но почему вы даете эту веракуку в гороховом супе?

— У веракоко сильный специфический запах, и только гороховый суп может его заглушить.

— Понимаю. Но почему, располагая таким сильным, таким великолепным средством, вы до сих пор не накормили им Ипполлита Квасса?

— Дело в том, кузнечик мой, — вздохнул Хилый, — дело в том, что, несмотря на наши неоднократные уговоры и строгую диету, Ипполлит Квасс упорно отказывается от горохового супа.

— Должно быть, что-то пронюхал.

— Пожалуй, потому что каждый раз, когда ему дают горшок с супом, он с достойным удивления упорством обливает им сторожа, а горшок надевает на голову.

— СЕБЕ?

— Нет. Сторожу.

— И вы хотите, чтоб я тоже это испробовал?

— Все уже испробовали, кузнечик мой, теперь твоя очередь, — проскрипел Хилый и усмехнулся, при этом его длинный крючковатый нос снова коснулся подбородка. — Ну, пора в путь, иначе суп остынет, и тогда Квасс к нему не притронется. Он очень привередлив и капризен!

Пробормотав какое-то проклятие, Боцман вздохнул и, засучив до плеч рукава комбинезона и рубашки, начал ощупывать свои мускулы, буграми ходившие под кожей.

Хилый с уважением смотрел на эту пробную демонстрацию силы.

— Поди-ка сюда, Хилый, — пробасил Боцман, хватая его за руку, — а ну, стань здесь, передо мной.

— Что ты, кузнечик мой? — испугался Хилый.

— Хочу провести небольшую репетицию. Проверить, удастся ли мне влить в глотку Квасса это пойло.

Одним ударом он свалил Хилого на землю, сел на него верхом и, сжав одной рукой ему челюсти, протянул другую к горшку с гороховым супом.

Под нажимом опытной руки Хилый раскрыл рот как рырыба. Боцман наклонил горшок с гороховым супом, но длинный, загнутый книзу нос Хилого делал такое кормление невозможным.